Они обступают её со всех сторон, тянут полупрозрачные руки, шепчут-шепчут-шепчут. Хотят выписать свои истории на её коже. Музыка вызвала их, вывела с их темных троп, стала маяком, мерцающим во тьме послежизненного существования. В ночь, когда граница между мирами истончается, а ветер швыряет листву прямо в лицо, призраки нашли дорогу к той, что поймет их.
Или станет их убежищем.
Кристине кажется, что её пытаются разорвать на части. Она вскакивает со стула, вскрикивает, отмахивается от духов, как от назойливой мошкары. В комнате становится ощутимо прохладно, из углов сквозит. Призраки тянут её за одежду, за волосы, за руки, трогают её лицо, ищут возможность пробраться внутрь, засесть одержимостью за ребрами, примерить на себя чужое тело и чужую жизнь.
Кристина визжит, зажимая рот руками, чтобы они не скользнули между губ туманом. Их всегда призывала музыка, но дедушка создал нечто кошмарное или кошмарно-прекрасное. Нечто, способное завладеть людьми и позволить духам прожить жизнь заново.
Духи нематериальны, но за волосы её дергают вполне ощутимо. Кристина кое-как выхватывает ноты, отшвыривает их прочь, но они падают на пол. Всего лишь падают на пол. Духи продолжают тащить её за одежду, ткань рукава трещит и рвется. Кристина оседает на пол, закрывает голову руками.
— Что вам надо? — кричит она. — Что вам, черт возьми, надо?!
Такого прежде не было. Никогда они не лезли к ней с таким тупым упорством. Они молчат, продолжают цепляться за Кристину ледяными пальцами — за блузку, за волосы, за запястья. И среди холода, принесенного призраками, раздаются вполне материальные шаги. Призраки в стороны прыскают, будто змеи, скрываются в стенах.
— Они хотят, чтобы ты стала сосудом для их воли, — произносит мягкий мужской голос. Кристина отнимает ладони от лица.
Над ней склонился высокий юноша, в черной шелковой рубашке и темных джинсах. Русые волосы зачесаны назад, а на полных губах застыла усмешка.
— Ты кто? — Кристина смотрит на него растерянно и напуганно сквозь спутанные пряди волос, упавшие на лицо. — Как ты здесь оказался?
Страх перед призраками, которых она видела в своей жизни уже немало, сменяется другим, более рациональным. Неужели она забыла запереть дверь? Неужели это грабитель? Но как он может видеть духов, которые приходят только к ней?
Кто он такой?
Незнакомец протягивает ей руку, помогает подняться. Кристина всё же ухватывается за его ладонь, другого выхода у неё нет. Когда их пальцы соприкасаются, перед её глазами вспыхивают строчки из дедушкиного дневника.
«Эта музыка пробудила кого-то»
— Меня зовут Роман, — парень смотрит на неё сверху вниз. — Твой дед позвал меня, но испугался и попытался прогнать. Ты тоже позвала меня — и я пришел.
— Зачем? — Кристина хлопает глазами, она ничего не понимает. Роман кажется материальным. Он ощущается материальным. От его рук идет тепло, его шаги звучали по мягкому ковру.
— Я готов предложить тебе сделку, — Роман подошел к роялю, коснулся клавиш. До. Си-бемоль. Ре. Соль. Набор звуков, не влекущих за собой мелодии. — Ты закончишь эту симфонию. Ты напишешь много других произведений. И сделаешь кое-что для меня.
«Выпустишь меня из этого дома, — звучит у Кристины в голове. — Найдешь меня в стенах. Возвратишь мне жизнь».
— И тогда он выйдет и принесёт мне гнилую смерть… — бормочет Кристина, вспоминая дедушкины слова.
Роман оборачивается и усмехается.
— Зачем же? Никто не будет кусать руку, что его кормит. Я буду за твоей спиной. Я буду следовать за тобой. Ты станешь особенной… если отпустишь меня из плена старых стен. Никто не хочет бродить здесь в одиночестве. И я обещаю, что духи никогда тебя больше не тронут.
Его предложение звучит как сделка с Дьяволом. Кристина всё ещё не отошла от встречи с духами, слетевшимися к ней, как моль на пламя свечей, и она с трудом соображает, что происходит. Возможность сочинять музыку, которая не была дана ей с рождения, за освобождение? Не слишком ли неравноценно?
Роман смеется.
— Ты не знаешь, что такое находиться здесь без возможности выбраться. Ты не знаешь, что значит понимать, что лишь музыка может призвать тебя. Особая музыка. Поэтому призраки всегда летели к тебе, Кристина. Они знали, что мы можешь дать им свободу. Так подари её мне? И я отплачу тебе, исполнив твое желание. По крайней мере, оно оригинальнее замужества или миллиона долларов, — он пожимает плечами.
В его тягучих, как мёд, словах таится подвох. Что он будет делать, когда освободиться? Почему он здесь заперт? Кто он вообще?
В голове у Кристины, заполненной классическими мелодиями, начинает играть что-то современное, что-то простое, навроде того, что включают в торговых центрах.
But do you feel like a young god?
Роман — не бог, Кристина в этом уверена. Бога не существует, и духи бродят своими тропами, ибо обещанного Рая нет, как нет и Ада, и чистилища. Но есть существа сильнее и могущественнее, и, запертые в домах, похожих на храмы, они не могут навредить человечеству. Роман один из них, и цена за его освобождение может быть слишком высока для людей. Он не бог, но способен быть им, если для него не найдется другого слова.
Кристина закрывает глаза и будто слышит все мелодии, которые могла бы написать, если Роман будет стоять за её спиной. Они прекрасны, и лучше их — только аплодисменты. Она могла бы слушать комплименты критиков, которые ещё недавно жалели, что она — такой прекрасный исполнитель, но не способна писать музыку, а, значит, не продолжит композиторское дело дедушки. Она могла бы… могла бы…
Но всё ведь не так просто, правда? Сделки, заключенные на изломе года, нельзя обернуть назад.
Она моргает. Романа в комнате больше нет, он просто исчез, как нет и призраков. Электричество возвращается, а ветер за окном прекращает буянить.
«Стоит подумать, — слышит Кристина в своей голове. — Я подожду»
И она знает, что действительно подождет.
========== Рукописи горят ==========
Комментарий к Рукописи горят
Сонгфик был написан на конкурс для паблика: https://vk.com/trigetnitsy
Иногда монстры живут в нас самих.
Swiss Lips — Books
Set fire to the books that you read,
I wanna see ‘em burning up.
Let go of the dreams that you had.
Поговаривают, что рукописи не горят. Это вранье. Ещё как горят. Прямо полыхают. Даже если это не книги, а песни. Почему бы песням тоже не стать книгами?
Меня зовут Майкл, и мои песни меняют жизни людей. Звучит, как начало исповеди на встрече анонимных алкоголиков. Я сижу у костра и смотрю, как сгорают старые черновики, и мне кажется, будто из пламени костра раздаются яростные крики демонов, что заставляли меня играть в Бога. Каждый раз, беря в руки гитару, я слышал их шепот: «У тебя есть сосед, сочини о нём песню — и он получит всё, что ты о нём напишешь. Хоть сумму денег, хоть смертельную болезнь».
Поначалу мне казалось, что болен как раз-таки я. Любой здравомыслящий человек решит, что у него поехала крыша, если однажды проснется от голосов, шепчущих, что он может написать песню и навсегда изменить жизни тех, кого он любит.
Признаться, мои песни раньше не были хорошими, хотя я всегда мечтал, что они будут менять чьи-то жизни. Бойтесь своих мечтаний, они имеют свойство сбываться. Однажды, когда голоса в моей голове стали невыносимыми, я взял в руки гитару. И пусть в истории, скрытой между строк, не было ничего особенного, всего лишь сказка о бедном певце и его лучшем друге, которому несказанно повезло, я был ей доволен. Я думал: пусть я и свихнулся, зато наконец-то написал что-то, что нравится мне самому.
А потом мой лучший друг выиграл в лотерею. Я подумал: совпадение, но голоса в голове, хихикая, приговаривали, что я могу убеждать себя, да. И я решился на другой эксперимент. Я написал песню о моей сестре Софи, встретившей мужчину, о котором она грезила, пока была романтичной и наивной студенткой.
Ведь что может случиться? Самое страшное — Софи просто его не встретит, а я окажусь чокнутым, которому стоит наведаться к психиатру. Я почти видел себя, лежащим на кожаной кушетке и говорившим врачу, что мне кажется, будто я могу через песни влиять на жизни людей. Я почти мог слышать, как доктор вздыхает и говорит, что у меня — шизофрения, и до конца своих дней мне придется сидеть на таблетках.
Колтон Майерс появился в жизни Софи, как принц в жизни Золушки. Едва не сбил её на машине, извинился, пригласил на кофе… я думал, так только в сказках бывает. В тех, которые никогда не сбываются. Однако Софи пригласила его на семейный ужин, познакомила с родителями и даже со мной («Кол, это — мой брат Майкл, он песни пишет» — «Правда? Как интересно. Споете хотя бы одну?». Спеть я, кстати, отказался). Пожимая Колтону Майерсу руку, я убедился, что он вполне себе реален. А, значит, я не шизофреник, не чокнутый.
Тогда я в себя поверил.
Мир под моими ногами перевернулся, но мне казалось — наоборот, всё встало на свои места. И, когда я снова услышал голоса в своей голове, я сдался им. Я позволил им увлечь меня во тьму, которая казалась спасением: ведь неважно, откуда приходят дары, если они приходят? Троянцы тоже так думали. когда завозили греческого коня в свои ворота.
Кейт я встретил, когда попытался пропихнуть свои первые демо-записи в очередной лейбл. Она была помощницей одного из продюсеров — той самой девочкой, которая говорит вам, что все диски и флешки обязательно будут переданы менеджерам, и, если вы заинтересуете нас, вам позвонят. Она убирала длинные темные волосы в хвост, но одна упрямая короткая прядь постоянно выбивалась из прически, и, глядя, как Кейт заправляет её за ухо, я влюбился.
Любовь требует жертву, и этой жертвой всегда становятся глупцы вроде меня. Она приходит, она зовет тебя, и, чтобы выжить, тебе приходится подчиниться.
It’ll come when it’s you that’s calling up,
When it falls it’ll fall to you for your own survival…
О Кейт я — влюбленный кретин — написал с десяток песен, да только демоны, рисующие моим друзьям идеальные жизни, впервые дали сбой. Они не стремились выполнять моё желание. Ни одно, даже мечту хотя бы узнать её поближе. Я злился, даже разбил одну из своих гитар, но это не помогало. Я хотел бросить писать песни, да только что-то внутри не давало мне сделать это. Во сне я падал в бездну, где на дне выли чудовища, и они требовали только одного: пиши. Пиши. Пиши.
Я не мог им сопротивляться.
Они требовали мою душу. Они жаждали её в обмен на счастье, которое казалось призрачным.
Я продолжал писать, и однажды Кейт всё-таки мне позвонила. Сказала, что мои песни заметил один из главных менеджеров компании, пригласила на встречу. Передо мной маячил контракт — пока что короткий, на запись только одного релиза, но это было уже хоть что-то. А Кейт согласилась поужинать со мной.
Потом — согласилась остаться в моей жизни.
И тогда я понял, что причиной моего страха перед моими же возможностями и моей силой было одиночество. Как только в моей жизни появилась Кейт, я осознал, что мне всё время хочется работать, работать, работать. Песни ещё никогда не рождались так легко. За месяц я сочинил треков на целый альбом, который так жаждал мой лейбл. Сведенные и нашедшие своё место на флешках, новые песни обладали невероятной силой. Я будто со стороны наблюдал, как жизнь моих друзей и знакомых превращается в сказку. Как я сам становлюсь тем, кем и не мечтал быть.
Пишу свой альбом. Выпускаю сингл и клип. Становлюсь звездой.
Прошло полгода. Мы с Кейт собирались съехаться. Мой первый релиз был на стадии сведения. Мир казался прекрасным, а демоны в моей голове тогда чудились благословением.
Но у всего есть своя цена. Солнцу требуется жертва, и чаще всего ей становится твоя душа. Твоё сердце глупца. Хотя в книгах, которые нам читают в детстве, это называется «благородной жертвой во имя добра». Эти книги тоже не мешало бы сжечь.
Любовь, которую я испытывал к близким людям и к себе, нашла своего дурака. Я и был дураком, которого принесли в жертву. Который сам принёс себя в жертву во имя любви к близким людям, но, что ещё хуже, во имя любви к самому себе. И во имя своего эгоизма.
Я сам написал об этом.
When the sun needs a sacrifice,
She’ll be there with a fool to offer up.
Первым звонком был мой друг. Тот самый, да. Выигравший в лотерею. Он летел на отдых с семьей — всегда мечтал отдохнуть в Бразилии, с самого детства этой страной грезил. Самолет упал в Атлантический океан. Сейчас я уже могу думать об этом без сдавливающего горло горя, хотя до спокойствия мне далеко. Я плакал на его похоронах. как ребёнок. В могилу опускали пустые гробы, потому что тела так и не нашли, а я всё ещё надеялся, что это — лишь совпадение. Что расплата не постучалась в двери ко мне и к моим близким.
Идиот.
Вторым звонком стала Софи, однажды ночью появившаяся на моем пороге. Она рыдала, а на щеке у неё разливался огромный синяк. Идеальный Колтон Майерс ударил её, когда решил, что Софи слишком долго болтала с его бизнес-партнером на какой-то обязательной к посещению вечеринке. Софи сказала, что выскочила из машины, в чем была, и помчалась к метро, но Колтон даже догонять её не стал — был уверен, что она вернется. И я видел, что она колебается. Говорит, что, быть может, ей не стоило, и она зря это всё, и прочее…
Когда она уснула у меня на диване, всё ещё всхлипывая, я потянулся к гитаре. Моя рука зависла на половине пути.
«Напиши о нём, — шептали голоса демонов у меня в голове, змеиными навязчивым шипением завладевая разумом. — Напиши. напиши, напиши…»
Тогда я сдержался. Убрал руку, ушел спать, от греха подальше. Кейт шепотом спросила меня, что произошло — она деликатно не выходила из спальни, чтобы не смущать Софи. Я сказал. что сестра поссорилась со своим парнем. Они помирятся, и всё будет в порядке. Люди часто лгут своим близким. Little white lies.
Я правда надеялся, что Софи хватит ума уйти от Майерса, что она вернется в свою квартиру и попытается забыть его, как страшный сон. Сожжет эти мосты, бросит в костер книгу своей судьбы, которую я для неё случайно написал.
Вчера Колтон Майерс избил её до смерти. Ударил, а она упала и ударилась виском о край стола.
Моей сестры больше нет.
Я чувствую, как ядовитое, черное, как мазут, чувство вины, поглощает меня. Опустошает меня. Я чувствую, как боль разъедает меня изнутри.
Я должен быть рядом с родителями, но я отправил туда Кейт, а сам смотрю, как горят черновики моих песен, как плавятся диски и флешки, и мне остается надеяться, что тёмная магия моих демонов сгорит вместе с ними. В пламени я вижу лицо своей сестры. В кармане надрывается телефон. Я знаю, что мне звонит Кейт, и я знаю, что не должен отвечать. Её чувства — не настоящие. Всё, что я создал, не настоящее, но я буду платить и платить за свои творения. Одиночеством. Болью.
Нищетой.
Я буду платить, лишь бы не платили мои близкие.
«Ты должен подливать масла в огонь, — воют демоны, и я слышу их голоса в треске пламени. — Невозможно повернуть вспять течение реки! Если ты попытаешься, то сдохнешь».
По крайней мере, я попытаюсь. Даже если это будет стоить мне жизни. А оно будет.
Я смотрю, как горят мои песни, и как мои демоны превращаются в угли и пепел, крутятся в воздухе серыми хлопьями. Я должен их уничтожить, пока они не уничтожили всех, кого я люблю. Будущее сгорает вместе с листами бумаги, но так должно быть. Никому не подвластно менять его.
Будущее выходит из берегов и умирает где-то там, в далеких мечтах, которым не суждено сбыться.
А я умру вместе с ним. Огонь захватывает последнюю флешку, на которую я сохранил песни о Кейт и о себе самом. Я чувствую, что задыхаюсь, что у меня в животе тысячи раскаленных ножей режут мои внутренности, но такова цена, которую платит дурак.
Лишь бы мои демоны сгорели навсегда.
Господи Иисусе, как же мне больно…
We know that holy rivers don’t end,
We’ve gotta let the fires grow…
Всегда нужно подливать масла в огонь.
========== Озеро в лесу ==========
Комментарий к Озеро в лесу
Aesthetic:
https://pp.userapi.com/c857624/v857624569/38b63/Gv94wAK4rG8.jpg
Есть в лесу озеро, куда ходить нельзя ни за что - ни юноше, ни девице. Зимой под тонким его льдом спят мавки чутко, стоит кому-то ступить ногой на лед, они почуют и по весне уж ни за что не оставят в покое, заманят, закружат, а потом разорвут на части или утащат за собой, под воду. По деревне слухи ходили, что Мирона, утонувшего прошедшим летом в озере, утащили за собой утопленницы.