... Ремиссия наступила внезапно после 20-го октября. Яна отказалась от большей части обезболивающих, только много пила кофе и крепкого чая, чтобы не спать. Она решила жить, бороться за жизнь, цепляться и не сдаваться из последних сил. Лучше умереть в борьбе, чем жить, пребывая срок заключения в четырёх стенах. Она накрасилась, приоделась и в сопровождении охраны вышла из дома погулять. Сначала бродила по саду, затем решила зайти в кафе, в парк, чтобы увидеть живых, здоровых людей, услышать их смех, полюбоваться на весёлые лица. Таким образом, возможно, приободриться самой.
В элитном кафе всё заказанное было пресным: она ковырялась в мороженом, крошила пирожные, и мелкими глотками пила зелёный чай, поглядывая на людей. Но её сторонились, по-видимому, она недостаточно скрыла свою болезненную худобу. Много раз Яна ловила на себе сочувствующие взгляды. Часто разговоры при виде её затихали, жалость, недоумение и отвращение читала она в глазах незнакомых людей.
Однажды кто-то в парке сказал девушке в лицо какую-то гадость. Над ней смеялись подвыпившие парочки прогуливающихся подростков. Охрану Яна отозвала: зачем накалять страсти? Всё равно большинство людей не исправить.
Ее парик сорвало сильным ветром, Яна подобрала его вместе с вязаной шапкой, впредь решив не приходить в парк, а найти для прогулок более спокойное место, где она не будет чувствовать себя белой вороной.
Для ежедневных прогулок Яна выбрала городское кладбище, куда приходила ярко-одетой и накрашенной каждое утро. Охранники и медсестра оставались в машине за воротами, соблюдая профессиональную субординацию и лишних вопросов не задавали, а Яна, выбрав лавочку в самом солнечном и защищённом ивой и разросшимися дубами месте, рядом с надгробием, присела на неё и решила читать вслух сонеты.
Светило солнце, в облетевших кронах пели птицы, но всё равно было прохладно. Октябрь подходил к концу, и Яне было грустно, ведь по прогнозам врачей жить ей оставалось всего лишь пару месяцев.
В библиотеке Леди Зимы, расположенной за тронным залом, было холодно и будто бы отсутствовало время, словно и оно по негласным правилом хозяйки вечного холода - замерзало.
Листопад оставил своё подношение в виде подсвечников миньону леди Зимы, прикованной цепью бурой лисе со злыми глазами. Она сграбастала подсвечники своими зубами и потащила в комнату, служившую подсобкой, затем вынесла из этой комнаты длинную шубу, которая всегда предоставлялась посетителям, чувствительным к царившим в библиотеке холодам. Листопад накинул её на плечи и последовал за лисицей в библиотеку.
Книжные стеллажи были прозрачными и уходили ввысь на несколько метров. Листопад объяснил миньону Леди Зимы, какие книжки он желал сегодня пролистать, а лисица слушала и царапала когтями на тёмном ледяном полу время, отведенное на посещение, за которое он заплатил подсвечниками.
Пройдёт всего полтора часа, и прозвенит звоночек, а потом поднимется злой северный ветер и выпроводит наглеца вон, или если посетитель задержится хоть на минутку дольше, то ветер может разозлиться и заморозить его. Вот такие правила были в библиотеке средней сестры королевы.
В массивном талмуде Сказаний Гарца Скитальца Листопад не нашёл ни намёка больше на то, что искал. Лишь кусочек, того, что видел прежде. "Только миньон, отметивший тысячелетие, может требовать у создателя право на желание. Только тот, кто осмелится огласить своё желание прилюдно, при свидетелях, получит своё. В противном случае создатель вправе сделать с собственным миньоном все, что ему заблагорассудится. Не удержавшийся же и рассказавший о своём желании досрочно - теряет данное право и приговаривается к мучительной смерти". Отрывок терялся между описаниями красот городов и чудес природы, лежавшей за пределами королевства, терялся в потоке витиеватого однообразного текста, точно бы записан сюда специально, для таких, как он, вечных слуг своих господ. Может, это было провиденье, как говорили люди, но чем иначе объяснить тот факт, что Листопад вообще узнал об этом законе? Жаль, что тома с законами извечно хранятся в запрещённом для таких, как он, простых миньонов, библиотечном крыле. Но вот что если Листопад станет свободным? Что будет тогда? "Это будет здорово", - подумал про себя мужчина, услышав звон колокольчика, и поспешил к выходу из библиотеки.
Балы, что устраивала королева практически ежедневно, отнимали все вечера Листопада. Вместо того чтобы гладить платья и танцевать, придумывая на ходу всё новые и новые комплименты, ему хотелось читать, искать диковинки в городах и просто бродить по улочкам и присматриваться к лицам, искать что-то, что согреет его сердце. Ему хотелось пить чёрный чай, а не сладкий пунш, к тому же он ненавидел шампанское, как и всё спиртное, кроме что терпкого коньяка и дорогого виски.
Все для него на балу было приторным, чересчур ярким и неестественным, даже красивые лица миньонов насквозь пропитались ложью, как и пресыщенные лица их создательниц.
Листопад закружился в вальсе с Леди Осенью и вздохнул, потому что октябрь подходил к концу, а нужно было еще уговорить древние тополя сбросить листья. Ему ещё столько всего хотелось сделать, а не находиться здесь на балу, кружиться в вальсе и заставлять себя улыбаться, зная: когда он ляжет в постель, снова не выспится, потому что через пару часов вновь рассветёт.
Яна приходила на кладбище каждый день. Наряжалась поярче и приходила, как будто от этого зависела её жизнь. Бабушка, явно тайком, написала в скайпе всего пару строчек и просила, чтобы внучка не говорила родителям, что у неё всё не совсем хорошо и врачи советуют продолжить гостить в пансионате, продолжая лечение. Извинялась, что она на день рождения Яны, скорее всего, не приедет. Девушка, страхуясь, удалила сообщение, чтобы родители не узнали, а сама сжимала кулаки и вдавливала ногти в ладони, чтобы не плакать.
На кладбище у всех деревьев, кроме стариков-тополей, листва облетела. Она шуршала под ногами и тихо прела, покрытая изморозью, дожидаясь холодов. Яна читала сонеты, грустила, а когда погода благоприятствовала, то девушка читала отрывки из сонетов вслух, точно бабушка её слушала, точно безмолвные надгробия превращались в зрителей, а она сама выступала на сцене - и всё было как раньше: Яне аплодировали, и девушка снова ощущала на своих глазах слёзы радости.
В тот день она не хотела никуда идти, потому что накрапывал дождь и настроение было поганым: с утра она едва могла разлепить веки и встать с постели, к тому же Яну снова тошнило. Но плохое самочувствие Стрельцова воспринимала как вызов.
Поэтому медсестре девушка сказала, что чувствует себя нормально, и проглотила принесенные женщиной таблетки, прожевала овсянку и запила всё какао, а потом, когда медсестра ушла, кинулась в туалет, где до головокружения выворачивало наизнанку.
Ненароком она зашла в социальные сети к одной из бывших подруг, и единственная фотография в самом центре страницы, фотография Яны, сделанная в парке, когда сильным ветром с её головы сорвало капюшон и парик, приковала внимание девушки жирной надписью в форме обычного опроса: "Отсчёт идёт?" Тысячи комментариев были под фото. И, к сожалению, большинство их них являлись ответом на тот самый вопрос.
От потрясения у Яны закружилась голова, комок образовался в горле, руки затряслись. Чтобы вновь обрести опору под ногами, нужно было чем-то занять себя. Стрельцова волевым усилием взяла себя в руки и начала одеваться. Томик Шекспира отправился в рюкзак, туда же последовало яблоко и негазированная вода.
Яна накрасилась и заставила себя улыбнуться зеркалу в прихожей, которое она только недавно развернула от стены. За окном моросил дождь. Ей было всё равно.
Птицы помогли Листопаду договориться с тополями. Они, сердечные, обещали им петь каждые выходные свои песенки, и тополя в очередной раз согласились сбросить листья.
Погода с утра не заладилась, но сердце Листопада пело, оттого что он может с толком провести своё свободное время. А как помнил мужчина, до собственного дня рождения оставалось несколько дней. Поэтому Листопаду нужно было поспешить и приобрести что-то ценное для леди Зимы, ведь кто знает, как дальше повернётся жизнь?
Птицы уговорили Листопада поторопиться с обедом, поэтому все вместе они полетели в парк, где в последнее время в ларёк привозили очень вкусные булки и хрустящий хлеб.
Дождь зачастил, они спрятались в беседке, где, кроме Листопада и птиц, никого не было. Всё сдобные булки быстро пошли в дело. Листопад хотел пить, но разговорившийся голубь всё никак не отпускал его, и когда мужчина уже попытался дать птице понять, что пора заканчивать разговор, то голубь упомянул:
- Моя кузина, что летает в королевской свите, у королевских сестер, говорила, что леди Зима в последнее время интересуется готическими полонами. И платит хорошо, если картина ей очень понравится.
- Интересуется чем? - переспросил Листопад, замерев, с недоеденным кусочком сдобной булки.
- Ты сыт, дай-ка старому голубю последний кусок, не пожалей, тогда и повторю, что сказал! - нагло курлыкнул голубь и важно напыжился.
Листопад хмыкнул и таки отдал голубю оставшийся кусок. В ответ тот заговорщицки уселся на перегородку беседки, взгромоздившись напротив мужчины.
- Так вот, Леди Зиму интересуют пейзажи кладбищ, склепы там всякие, памятники и чтобы побольше мрачностей было, - буркнул голубь и спрыгнул обратно на пол, пока другие птицы не растащили по крошкам его добычу.
Яна уселась на лавочку возле покосившегося надгробия. Ива практически облетела, и только нижние ветви ещё сохранили листочки. То моросил, то прекращался дождь, заставляя Яну сидеть в капюшоне. Она открыла рюкзак и достала томик Шекспира, пролистала, то и дело прикусываю губу, снова вспоминая о том, что было, кажется, так недавно и всё же так давно. Много друзей. Учёба. Имелся даже бой-френд, а главное - девушка выступала в школьном театре, где с помощью мамы шила костюмы, и эти выступления были для неё всем. "Я ведь умру, всё равно умру, чего мне бояться, что мне уже терять. Но пока я жива, я не сдамся, не буду плакать, напротив - буду улыбаться. Ведь ещё есть здесь и сейчас". Она закрыла глаза, представила, что снова на сцене, что в зрительном ряду сидят тысячи людей, и начала декламировать из "Ромео и Джульетты", из самого первого прочитанного ею произведения Шекспира и ставшего одним из самых любимых:
У бурных чувств неистовый конец,
Он совпадает с мнимой их победой.
Погода была ужасной - и Листопаду не хотелось бродить по городу в поисках редкостей и вещиц. Дождь то моросил, то прекращался, но собственный крылатый ветер мужчины на ходу просушивал его волосы и одежду, вступая в поединок с дождём и ветром, спасая Листопада от мокроты и сырости. Всё равно настроение у мужчины было в тон погоде - унылым.
Он выпил воды из питьевого фонтанчика, под навесом расположенного в самом начале парка, задумался, глянув на серое небо, - и дерзкая мысль неожиданно, точно заноза, засела в его голове: что, если ему пройтись по кладбищу и поймать мимолётное вдохновение? Что, если ему удастся зарисовать контуры склепов и печального ангела, державшего на руках младенца? Что, если у него получится в порыве вдохновения запечатлеть и изобразить мгновение, как ему удавалось, когда ещё мастерство мужчины шлифовала художница Соня?
Он вздохнул, ещё раз поглядел на небо, поправил за ухо выбившуюся за день тонкую разноцветную прядь волос. И решился воплотить свою задумку и воспользоваться моментом. Что, если у него впредь не будет такого: здесь и сейчас?
Листопад раздобыл в городе альбомные листы и грифельный карандаш, просто взял и подошёл к художественной мастерской, зашёл внутрь в зал, где рисовали с натуры, а сейчас он как раз пустовал. Услышал голоса и пошёл на источник звука, мельком разглядел на столе лежащий альбом, стаканчик с кисточками, рядом с которыми лежали остро наточенные карандаши.
Он нахмурился, зная, что воровать нехорошо, растерялся, потому что с собой не было ничего ценного, что мог бы предложить взамен, но, пошарив в кармане камзола, нащупал и вытащил несколько старинных монет. "Надеюсь, этого хватит, чтобы обменять на альбомный лист и несколько карандашей".
Монеты поблескивали серебром и латунью в тусклом свете, падающем из узкого, наполовину завешенного окна. Листопад замешкался, снова услышал голоса и приближающиеся шаги. Тук-тук. Шлёп-шлеп. Так шаркают тапки, когда кто-то кого-то безуспешно пытается догнать. Решено. Он ещё сюда заглянет и доплатит, если узнает, что предложенных монет окажется недостаточно.
Мужчина схватил альбомный лист, свернул его и, не глядя, выхватил из стаканчика несколько карандашей. Когда мужские голоса можно было уже хорошо расслышать в коридоре, он выскользнул из комнатушки, что, по-видимому, служила чьим-то кабинетом, - и, подхваченный ветром, распахнул входную дверь и вылетел из художественной мастерской.