Фигурка - Ирэн Блейк


  Фигурка

  Персонал второй поликлиники гулял с размахом. Заведующая Алевтина Ивановна справляла пятидесятилетие на природе, в местечке "Услада". Деревянные домики в сосновом бору да двухэтажный просторный теремок ютились у самого озера, на цветочно-зелёной поляне. Банкетный зал, ансамбль мастеров фольклорной музыки, профессиональные ведущие с двухдневной развлекательной программой для гостей - всё для приятного отдыха.

  Несколько комфортабельных автобусов должны доставить в "Усладу" большинство участников мероприятия, следуя по заранее обговоренному маршруту.

  Алевтина Ивановна сидела в автобусе, крепко стиснув на коленях пальцы. Удобное серо-голубое кресло со спинкой, как ни ерзай, не помогало женщине расслабиться. Она смотрела в окно, игнорируя ласковый голос завхозихи Савельевны, сидевшей напротив. Все утешительные слова в этот момент казались Алевтине пустым, глупым звуком. Ведь счастливая замужняя женщина никогда не поймёт, каково это - после десяти лет совместного проживания с любимым мужчиной оказаться вдруг брошенной, как старая калоша на помойку.

  Громкая весёлая музыка в салоне автобуса, казалось, усугубляла ситуацию ещё больше. Аля поджимала напомаженные губы и смотрела в окно, пытаясь дышать спокойно. Но в голове снова и снова прокручивалась случившаяся катастрофа, произошедшая буквально пару часов назад.

  Алевтина Ивановна пришла домой на два часа раньше обыденного. Сняла туфли, поставила сумочку на комод и сразу же услышала недвусмысленные звуки. Томные женские стоны и хриплый голос... нет, неужели её Сергея? В лицо Алевтины бросилась кровь. В висках застучало. От злости у женщины затряслись руки. Задыхаясь от гнева, Аля направилась в спальню. И дверь будто нарочно оказалась не заперта, чтобы женщина смогла как следует, во всех деталях обозреть нелицеприятную картину. На двуспальной кровати, на её любимых египетских простынях, выделывали пируэты Серёжка и рыжая девка. Пару секунд впавший в ступор разум Алевтины отмечал, что рыжая нахалка оказалась тощей и молодой - полной противоположностью ей самой.

  Отдышавшись, женщина, в ярости топнув ногой, заорала:

   - Вон! Вон из моего дома!

  Точно издеваясь, в ответ нахалка издала ещё один оргазмичный стон, как в непристойных порнофильмах, и возня на кровати прекратилась. Сергей одарил Алевтину затравленным, испуганным взглядом. Рыжая девка с неохотой укрыла простынью грудь, при этом поглядывая на Алю весьма вызывающе. Это стало для женщины уже чересчур. В ушах зазвенело. На виске задёргалась жилка, и стоп кран в мозгу Алевтины, сорвало прямо с крышкой.

   - Подлая тварь! Кобель! Шалава! - понесло яростной плотиной слов вперемешку со слезами, угрозами и дикой сердечной болью.

  От её бешеного напора любовники опешили и начали сматывать удочки. Что они говорили - Алевтина, не слышала. Она успокоилась, только когда вытолкнула обоих, полураздетыми, за дверь. Следом за изменником полетел неказистый чемодан и спортивная, лежавшая до сих пор на антресолях сумка с наспех заброшенными туда вещами, которые оказались в её поле зрения.

  Алевтина плакала навзрыд, прижавшись спиной к двери. Разбитое сердце в груди жалобно трепетало, болезненно прижимаясь к рёбрам крыльями умирающей бабочки.

  Сергей еще какое то время не уходил, стоял за дверью, оправдывался, умолял, извинялся, клялся и что-то просил. Но Алевтине уже было всё равно. Привычный мир женщины был исковеркан и постыдно разбит.

  Наконец изменник ушёл. Собравшись с силами, Алевтина щедро накапала на сахар валерьянки. Неожиданно вспомнилась покойная бабушка, единственный для Али родной человек на земле. Вот бы как раньше прижаться к её теплой пышной груди, склонить голову на бабушкино плечо, вдохнуть привычный запах корицы и трав, исходящий от седых волос, и сразу почувствовать себя лучше.

  От валерианки внутри стало пусто, мысли замерли в вязком киселе разбитых надежд и былого счастья. Аля тяжко вздохнула, ощущая горечь во рту, и направилась в душ. Вопреки произошедшему, ей нужно было срочно привести себя в порядок. К чёрту испоганенный изменой собственный юбилей!.. Но подвести приглашённых и потратившихся на мероприятие людей она не могла себе позволить.

  Завхозиха зашла за Алей, как договорились, за десять минут до прибытия автобуса. По покрасневшим глазам Алевтины, по лёгкому дрожанью сумочки в руках женщины, старая, но ещё энергичная да умудрённая опытом Савельевна поняла, что дела заведующей поликлиники совсем плохи. Не церемонясь, она спросила, в чём собственно дело.

  Аля вздохнула, серебристый автобус показался из-за поворота. Взгляд Савельевны светился искренним участием. И она решилась. Слова поначалу шли туго, потом плотину снесло - и, едва не сорвавшись на хрип, Аля всё рассказала, едва опуская детали. В груди рождался болезненный всхлип.

   - Девочка моя, держись, - сочувствующе взяла за руку Алю Савельевна. Ярко-красные ногти на длинных ссохшихся пальцах завхозихи выглядели слишком ярко, но в карих глазах женщины светилась теплота и участие. Аля снова вздохнула, крепко сжав в ответ ладонь завхозихи, принимая негласную поддержку. Наконец автобус поравнялся с остановкой, затормозил.

  Перед домом Али заканчивался подбор пассажиров по пути следования. Из окон автобуса любопытными и бездушными манекенами на женщин пристально уставились работники поликлиники, приглашённые на юбилей. Аля нашла в себе силы в ответ выдавить слабую улыбку.

  Жара осталась позади, за окном. В салоне автобуса было свежо. Шумели музыка, смех, разговоры и шутки, в которых волей-неволей Алевтина принимала участие. Она сжимала руки в кулаки и притворялась что всё прекрасно, пусть даже понарошку, усилием воли заперев изнутри бушующие эмоции, как и боль.

  Вечерело. Два часа дороги, как и город, оказались оставлены позади. Вокруг тёмной зеленью растекался лесной густой лес - преимущественно низкорослые ели и исполины сосны.

  Оказавшись за воротами с изящным логотипом местечка "Услада", сквозь окна автобуса можно было разглядеть деревянные домики да блики света от большого костра на поляне, у сделанного на сказочный манер теремка.

  Музыку наконец-то выключили, и теперь в салон автобуса настойчиво пробивались напевные и вместе с тем чувственные в своём веселье голоса народного ансамбля под мелодичный и бойкий аккомпанемент балалайки, гармошки, да бубенцов и пронзительных, берущих за душу трелей то ли скрипки, то ли виолончели.

  Приезжих разместили в домиках, на две спальни, со всеми удобствами.

  Осмотревшись, Алевтина поняла, что тропинка меж сосен раздваивалась, огибая кусты, ведущие к озёрному причалу с лодками. С другой же стороны красовалась поляна с деревянным теремком, пышущим жаром костром и сценой на открытом воздухе. Запахи пищи витали в воздухе. Мошкара прибивалась к траве. Торжественная программа обещала быть насыщенной. С шашлыками да банькой, песнями танцами, конкурсами, катаньем на лодке и купаньем в озерце. Как-никак двое суток с отъездом по домам в воскресение.

  Обустроившись, народ скучковался, подтягиваясь к теремку и сцене. Зазывала ведущий, зычным басом перекричав в микрофон музыку, приглашал всех к столам, расположенным в теремке.

  Гулянка стала стихать в первом часу ночи. Медленной цепочкой разбредались по домикам гости. Незаметно Алевтина оказалась за столом в одиночестве. Она распробовала весь ассортимент предоставленной алкогольной продукции, начиная от игристого шампанского - заканчивая стопками водки "Немиров". В голове приятно набухла и вытеснила собой все мысли и чувства хмельная вата. Аля зевнула и встала из-за стола, оглядывая полупустой зал. Тихие смешки, беседы, идущие из закоулков устроившихся на маленьких скаймейках-диванчиках сотрудников - и в полутьме терема считай, что незнакомцев.

  Аля вздохнула. Ансамбль давно разошелся. Пустая сцена нагнетала тоску.

  Замлевшие ноги отказывались двигаться. Может, стоило поискать Савельевну? Но пожилая, хоть всё ещё с охотой озорничавшая, бабенка куда-то давным-давно запропастилась. "Сама виновата. Нечего было отваживать подругу и уходить в себя", попрекнула себя Алевтина и икнула. "Теперь вот и до домика некому довести". С усилием женщина встала, в очередной раз, отмечая, как же сильно затекли ноги.

  На улице стрекотали кузнечики. В лесу кипела ночная жизнь из затаённых в траве и меж веток хвои стрёкотов, писка и шелеста, буянивших насекомых, жучков и липнувшей к лицу назойливой мошкары.

  Ветерок приятно освежил потное лицо. В небе серебрились огоньки-звёзды. Аля, наслаждаясь прогулкой, оставила позади теремок и сцену. Фонарики, в виде редких факелов на столбах по обе стороны вытоптанной в траве тропинки, в глухой час едва тлели, напоминая угольки в печи. Сосны вокруг устремляли вверх колючие разлапистые макушки. Жалостливо проухала сова. Тишина. На Алю снова накатила тоска. В глазах женщины помимо воли набухли росинки-слезы. Она прошла ещё чуть-чуть, ощущая сковавшую всё тело усталость. За кустами серебрилась вода, отражая ночное небо.

  Значит, она свернула не туда и вместо рядов гостевых домиков пришла к озеру. Спокойные воды озера манили подойти ближе, и, упёршись рукой о сосновый ствол, Аля решила на передышку.

  Женщина сняла пиджак и, постелив его на песчаной кромке, уселась. Посмотрев вверх на звёзды, она окинула взглядом свои короткие пальцы на руках без обручального кольца. Всхлип резанул грудь, брызнули слезы. Она закрыла лицо руками и разревелась. Холодный ветерок овеял сыростью - и вдруг Алевтина осознала, что больше здесь не одна. Отняла от лица руки, шмыгнула потёкшим носом. Рядом, кутаясь в белый платок, сидела женщина - и что-то такое знакомое и такое родное виделось Алевтине в её облике...

   - Поплачь лапушка Аля, поплачь, и всё пройдёт,- нежно проворковала незнакомка.

   - Бабушка?- неверяще пискнула женщина, чувствуя, как с неожиданно нагрянувшей радостью внутри ужом ворочается страх. Разом Алевтине вспомнилось, что покойники чудятся перед смертью.

   - Бабушка, это и взаправду ты? - хрипло спросила Аля, внимательно разглядывая, женщину. Незнакомка кивнула и сняла платок с головы. Её тёмные волосы были заплетены в косы вокруг головы, как было всегда, сколько Аля помнила свою бабушку.

  "А может быть, всё это мне просто снится?" - мягко коснулась сознания женщины успокаивающая мысль. В раздумьях она покачала головой. Хмельная голова совсем отказывалась соображать. Цепляться за пришедшую мысль о собственном сне Алевтине было гораздо проще, чем размышлять о реальности происходящего.

  Белый платок, как по волшебству, оказался на плечах Алевтины. Мягкий и тёплый, он одуряющее-пряно пах травами.

   - Сегодня особая ночь, Аля, ночь, когда сокровенные желания в правильном месте обретают силу, - уставилась в её глаза бабушка, и женщина поняла, что, разговаривая с ней, она совсем не размыкает губ.

  "Уж точно сон, - окончательно убедилась в том Аля. - Ведь так не бывает, верно?" Она с облегчением вздохнула.

   - Пойдём. Пока не рассвело, ты ещё успеешь воздать своим обидчикам по заслугам. Коль действительно сокровенно хочешь того.

  Холодная иголка страха кольнула Алевтину между ребёр. Пристальный взгляд бабушки превратился в чёрную, засасывающую в себя топь. Взгляд жёг, раскалённой кочергой вороша её сокровенные мысли, возвращая боль, обиду и ярость. В лицо женщины бросилась кровь. Былое смущение и неловкость, едва поколебавшись, исчезли. Рука Алевтины как-то сама собой оказалась в сухой ладони бабушки.

  Аля совсем не помнила, как поднялась, не помнила, как шла рядом с бабушкой и что при этом думала. Женщина знала лишь, что сейчас ей спокойно, а в голове разлилась до одури приятная тишина.

  Домик прятался в диких взъерошенных кустах и меж тройки сросшихся меж собой сосен. Неказистый и кривоногий, скорее и не домик вовсе, а лачуга. Издали было видно, что грязное окно изнутри освещает огарок свечи.

  Бабушка довела её до крыльца, с которого прямо в лицо Алевтины с кваканьем плюхнулась лягушка.

  Вторая ступенька прогнила насквозь. Аля едва не провалилась, вскрикнув: меж досок размытым хвостатым пятном проскочил то ли уж, то ли жирная гадюка.

   - Бабушка? - прошептала Аля, отчего-то опасаясь оглянуться.

  Дверь лачуги распахнулась, дохнув в лицо женщины тлёном и гнилью прелой листвы да прогорклых грибов. Вспыхнула свеча на окошке, на мгновение вытурив из углов все тени. Вторя ей, шваркнуло в открытой печи. Ярко-красным разгорелись угли, разбрызгивая по щербатому полу искорки. Кто-то визгливо засмеялся за печью. Чёрный хвост стукнул по деревянному полу и вновь скрылся под кособоким столом со съехавшей до пола скатертью.

Дальше