Она молчала весь вечер, едва в силах моргнуть. Только на водку налегала, со злости, но проклятая совсем не помогала, забытьё не приходило.
Не Аля, а кто-то другой, захвативший контроль над её телом, провожал Савельевну домой и, покачав головой, отказался от предложения завхозихи остаться с ней на ночь.
Фигурка в кармане халата, наверное, уже прожгла дыру в ткани, опалив до волдырей кожу. Чужая воля внутри Алевтины требовала не церемониться с бывшей подругой.
Наконец входная дверь захлопнулась. Алевтина осталась в квартире в одиночестве. Тело стало более податливым, вот только теперь не давал сконцентрироваться разлитый в крови хмельной яд. И всё же облегчение от вновь обретённой свободы было таким сильным, что подкашивались ноги.
Едва сдерживая рвущиеся из груди хрипы, Аля на автопилоте взяла мешочек с травкой, засыпала в заварник две ложки, как советовала Савельевна, и включила электрический чайник. Навязанная улыбка, наконец, сошла с лица - и с шумным выдохом задёргалось левое веко, брызнули слёзы, затряслись руки. Аля с горем пополам заварила чай, отчаянно надеясь, что он поможет ей от всего разом. Ведь заговоренный.
Проблемы появились, как по волшебству. Она задерживалась на работе допоздна, всё время ездила на семинары, писала докладные и объяснительные и худела и хирела, не замечая того, пока не услышала шепотки и смешки за спиной в туалете.
Аля брала будто бы ставшую бесконечной работу на дом. Ночные кошмары больше не беспокоили, но теперь женщина, засыпая, точно в омут проваливалась и просыпалась не отдохнувшей, в страхе.
Анализы были в порядке. "Значит, у меня всё хорошо". Единственная утешающая мысль на общем фоне гнетущей тревоги, где-то внутри, нашёптывающей, что с ней всё равно что-то не так. Не в порядке. Но стоило прислушаться к внутреннему голосу, как в руках Алевтины, словно по волшебству, оказывалась фигурка, странная, тёплая и гладкая фигурка, которая успокаивала.
Фигурка теперь всегда была с ней. Как оберег, который так и хочется постоянно держать в руках и лелеять.
Обеспокоенная внешним видом Алевтины Савельевна настойчиво зачастила в гости, но постоянно натыкалась на преграду из холодности и отчуждённости Али, никоим образом не поддающуюся разрушению ни одной уловкой и приёмом из её житейского арсенала. Каждый раз доведённая до отчаяния своими бесплодными усилиями, Савельевна срывалась на крик и, хлопая дверью, уходила, чтобы прийти снова через пару дней.
Запал Савельевны таял - и вскоре она приходила всё реже и реже, пока совсем не исчезла из жизни Алевтины. Но и на это Аля перестала обращать внимание, как и на косые жалостливые взгляды коллег, уверенных, что у неё неизлечимая болезнь. Бороться с фигуркой становилось всё тяжелей.
Однажды Аля проснулась среди ночи от голода, жажды и отчаяния. В теле болело всё, вплоть до суставов, тогда-то она и обнаружила между пальцами рыжий волос и долго, в ступоре ничего не понимая, смотрела на него, пока что-то внутри не щёлкнуло: вспыхнул крохотный осколок воспоминания о чужой квартире и рыжей женщине со смутно знакомым лицом. Сразу нахлынул страх - и все в одночасье перевернулось вверх дном.
С той ночи Алевтина стискивала зубы, кусала руку до крови, лишь бы больше не трогать фигурку. А чужая воля продолжала хихикать в её голове, принуждая и всё больше мучая, при сопротивлении вызывая жгучий зуд в коже и тошноту. "Нет. Нет. О Господи, помоги мне".
Ноги дрожали, тело женщины отказывалось подчиняться командам мозга. Чем больше Алевтина сопротивлялась, тем ей было больнее. Но она во что бы то ни стало должна была узнать правду. "Думай же, вспоминай, думай!"
Она часами, точно в прострации, сидела и думала, прислонившись спиной к стене в коридоре, обхватив себя для поддержки дрожащими руками. В голове шумело, хихикало, а из глаз от беспомощности капали злые и горькие слезы.
Лишь неким чудом в попытке вспомнить Але снова удалось зацепиться за ещё один связующий осколок воспоминание.
Небольшая кухонька. Открытый холодильник и в жёлтом свете - рыжая женщина, с всклоченными, слипшимися волосами и затравленным взглядом, запихивающая в себя продукты без разбору. Кто-то стоял в тени, за её спиной, кто-то высокий, и этот кто-то раз за разом издавал булькающий и такой знакомых хохот. От которого сразу хотелось закрыть уши, чтобы не обезуметь.
Осколок встал на место, точно давнишний сон, но Аля чувствовала, что воспоминание было реальным.
Правда испугала так сильно, что Аля истошно, протестующе закричала. В голове булькающе захохотали, а ноги сами собой, помимо воли понесли её в спальню, где на комоде прямо напротив подушки лежала фигурка. Прокушенная губа очертила язык медяной резкостью, на руке Алевтины алел глубокий отпечаток собственных зубов, а фигурку с упоением ласкали пальцы.
Правила изменились, и теперь сны женщины стали чаще, детальней и ярче. Аля помнила почти всё, кроме того, как попадала домой обратно.
Методом проб и ошибок Алевтина уяснила, что с каждым днём она всё больше теряет себя, даже в мелочах и привычках, путается в мыслях и собственных пищевых пристрастиях.
Вскоре бороться уже не было сил. Помощи Алевтине просить тоже было не у кого. Ведь кому ни расскажи, любой нормальный человек сразу подумает, что она психбольная.
Но Аля всю сознательную жизнь провела в нелёгкой борьбе за жизнь в достатке и теперь не собиралась сдаваться. Пусть даже треклятый враг выбрал своей игорной доской её тело и сны. Она намеревалась взять отпуск.
Ночь перед решительными действиями, запланированными на первый день отпуска, окончательно расставила всё по местам. Алевтина настойчиво сопротивлялась забытью и злобной воле, теснившей её в самый низ подсознания, поэтому и смогла запомнить чужую квартиру в деталях, а главное - хорошо рассмотрела лицо той, кого навещала тварь. Это точно любовница Сергея, только раза в два располневшая и отёкшая за очень короткий срок.
Утром в расчёске остался клок волос, а в раковине ещё один потерянный зуб. Желудок крутило, подкатывала тошнота, а ноги дрожали. А от беспокойства и навязчивых мыслей не помогал ни крепкий кофе, ни завтрак.
Решение отменить отпуск неожиданно стало казаться Алевтине правильным.
Пару минут она поплавала в собственных мыслях, раздумывая и вроде как соглашаясь пойти на это.
Затем Аля неторопливо собралась, концентрируясь только на возвращении к работе. Взяла кошелёк, в сумку положила фигурку - всё, как обычно делала по утрам. Накрасила губы, разглядывая своё усталое и серое вопреки тональному крему лицо, схватила телефон и, обувшись, выбежала за дверь, даже не взяв ключи.
Савельевны как назло дома не оказалось. "Неужели она уже на работе? Так рано? Что же мне делать теперь?"
"А что если поехать в церковь?" - накрыло вспышкой озарения. Но стоило женщине войти в автобус, как накатил голод, враз скрутивший кишки. Желудок урчал, привлекая к ней внимание пассажиров. Мутило. От слабости всё вокруг стало расплываться, став размытым и зыбким, как туман.
- Женщина, вам плохо? - участливо спросил кто-то из пассажиров.
Она что-то промычала в ответ, не в силах выдавить из себя крик, и выскочила из автобуса на первой попавшейся остановке.
В себя Алевтина пришла только в мясной лавке, расплачиваясь за кусок свиной вырезки, с желтыми вкраплениями жира, от которых во рту тут же образовалась обильная слюна. Продавщица смотрела на неё, как на сумасшедшую. Аля даже сдачу не взяла, выбежала из магазина и, завернув к жилому дому и присев, спряталась за мусоркой и стала жрать мясо, давиться, затем снова глотать, едва работая челюстями, и жрать, пока не съела всё до последней жилки.
От слёз и ненависти к себе жгло в глазах. Дышать было трудно. Она рыдала, слезами и руками размазывая утренний макияж. Вокруг мусорки по-хозяйски сновали бездомные коты и с укоризной шипели, точно прогоняя её.
- Что вытаращились, глазастые! Прочь!- закричала Аля, вставая на ноги и тут же чуть не лоб в лоб наткнувшись на сухонькую бабульку, с бигудями в волосах и в тапочках на босу ногу, с зажатым в руках полным ведром. Бабулька прищурившись, открыла практически беззубый рот и с кряхтением выдавила из себя нечто неудобоваримое и тут же с негодованием посмотрела на Алю, как будто та сделала что-то криминальное.
- Извините, - надрывно сказала Алевтина и, виновато оправив юбку, поспешила уйти.
Вздохнув, она только попыталась убедить себя, что всё в относительном порядке, как в голове раздался злорадный хохот, затем, к ужасу Алевтины, сменившийся голосом её покойной бабушки: "Не скроешься, не убежишь, ведь грех взамест души твоей кожу возьмёт, кости вывернет и мясом твоим гнилым изнутри станет".
Тошнить стало ночью, а затем Алевтину приковала к унитазу диарея, с агрессивными симптомами которой не справлялись никакие таблетки из домашней аптечки.
Аля провела второй день отпуска, лёжа в постели, часто посещая туалет.
Только к вечеру ей чуток полегчало, но, как оказалось, то распускались ещё цветочки. Рези в животе утихли, а на смену им "созревшими ягодками" пришёл лютый бесконтрольный голод.
Её захотелось всего и сразу. Жирного, сладкого, мучного. Она сдалась гораздо быстрее, чем надеялась, и в очередной раз, досадуя на себя, Алевтина ела, давилась, снова жевала, глотала, хлюпала носом, не в силах остановиться, теперь на собственной шкуре прекрасно понимая, что довелось испытать рыжей, когда она взахлёб опустошала холодильник.
Наконец челюсти отказались повиноваться, по подбородку стекала слюна, и Аля осела на пол. Пальцы сотрясала дрожь, поэтому она никак не могла закрыть дверь холодильника. Она так устала бороться! Но ещё не сдалась.
О, с ней расправились беспощадно всего за неделю. Методом кнута и пряника.
В интернете Алевтина не обнаружила ничего аномального и зловещего о месте с названием "Услада". Но интуиция настаивала продолжить поиски. Наглотавшись таблеток от диареи, взяв с собой в дорогу целую аптечку, Аля даже напялила на себя отвратительные памперсы для взрослых.
На случай чрезвычайных обстоятельств и зверского аппетита Алевтина запаслась солёным мясом и отправилась в городской архив, в котором ей не удалось разузнать совершенно ничего полезного. Чувствуя страшное разочарование и, возможно, оттого всё усиливающуюся тошноту, Аля запила недомогание сладким кофе, купленным в автомате. Сев на экспресс-маршрутку, отправилась в столицу. Увы, там женщину тоже ждал полный облом. Едва ли чего-то стоили крупицы незначительных сведений: мизер о сгоревшей деревне, которую после затопило вышедшей из берегов рекой. А ещё деревня та была построена в советские времена на языческом капище.
Но Алевтина с упорством питбуля цеплялась за эту тонкую ниточку. Обдумывая свои дальнейшие действия, она жадно расправлялась с нарезанной солониной, усевшись за столик под зонтиком в уличном кафешке. Здесь же она заказала к солонине холодную газировку и жирный салат с кусочками ананаса.
На сытый желудок думалось лучше. Поздним рейсом ехала домой. Аля удобно устроилась в кресле, мысленно торжествуя, что справилась с голодом без последствий. Вот только, прикорнув, увидела очень красочный сон о том, как зубами и ногтями впивается во что-то живое, мохнатое и теплое.
После краткого сна голод сводил Алевтину с ума всю дорогу, и она часто неосознанно облизывала губы, посматривая на уставшие лица попутчиков.
Стоило переступить порог собственной квартиры, как вся хваленая сила воли в один миг исчерпала себя. Женщина снова опустошила холодильник, грызла замёрзший куриный фарш, поливая его кетчупом, а потом до чёрных точек в глазах блевала в унитаз.
Паузы, отведённые на контроль над собственными мыслями - и телом, стали очень короткими, точно происходили в очередном сне. И ей порой так невыносимо хотелось сдаться, смириться, только бы всё прекратилось.
Тогда голосок в голове Алевтины тихонько и визгливо попискивал, намекая на продолжение банкета...
Но она качала головой, злобно стискивала зубы и, наверное, молилась.
Стоя на шатающихся ногах, Алевтина заставила себя выпить минеральной воды, затем включить компьютер и с ожесточением усердно посёрфить в гугле в поисках форумов с тематикой чертовщины и паранормального, в надежде выудить хоть какие-то сведения о чём-то похожем на её случай. Пробила слова "одержимость" и "потеря себя". Снова и снова.