– Явно не из местных, – хохотнул Маркеллин. – Как и я! Проходи, садись в первом ряду, для тебя припасено место. На сегодня конкурсы закончились.
Прихрамывая, к фламину подошел привратник и вполголоса что-то сказал. Маркеллин, улыбаясь, похлопал его по спине и велел запустить остальных. "Постоят вдоль стен" – сказал он.
Чувствуя на себе десятки взглядов, Яма пробрался к своему месту и сел. Лицо горело, как будто он заглянул в кастрюлю с кипящим супом. Мыслей было мало – все вытеснили эмоции – но где-то в уголке сознания он понимал, что складывается все удачно. Сейчас он сошел за своего, и даже приобрел некий авторитет в глаза этих помешанных.
Перед рядами стульев был невысокий помост с кафедрой, а за ней возвышалась статуя Красного баала, высотой почти под самый потолок. Яма не разбирался в скульптуре и не знал, гипс перед ним или белый мрамор, но качество исполнения восхищало: высокий мускулистый воин с оголенным торсом салютовал мечом, который был выполнен из металла и блестел в солнечных лучах, проникавших сквозь витражные стекла на потолке. От плеч статуи до самого пола струился закинутый за спину красный плащ, соразмерный гобелену.
Маркеллин широкими шагами пересек зал, встал за кафедру, тяжелый взгляд прошелся по залу, прекращая бормотание толпы и перешептывания.
– Я хочу поговорить с вами о силе. Сила это не только мускулы. При должном использовании, силой становятся наши ум, хитрость, знания, связи и деньги. Что превращает все эти ресурсы в силу? Кто скажет?
Никто не сказал.
– Воля. Понимаете? Наша воля способна объединить силу, интеллект и так далее. Поэтому сильный человек – это только волевой человек. Представьте огромного барана. Он сильный? И представьте маленького волка. Кто сильней? Да, баран волка не кушает.
Зал хохотнул.
– А кто сильней: семилетний мальчик или сорокалетний мужчина? Кто сказал, что сорокалетний? Ты что, не следишь за мыслью? Сильней тот, кто возьмет ружье. А чтобы это сделать, не нужны ни мышцы, ни мозги. Только намерение, которое порождено волей. А чтобы воля была на что-то способна, она должна быть сильной. Наша цель – сила воли, господа.
Маркеллин указал на статую возвышающегося над ним баала.
– Сила воли не только пробьет нам путь вперед. Она не даст нам сдохнуть, если мы окажемся в открытом море или под завалом. Без силы воли разве вышел бы в море хоть один моряк?..
Яма, внимательно слушавший наставления фламина, незаметно для себя ушел в воспоминания.
…В детстве он с ребятами любил играть на далеком поле, где когда-то, лет сто назад, была деревня. Под дерном здесь часто находили какие-нибудь безделицы вроде чернильниц, гвоздей и наконечников стрел, иногда откапывали даже монеты, из-за которых дрались. Чаще, конечно, играли, чем дрались, а иногда устраивали что-то среднее, когда не понять – то ли еще игра, то ли уже издевка и драка. От самой деревни не осталось ничего, только пересохший колодец без колоды. Глубокий, холодный, темный, страшный, кишащий всякой гнусной живностью. Туда Яму и спихнули. Он тогда страстно желал обидчикам скорой и жестокой смерти, кричал им угрозы, а они смеялись. Должно быть, они собирались вытащить его через час-другой, но случилось так, что в те края забрела голодная волчья стая, и вся компания оказалась растерзана. Угрозы Ямы сбылись, однако он остался в колодце. На прогнивших деревянных стенках распласталась плесень и росли студенистые грибы. Их он ел. На дне была маленькая, но пополняемая подземными ручьями лужа, из нее он пил. Маркеллин говорил правду. Только благодаря силе воли Яма смог прожить в колодце достаточно долго, до тех пор, пока староста Ирвинг, путешествовавший через эти глухие места, не нашел его. Сила воли и ненависть.
Аплодисменты вернули Яму в зал красного прихода, и он понял, что пропустил какую-то занимательную историю от мэтра. Маркеллин подождал несколько секунд, остановил овации успокаивающими жестами и продолжил:
– А вы говорите, невозможно. Нужно верить в себя, только и всего. А если ваше отражение в зеркале не внушает надежности, то смотрите не на себя, а на баала. Представьте, что вы лучший из лучших воинов, рыцарь легендарной армии хранителя Дерека, например. И разве тогда вы не сокрушите любую проблему? Еще как!
Взгляд фламина наткнулся на Яму.
– Сегодняшний пример еще раз доказывает: чтобы чего-то добиться, нужно идти по головам. Кстати, парень, если когда-нибудь захочешь стать министрантом или поступить в семинарию на красного фламина, смело говори, что тебя рекомендовал фламин Маркеллин, мое слово весит много.
Один из зрителей, воодушевленный энергичностью и щедростью фламина, встал и крикнул:
– Я тоже хочу!
– Молодец! – крикнул в ответ Маркеллин. – Всегда нужно требовать. Только не от людей, а от жизни. Желания мало, нужна сила воли взять то, что хочешь. Завтра приходи на тренировку. Если удержишь против меня шпагу дольше десяти секунд, считай, что ты зачислен в семинарию. А того, кто еще что-то выкрикнет, я провожу пинками до дверей.
Зал благоговейно притих.
– Продолжаем… Давайте смотреть правде в глаза. Если всех пропускать вперед, то вам ничего не достанется, верно? Если идти вместе со всеми, то придется делиться. Так? Делайте выводы. Лидер всегда должен быть впереди, а люди для него – это строительный материал, как глина для скульптора, как краски для художника, как деньги для торговца. Так устроен сильный боевой отряд, любой правительственный аппарат…
Лекция продолжалась еще около часа. Назавтра Маркеллин пригласил всех на тренировку по фехтованию. Все выходили из зала потные и воодушевленные. Свежий ветерок приятно обдувал. Яма заметил, что и сам под влиянием: плечи расправлены, осанка прямая, а взор словно живет собственной жизнью и ищет чужие взгляды, чтобы их переглядеть.
К Яме подошла невысокая девушка в платье модного фасона – приталенном, лишенном рукавов и намного более коротком, чем он привык видеть в селении путников. До недавних пор приличные женщины использовали настолько открытые одежды только в качестве ночной рубашки. Волосы ее тоже были непривычно короткими, едва ли до середины шеи, зато виртуозно уложены и окрашены в яркий медный цвет. Из-за обилия макияжа черные глаза казались бархатными мотыльками, размокшая на жаре тушь оставляла на веках маленькие черные кляксы. Шею охватывала атласная голубая ленточка.
– Привет! – сказала она, как будто старому знакомому. – Откуда ты такой взялся?
Он не нашел лучшего ответа, чем банальное уточнение:
– Какой?
– Пробивной, конечно. Думаешь, я не видела, как фламин тебя чествовал? Но по правде ты странный, тощий, неприветливый и одет страшненько.
Яма хмуро посмотрел и собрался уйти.
– Погоди, извини! Я же шучу с тобой. Какой обидчивый, откуда ты все-таки? С Медвежьей Лапы? – Она улыбнулась.
– Я… из провинции.
– Не-ет, это здесь провинция. А ты, видимо, из такого места, что называют по-другому, – она захихикала. Яма не улыбнулся и решил отпарировать.
– Твои шутки такие глупые, что Оранжевый баал рыдает каждый раз, когда ты открываешь рот.
Она похлопала ресницами-мотыльками и спросила:
– Так ты из оранжевых?
– Нет, я выбираю, куда податься. А что ты делала в красном приходе? У тебя же голубая лента.
– Выбирала мужчину. И выбрала, – улыбнулась она липкими от помады губами.
Яма отшатнулся, лицо скривилось в отвращении так, что напугало девушку. Она потрясла головой, словно стряхивая с себя брызги вылитого на нее презрения.
– А ты нервный тип, – сказала она по-прежнему хитро поглядывая, – но не воображай лишнего! Я не такая, как любительницы Зеленого баала, это им подавай бесконечные удовольствия. Вообще-то я ищу мужчину для эстетического эксперимента. Я министрант Голубого баала, и завтра в нашем приходе организую кое-какое представление. Ты отлично подходишь!
– Что там нужно делать? – сказал Яма прищурившись. Девушка казалась шибко наглой и пошлой, чтобы с ней связываться. С другой стороны, сегодняшний успех было бы хорошо повторить и в другом приходе – все лучше, чем просто прийти с улицы и требовать рассказать о баализме.
– Ничего сложного. Мы тебя преобразим так, чтобы публика ахнула, – она достала портняцкую ленту с делениями, – я сниму мерку для костюма. Предупреждаю, мне придется тебя пару раз обнять!
Яма вздохнул и разрешил сделать замеры. Ведь это стандартная процедура для любого ателье, сказал он себе.
– Какой тощий! Зато на худом лице черты более выразительные, – утешила она. И задумчиво продолжила: – Надо будет это подчеркнуть…
– Предупреждаю, если мне что-то не понравится, я тут же уйду, – сказал Яма.
– Ты главное приди, а то я в такую лужу сяду, что придется бежать из страны. Ты не подведешь?
– Я приду.
– Точно?
– Я никогда не вру.
На этой красивой фразе он хотел завершить разговор, но когда удалился, в спину ему донеслось: "И обязательно приди в этом своем рубище!" Яма ускорил шаг. После разговора осталось неприятное чувство хаоса, ощущение как будто показал себя болваном, наговорил кучу лишнего и не узнал ничего важного. Раздумывая над несуразным разговором, он понял, что даже не спросил имя нахалки.
Глава 11. Экзаменация
…Ноланд открыл глаза и увидел потолок. Он лежал на мягких простынях в небольшой светлой комнате с белеными стенами и стрельчатыми окнами. Тонко и бодряще пахло ароматической смолой. В саду снаружи пели птицы. Голова казалась пушечным ядром, которое только что врезалось в стену бастиона. Рядом на стуле сидел пожилой мужчина в сером костюме и читал книгу. Он напоминал университетского преподавателя, давшего аудитории задание и ждущего конца занятия. Заметив шевеление Ноланда, он потер руки и сказал:
– Доброе утро. Вы меня видите?
Ноланд медленно и с натугой, словно заржавевший механизм, кивнул.
– Говорить можете?
Ноланд снова кивнул.
– Я имею в виду вербальную речь. Скажите что-нибудь.
– Я в больнице? – спросил Ноланд.
– Скорее в библиотеке. Мой дом никто еще больницей не называл.
– Что произошло? Кто вы?
– У меня к вам вопросов не меньше, но прежде всего – небольшое тестирование. Вы перенесли черепно-мозговую травму, потому необходимо проверить некоторые функции… – Человек достал из кармана пиджака колоду разноцветных карточек и показал одну из них Ноланду. – Какой цвет?
– Синий.
– Хорошо, а эта какая?
– Красная.
– Что изображено на этой карточке?
– Дерево.
– А на этой?
Ноланд увидел бледное лицо с кругами под глазами. Вокруг головы был тюрбан или повязка. Он слегка улыбнулся и сказал:
– С трудом, но я узнаю себя. Это зеркало.
– Замечательно! А эта карточка какая?
– Желтая.
– Эта?
– Сливового цвета.
Мужчина с сомнением посмотрел на карточку.
– Я бы назвал это фиолетовым, но вы у нас, видимо, художник. Хорошо, нарушения цветовосприятия нет. Теперь слушайте стихотворение.
– Вы издеваетесь? – Ноланд кашлянул и зажмурился от прокатившейся волны головной боли.
– Отнюдь. Обещаю, это последний тест, а потом мы побеседуем. Слушайте стих внимательно, вам нужно будет его объяснить:
Известно всем тем, над кем небосвод
И у кого земля под ногами,
Что жил здесь когда-то жестокий народ,
Без душ и с сердцами черствее, чем камень.
Но мы их не лучше. Под сенью у звезд –
Каждый сам себе скульптор и камнетес.
Ноланд уважал, но недолюбливал поэзию. Обычно в современных стихах воспевается бездумная, болезненная влюбленность юношей и девушек, и это навевает скуку, вызывает брезгливость – по глубокому убеждению Ноланда, настоящая любовь была чувством куда более серьезным, чем влюбленность, а также слишком интимным, чтобы изливать его в стихах. Но прочитанное сейчас стихотворение затрагивало иные темы и Ноланду понравилось. Оно показалось отрывком какой-то старинной песни, торжественной и немного грустной.
– О чем здесь говорится? – спросил мужчина, выждав минуту.
– Это песнь про народ Кха и человечество.
– Верно. Однако сейчас важно ваше понимание сравнений и метафор. Как может быть сердце черствее камня? Вы когда-нибудь ели блюдо из бычьего сердца?
Ноланд собрался с силами. Доктор возжелал литературный анализ? Этой монетой Ноланд мог расплатиться щедро.
– Ну, во-первых, сердце здесь орган не тела, а, так сказать, психики. Под каменной черствостью подразумевается жестокость характера. Во-вторых, это лишь фрагмент древней метафоры, где говорится, что сердца Кха черствее камня, так как даже камни изливают родники, а Кха не знают сострадания и потому не плачут. Возможно, здесь неполноценный перевод.
– Хм, уверяю, перевод тщательный – в оригинале никаких родников не было! – Мужчина задумчиво погладил короткую седую бородку. – А что вы скажете про скульптора и камнетеса? Причем здесь эти ремесла?
– Наверное, поэт говорит, что люди от природы не лучше Кха, и каждый несет ответственность за свое сердце. Но я не понимаю, зачем вам это?
– Это нужно не мне, а вам. Пуля задела затылок, и я опасался за повреждение затылочной доли мозга. Она отвечает за визуальное восприятие. Как сказано в этой умной книжке по хирургии, – мужчина потряс томиком, который недавно листал, – признаками поражения являются нарушения зрения и цветовосприятия, а также, что особенно меня заинтересовало, пострадавший утрачивает способность к анализу и синтезу. Он может понимать отдельные слова, но ему становятся непонятны длинные предложения и тем более метафоры, построенные на ассоциативном мышлении. Он их буквально не видит!
– И как я? Справился? Повреждений нет?
– Вы справились, а также продемонстрировали недурное образование. Кстати говоря, если человек малообразован – плохо учился, не читал, не рисовал, не размышлял о мире, – то затылочные доли мозга у него остаются слаборазвитыми. И такой человек даже без травмы не в состоянии осилить метафору или тонкий афоризм. Вот как появляются упрямые буквалисты!
– Простите, что прерываю лекцию, это все действительно интересно, и я за себя рад…
– Вот о вас-то мы сейчас и поговорим! Рыцарь называл вас Олмстедом, но так уж сложилось, что я знаком с Олмстедом лично, и вы – не он. Так кто же вы, юноша?
До этого момента доктор казался вполне доброжелательным, но сейчас Ноланд насторожился и припомнил последние события. Кто этот человек и с какой целью выхаживал его?
– Я не могу ответить.
Человек нахмурился и быстро спросил:
– Почему? Амнезия? Не можете вспомнить?
– Нет, я в полном сознании. Но хотел бы сначала узнать, как я сюда попал и кто вы.
– Что ж, вполне разумно с вашей стороны, хоть и невежливо. Имейте в виду, что будь у меня дурные намерения, я узнал бы имя из вашего паспорта. Но я со своей стороны проявил вежливость и не стал копаться в ваших вещах, а только сохранил их.
Ноланд поднял подушку повыше и сел в кровати. С каждым вздохом запах ароматической смолы прогонял из тела вялость и улучшал настроение. Головная боль притупилась. Ноланд посмотрел в лицо собеседнику и встретил добрый внимательный взгляд. Стало немного совестно, и Ноланд сказал:
– Спасибо вам, но, как вы понимаете, ранение у меня не случайное и я в опасности. Потому для начала я хочу узнать то, что пропустил.
– В таком случае слушайте мой рассказ и пейте медовую воду, – человек подал Ноланду стакан. – История довольно странная, и у меня тоже будут вопросы.
Позавчера, ближе к вечеру, ко мне постучался рыцарь Ордена Совершенства, назвавшийся сэром Арчибальдом. Он привез вас в хозяйственной повозке – вы были с пулевым ранением в затылок и без сознания. Рыцарь сказал, что состоит в военном отряде и выполняет особое задание, мол, вы ценный свидетель, которого надо вылечить и привести в чувства. Судя по всему, отряд отбыл без этого рыцаря, и теперь он нетерпеливо ждал вашего выздоровления, чтобы нагнать своих. Нет, его здесь нет. Сэр Арчибальд переночевал у меня первую ночь, но вчера я отправил его жить в гостиницу Ферапонта – не люблю баалистов, тем более воинствующих. Тем более я со дня на день жду гостей…