…За спиной палили из пистолета. Фриц под Тимофеем пытался вздохнуть, тщетно вхрипнул воздух. Колотя его лбом в разбитое лицо, сержант вырвал лопатку из чехла – разворачивать некогда – с маху вонзил черенком под ребра – в почку…
… теперь пулеметчик…
…Пулеметчик уже сам падал, цеплялся за свой «МГ», барабан пулемета царапал косяк. В щеке фрица пулевое отверстие. Готов…
…Сзади гологоловый немец встретил ударом ноги прыгнувшего на него Шелехова, вновь нагнулся за выроненным пистолетом…
…К Тимофею немец успел обернуться, даже защитно выставить побитую руку. Глаза цепкие, холодные, точно волчара. Но тут тебе не лес, тут пехота с плацдарма…
…удар отточенного ребра саперно-днепропетровского "Коминтерна" почти отсек предплечье, фриц пошатнулся. Продолжая движение, сержант Лавренко шагнул мимо врага, уже разворачиваясь, рубанул по шее еще раз, и дважды по уже по падающему…
…Стискивая ставший скользким черенок саперки, Тимофей наконец, дотянулся до автомата. Строчить вроде смысла не было: немцы лежат, из подвального коридора никто не бьет…
Всё, что ли?
Валявшийся на полу фонарик продолжал светить. Сидящие с пистолетами наготове рыжая и Сречко, лежащий на полу Шелехов – все смотрели на сержанта Лавренко…
Тимофей осознал, что продолжает рычать. Сквозь зубы, глухо, и, наверное, страшно. Выдохнуть и утихнуть удалось с трудом.
– Извиняюсь, малость пересрал. Сречко, коридор!
В коридор выскочили вдвоем, держа автоматы наготове. Немцев не было. Югослав выругался – по-своему, но вполне понятно.
Переходили на другое место поспешно. Пулемет не взяли, только затвор вынули. Но патронов к штурмовому автомату добавилось, да и иное полезное у немцев позаимствовали. Документы убитых Тимофей тоже забрал.
Сидели в пристройке вроде голубятни, но к счастью, без птичьего дерьма. Узкий, заваленный хламом двор хорошо просматривался, за спиной была глухая стена – врасплох больше не застанут. Перебинтовали сержанту Лавренко руку – во время рукопашной проклятый порез вновь открылся. Шелехов наконец развернул рацию. Сречко залез, закинул провод антенны повыше.
«Плато» ответило сразу. Радист расшифровал: «к 18:00 выйти угол Царя Дюшана и Господаря Фомы[40]. «Пятый» будет встречать. Не рисковать. Обстановка неопределенная».
Насчет неопределенной обстановки и так было понятно: начали крыть из пулеметов где-то рядом – за квартал, потом разом стихло. Активно воевали ближе к реке, отчетливо доносились выстрелы танковых орудий, потом начинали лупить минометы. Над крышами тоже периодически ревело, но бомбили где-то дальше. Еще не хватало, чтобы на голубятню чего-нибудь уронили.
Шелехов дремал, остальные обсуждали, как там – в подвале – вышло и почему. Получалось, что фрицы подошли неслышно и спокойно, прям как к детсадовцам несмышленым. Тьфу, поверить невозможно. Рыжая подтвердила, что один немец был из знакомых полковника Ноймана. Что-то вроде охраны, привозившей-отвозившей. Те были эсэсовцы, хотя сам полковник действительно из медицины: из ветеринарной или человеческой, сложно сказать. Лизавета вообще уверяла, что немцы к людям много хуже, чем к скотам, относятся. Вот в концлагере лошадей мыли вдвое чаще, чем заключенных. А уж насчет питания и сравнивать нечего.
Вообще это было странным. Тимофей лежал рядом с хорошенькой девушкой, может быть даже красивой или очень красивой, но ничего такого не чувствовал. Ну, кроме жалости и некоторого сочувствия. Вот что ее угораздило на глаза тому Нойману попасться? Жила бы себе и жила. Так-то отнюдь не безмозглая, соображает живо. В подвале она первая из «нагана» по пулеметчику и пальнула. Не попала, правда, поскольку «я вас умоляю, разве это взвод у шпалера?!», но отвлекла. Фрицы такой прыти именно от нее не ждали. Потом уж Сречко пулю в немца всадил поточнее…
Сейчас югослав заснул, да и у самого Тимофея глаза слипались. Но нужно было дать личному составу отдохнуть, да и рыжую успокоить.
…– Ты лучше честно скажи: в тюрьму, или помурыжат и хлопнут? – шептала Лизавета. – Я же не специально с Генрихом спала. Он меня, можно сказать, принудил и изнасиловал. А? Чего мне будет? Может, взятку кому дать? У меня немного денег и побрякушек найдется. Могу и натурой, я сладко-распутная.
– Вот про это лучше и не заикайся. Взятки у нас не берут. Может, в тылу где-нибудь, там может быть. А здесь нет, не тот случай. Мой совет: рассказывай все без утайки, помогай следствию. Со своей стороны характеристику дам командованию: «помогала и содействовала, участвовала в бою».
– И на том спасибо. А если, Тимочка, наоборот? Без канцелярии, а? Я тебе сейчас тихонечко так вкусно сделаю, что на седьмом небе будешь. Даже два раза. И преступать тебе ничего не надо, я паспорт сама вытащу, ну заснул с усталости, а?
– Руку убери, Лизавета. Я же ясно говорю – не тот случай. А со мной уж точно не тот. Я женатый, и сын у меня недавно родился.
Бессовестная девица вздохнула:
– Поздравляю. Да, тут мне вообще, отцым-поцим, не повезло.
– Слушай, Лизка, ну куда ты вообще денешься? Наши же везде будут. Не завтра, так послезавтра. Все равно найдут.
– Так уж и везде? Ты, Тимочка, щедро преувеличиваешь.
– Везде и будут. Везде, где надо, – твердо сказал сержант Лавренко, отпихивая не спешащую убраться ладонь задержанной. – Так что думай о будущем. И лучше без распущенности.
– Я вас умоляю, да я только о том и думаю. Время нервенное: то в тюрьму, то на опыты, постели грязные, да еще мужчины нездоровы через одного…
Тимофей понимал, о чем она. В сумке Лизаветы, кроме паспорта, помады, да нескольких несчастных рейхсмарок, хранилось изрядное количество презервативов. Собственно, там в основном резинки и были. Если вдуматься, ужасная жизнь у девки.
Пригревшаяся Лизавета умолкла и задремала, Тимофей, видимо, тоже ненадолго уснул, поскольку, когда открыл глаза, вздрогнул:
– Вот ты дура!
Задержанная налепила на щеку подарок старшего лейтенанта, и с фальшивым чирьем выглядела просто кошмарно. Хихикнула:
– Я вас умоляю, шикарная ж вещь. Пригодится, спрячу, не нашмонают…
– Только не говори, куда прятать будешь, – Тимофей посмотрел на часы. – Пора нам готовиться, скоро на исходную выходить.
Перекусили взятым у битых немцев безвкусным шпиком и невкусным хлебом. Все слегка отдохнули, радисту было так себе, но бодрился. Прислушивались – перестрелка в паре кварталов от опергруппы то разрасталась, то стихала. Ближе к реке продолжали серьезный бой. Но то в отдалении, а что на Господаря Фомы – фиг угадаешь. Фрицы со стороны крепости вели жидковатый, но упорный обстрел. Наверное, просто из вредности, чем с тактическими устремлениями.
– Так, товарищи. Судя по поведению мирного населения – мелькнули тут тетеньки через двор пару раз – рядом с нами спокойно, – объяснил обстановку сержант Лавренко. – Просачиваемся, соблюдая предельную осторожность. Порядок движения: Сречко ведет, за ним пораненный специалист эфира, гражданка Лизавета, я замыкаю.
– Чего ж за мной не замыкать, я с тыла ничего себе, – ядовито подтвердила рыже-задержанная.
– Мы это уже обсудили, – напомнил Тимофей. – Иди культурно, в случае чего поможешь подраненному человеку.
– Что я, вовсе подорванная? Помогу, – пробурчала девица, любящая, чтоб последнее слово за ней оставалось.
Начали выбираться из надоевшего курятника, шинель Тимофей оставил, надел лямки неудобной коробки с рацией, расстегнул верхние пуговицы ворота гимнастерки – позже пониже её раскроем, пусть тельник сияет. Выход к своим – еще тот маневр, могут и обознаться.
Не угадал. Оказалось, не выход к своим, а проход через улицу будет поопаснее. Улица-то плевая, узкая – полтора десятка шагов. Сречко глянул за ворота – пусто, а только выбрались, как в небе засвистело. Тимофей, чувствуя, что свист нехорош, гаркнул «Ложись!» и толкнул задержанную. Упали под стену, югослав присел на другой стороне. Долбануло почти прямо над головой. Тимофея сильно двинуло в спину, повернуло на бок. В дыме и бело-красной пыли услышал, как разом вскрикнули радист и Лизавета. Сам боли не почувствовал…
Задержанную два мелких осколка клюнули в бедро, Шелехов получил металла в правый бок. Мина легла на край крыши, иначе еще похуже было бы.
– Спокойно! Слегка задело, сейчас замотаем, – ободрял Тимофей – они с югославом под руки тянули радиста обратно во двор. Лизавета ковыляла сама, зажимая под полой пальто пораненное место, кровь капала сквозь тоненькие пальцы с яркими ногтями.
Завалились обратно в «голубятню», Тимофей ногой раскинул шинель, уложили раненого.
– Да что за невезение, – стонал Шелехов. – Сильно там?
– Не, неглубоко, но ребра позадеты, – пояснил Тимофей, вспарывая ткань вокруг раны. – Но больно будет, брат, уж терпи. Характер ранения такой мерзкий: болит и дергает сильно, зато заживает быстро. Нам на курсах объясняли.
На самом деле рана была так себе – проникающее, на курсах о том не очень-то объясняли, больше по плацдарменному опыту понятно.
Тимофей наложил повязку, обтирая руки, повернулся к задержанной. Та тихо, но безнадежно рыдала, зажимая ногу косынкой:
– Всё, покалечило меня. Теперь только пристрелиться!
– Да чего тут такого, даже и не ной. Затянется, не видно будет.
Бинтов, к счастью, хватало. Раскупоривая темный немецкий пакет первой помощи, сержант Лавренко оценил повреждения. Крупные артерии не задеты, жить, наверное, будет, но жгут нужно наложить.
Перетянули залитое кровью бедро ремнем, снятым со штурмового автомата. Кровотечение сразу пресеклось, обработал наскоро, бинтом накрыл.
– Вот! Чулком как раз прикрывается. Не трясись, Лиз, не в ляжках твоя главная красота. Вот глаза, это да. Едва устоял.
– Та шоб ты сдох, Тимочка, – отблагодарила чуть успокоившаяся раненая.
– Не, я погожу. Пока за помощью слетаю, – сказал Тимофей.
– Можда я пойду? Я все же лучше град знаю, – напомнил югослав.
– Ты быстрей дойдешь, спору нет. Но и разбираться с тобой наши дольше будут, мало ли кто там встретит… – пояснил Тимофей, подхватывая автомат. – Рацию пока спрячь. А я мигом.
Он выскочил за ворота. Ребра и плечо и у самого побаливали: рация приняла осколки на себя, спасла, но сама… того. Придется отчитываться за потерю связи. Ну, такова война: или ты, или техника, или вместе, но кого-то уж точно побьет.
Думать следовало о главном. Тимофей сосредоточился на улице: довольно узкая, чуть изгибающаяся, выведет к Французской, о том Сречко сказал, да оно и угадывается. Фрицев нет, иной раз из окон жители выглядывают, вот во двор отбежали. Оно и понятно: бежит человек без знаков различия и головного убора, автомат русский, за поясом пара «колотушек» – кто такой, сам черт не разберет…
Угол… Слева оказались немцы. Пятилась задом самоходка или еще что-то гусеничное, трусили рядом фрицы-пехотинцы… Пришлось и сержанту Лавренко пятиться: с неполным диском не особо повоюешь.
Свернул во двор с целью проскочить на соседнюю параллельную улицу, а лучше через две, обогнуть фрицев. Почти налетел на двоих гражданских: старикан и мальчишка-подросток прислушивались к происходящему, а сейчас уставились на незваного гостя во все глаза. Неудобненько получается. Нужно что-то сказать.
– Армейская разведка! Смрт фашизму! – Тимофей для убедительности вскинул сжатый кулак.
Оба местных мгновенно просияли.
– Живео! – заорал пацан.
– Живео! – разом откликнулся двор и окна.
Ой, сколько же здесь народу затаилось?!
Через мгновение сержанта Лавренко обнимали, хлопали по плечам, гладили тельняшку на груди. Тимофей больше жестами и показывая «раненые! Раненые у меня!» – пояснил, что времени в обрез, к Господарю Фоме выйти нужно. Сербы мигом выделили двух провожатых…
…Вот тут прошло легче. Проскакивали дворами, проходными парадными, иной раз прямо через квартиры и балконы с ящиками для угля. Голоса мальчишек «Смрт фашизму! Рус изванич-войник!» открывали любую дверь. Мелькали лица и победно вскинутые руки. Перебежали через сквер, за домом злобно и длинно строчил немецкий пулемет, а здесь снова «живео! Живела майка Русия! Слава!».
…Мальчишки вели через зал ресторанчика – пахло чем-то жутко вкусным. Усатый мужик приоткрыл дверь на улицу, выглянул, бдительно огляделся, выпустил Тимофея с провожатыми, хлопнул по плечу:
– Смрт швабам!
От быстрого бега кололо в груди. Тимофей удивлялся, почему они все так безоговорочно верят? Ни красной звезды, ни наград. Только тельник и автомат. Может, на морде написано, что русский сержант? Наверное, так и есть…
…В дворике многоголосо спорили-объясняли, где удрали боши, а где еще остались. Кружка холодной воды… хорошо. «Живео!» – это точно…
…Через подвал со сводами, как в кино о средневековье, задами лавки… За большим домом размеренно, через четкие интервалы, било орудие…
…Выскочили почти под гусеницы «тридцатьчетверки». Хорошо, стоял танк, только двигателем рычал. На броне танкисты, с ними югославские бойцы с большими красными звездами на пилотках, карту глядят…
– Товарищ командир, на минуту! – заорал Тимофей мелкому коренастому танкисту – чумазому, с большим маузером, заткнутым прямо за ремень на промасленном пузе.
– Разведка? С реки? Чего там за рынком? – ответно закричал танкист.
Пришлось лезть на танк – орать пароль вроде бы не полагалось.
– Москва-три-семь? – в изумлении переспросил танкист. – А это чего такое? Адрес, что ли?
– Это код, товарищ броневой командир. Может, у начальства уточните? – стараясь сдерживаться, намекнул Тимофей.
– Уточню. Это запросто, связь есть, – танкист полез в башню.
Тимофей свесился в люк, слушал как орут в рацию. Изнутри танк оказался не совсем таким как представлялось. Ну, на бронекатер похож, только еще теснее и шумнее.
– Тьфу, так я ж спрашивал – из разведки? А пароль я того… тут позывных уйма, запутаешься, – танкист выбрался на броню. – Приказано оказать полное содействие. Только у меня три машины и фрицы сейчас контратаковать будут. Как помогать-то?
– Там у меня двое раненых. Эвакуировать бы побыстрее.
– Танк могу послать. «Тридцать третий», у них все равно снарядов в обрез. Это далеко? Партизан на броню посадите…
– Нафига мне автоматчики с танком?! – в отчаянии закричал Тимофей. – Раненых потом тоже на броню, что ли? А если их добьют? Важные же люди, говорю. Вывезти нужно, быстро и без боя!
– Если просто вывезти, так там за вами «додж» послали и охрану. В арке он прячется, – танкист махнул куда-то за второй танк.
– Так сразу бы сказали!
– Про содействие же разговор был, – оправдался танкист и развел закопченными руками. – Мы ж ваших дел не знаем.
Тимофей спрыгнул с танка, пожал руки мальчишкам-проводникам, побежал в указанном направлении, обернулся, крикнул партизанам:
– Парней поблагодарите. Герои! Помогли несказанно!
Машина действительно стояла в арке, четверо незнакомых автоматчиков общались с местными, Норыч Сергеев нервно пинал баллоны.
– Никонорыч, куда пропал?! – завопил Тимофей. – Заводи живо! Наши там пораненные!
Водитель ахнул, тут же запрыгнул за руль.
– Стоп! Кто такой? – шагнул к машине старший из автоматчиков.
– Сержант Лавренко. Вы – сопровождение?
– А пароль, товарищ Лавренко? – строго вопросил бдительный старшина, многозначительно сбрасывая с плеча ремень автомата.
– Москва-три-семь. С нами или пока код осмыслите? – злобно уточнил Тимофей, заваливаясь на командирское место.
– С вами, с вами, – старшина кивнул своим, автоматчики – крепкие, почти одинаковые – запрыгнули в машину. – Какая ситуация, товарищ Лавренко?
– Да по пути уясним, товарищ старшина, – спешащий Сергеев уже выруливал из арки. – Говорят же – раненые. А кто там, Тима?
– Радист и задержанная подбиты, Сречко их охраняет, целый. Земляков с Торчком пленных фрицев другой дорогой повели. Нерода… не знаю, что с ним. Прикрывал.