– О тож, может танк какой вызвать? А лучше два. Пусть боеприпас подвезут, им, танкам, чего, они железные, прорвутся, – намекнул Торчок.
– Вот хитрый дед! – засмеялся капитан. – Будут танки, будут. Связь есть, подойдут на выручку. Но им для того заправиться и доползти нужно, а нам додержаться. Понятно, бойцы?
– Так точно. Будем держаться, – заверил Тимофей.
С ситуацией все было понятно. Немногочисленную бронетехнику, охранявшую штаб дивизии, повыбило: геройский броневичок лежал на боку у переезда, горел штабной – из трофейных – бронетранспортер, на котором вывозили раненых. От зенитчиков тоже мало что осталось. Боеприпасы на исходе. С рассветом, наверное, авиаторы поддержат. Но до того рассвета… И главное, что обидно – загибаться приходится из-за того, что где-то пары бочек соляры не нашлось.
Фронт обороны остатков штаба порядком сузился: насыпь, станционные склады и платформа, несколько домов, кучи щебня… На правом фланге еще несколько строений. Далее всё – голый луг, даже кустов нет. Туда выбьют – конец.
Но силы еще оставались: и бойцов порядком, и опытные по части обороны командиры, пулеметов изрядно. Немцы пока не лезли, чисто для беспокойства швыряли мины.
Опергруппа окапывалась единственной лопаткой и ругала Сашку – водитель при отходе забыл полноценный автомобильный шанцевый инструмент. Провинившийся оправдывался – мол, все мысли о боезапасе были. Тоже верно – удирали в таких чувствах, что и штаны могли позабыть.
Рядом ковыряли землю касками и чем придется солидные люди: писаря, парикмахеры и прочие непривычные к окопным работам штабные должности. Но трудились с полной сосредоточенностью, понимание ситуации имелось у всех.
– Думал, уже не придется закапываться, – рассуждал пожилой старшина с огромными пышными усами. – Последний раз окопчик рыл еще до госпиталя, в 43-м. Там попрохладнее было. А нынче… взмок. Отвычка явная.
– Вспомнишь, – тощий очкастый сержант передал единственный лом. – Вот же дегенератская сущность у этих фрицев. Отступаешь, ну и отступай, как того политическая логика диктует. Нет, контратака у них, видите ли, в рот их, паскуд, разъ…
Работающий «коминтерном» Павло Захарович уважительно крякнул – штабные задохлики умели проникновенно выражаться.
Тимофей протирал «жаба». Мин осталось с гулькин нос, но выпустить их желательно поточнее и с пользой.
– Слышь, минометчик, ты бы сдвинулся куда, – сказали бойцы, прикапывающие вместо бруствера шпалы. – Демаскировать будешь, да и того… сдетонировать может.
– Чего волноваться, земляки? Видите же – боевую не трамбую, не подкапываю. Капитан ваш сказал – выкинуться расчетом в нужный момент в нужную сторону, помочь огнем хоть символически, – пояснил Тимофей, продувая механизм наводки.
– Тогда совершенно иное дело, прочищай агрегат, – одобрил пышноусый старшина. – Капитан Изванцев стратегическую мысль вполне имеет, не то что некоторые.
– Это сразу видно, – согласился Тимофей. – А что там, товарищи штабные знатоки, с патронами? Принесли или нет?
Пополнять диск пришлось уже лежа – немцы подтянули минометы и усилили обстрел, снова начали лупить их неугомонные зенитки.
– Таинственное дело, – очкастый сержант торопливо докуривал папироску. – Вроде танками нас давить должны, а понатащили зениток. Форменное издевательство!
– Да уж лучше зенитки, – заметил Тимофей и поинтересовался: – А ты, случайно, не из переводчиков?
– Бери выше! – важно заявил очкастый, проверяя затвор карабина. – Мы – финчасть!
Немцы принялись класть мины по станционным домам, там что-то вонюче загорелось.
– Товарищи! Ни шагу назад! Держаться! Ни шагу назад! – донеслось от насыпи. Там мелькало белесое пятно, рысящее за спинами залегших бойцов. – Товарищи, стоять насмерть! За Родину!
Торчок пригнулся за бруствером мелкого окопчика, Тимофей осознал, что и сам присел, словно близкая мина угрожающе засвистела.
– Во какой пылкий! – заметил старшина-усач. – Ваш, что ли?
– Какой наш?! Прикомандированный! – малодушно отперся Сашка.
Развоевавшегося лейтенанта Саламонова перехватил кто-то из командиров. Стихло, только рвались на фланге немецкие мины. Но всем полегчало. Вот отчего так бывает: вроде и правильные слова, возразить нечего, а как ляпнут те правильные мысли в неправильное время, да во всеуслышание… Стыдно, честное слово.
Неприятности на этом не кончились. Порыв ветра донес рокот моторов, тут же кто-то закричал «Танки!». Навстречу лязгу уже бежали расчеты бронебойщиков со своими длинными, но не очень солидными инструментами.
Немцы надвигались окраиной луга, вдоль насыпи. Оказалось, все же не танки, а бронетранспортеры и поддерживающая их пехота.
– Отож, я как знал. Противотанковую припас, – с удовлетворением сообщил Торчок.
– На них одной мало, – сказал очкастый финансист. – А что, можно из миномета остановить бронетранспортер, а, товарищи?
– Можно. Если закинешь мину вовнутрь, они же сверху открытые. Попал, считай, кончено с броневым тараканом. Но я вряд ли попаду, – пояснил Тимофей. – Может, ты хочешь попробовать? Ты человек образованный, сразу уравнение составишь и решение фрицам вышлешь.
– У меня курс математики с иным уклоном, – сообщил финансист. – Просто так спросил, из академического любопытства. Не ершись.
– Да я тоже просто так. Нервно себя чувствую. Слушай, оставь дотянуть папироску.
– Я тебе новую дам. Чего их беречь, – правильный финансист полез в карман шинели.
– Не успеете докурить. Отож, и вредно, и фриц не даст, – предрек Торчок.
Докурить успели. Потом началось. Немцы жали с двух сторон, их бронетранспортеры близко не подходили – то ли бронебойщики их удерживали, то ли трусоваты были броневики. Но пехота лезла агрессивно, а хуже всего были минометы – просто житья не давали…
…Своих минометчиков капитан Изванцев выбросил навстречу прорыву, когда фрицы уже зацепились за здания на окраине крошечной пристанционной площади.
Тимофей полз навстречу пулеметным очередям, скрывая голову за «жабом». За спиной кряхтел Павло Захарович с лотками. Укрытий практически не имелось. Стрельбу открыли, лежа за рельсами, Тимофей задрал ствол миномета почти вертикально, на минимальную отметку «ноль». Обзор под платформой оставался символический, проще угадать чем рассмотреть. Сержант Лавренко нежно опускал мину в ствол, еще нежнее давил рычаг. Осталось десять… семь… Порой цель подсказывал Павло Захарович, залегший с автоматом метрах в пяти. Тимофей поправлял прицел. Спешить не следовало. Убьют так убьют, а вот самолично подорваться будет вдвойне обидно. В грохоте стрельбы и звучном визге солидных немецких мин собственных разрывов видно и слышно не было. Нет, слышались крики немцев, но чего они там орут, не понять. Да, переводчик не помешал бы.
Последняя… эх, пошла, красноватая фройляйн…
– Тикаем, Тима, тикаем! – уже почти в голос кричал Торчок.
Тимофей с облегчением отпихнул опустевший лоток, развернулся на животе, волоча за собой «жаба».
– Брось, Тима! Ну его в дупу! Рядом фрицы! – Торчок выпустил длинную, почти в «рожок», очередь.
– Да щас! – Тимофей пихнул обиженного «жаба» в воронку, свалил сапогом на миномет комья земли…
Теперь ползлось куда живее. Блистала от близких и далеких выстрелов тьма, оглядываться было незачем – и так чуялось, что вот-вот…
…Позиции штабного резерва опустели. Лежали убитые, дымились воронки, только в стороне строчил «дегтярев», оттуда что-то крикнули…
Ждал капитан Изванцев с последним прикрытием.
– Вот же… спокойные вы, как та черепаха. Отходим! Живо, живо!
Тимофей все же оглянулся. Лежал навзничь штабной сержант, очки зацепились за одно ухо, отблески вспышек в стеклышке играют. Отсчитал свои финансы парень…
К трем часам ночи станция была сдана. Наши держались лишь у трех крайних зданий железнодорожных служб. Минометы немцев, бьющие прямой наводкой зенитки не давали поднять головы. Обнаглевшие бронетранспортеры открыто катались по лугу, особенно досаждал один с малокалиберной автоматической пушкой.
Дело было совсем худо. Ползая за патронами, Тимофей видел лежащего в окопчике с автоматом генерал-майора – если комдив в цепи, значит от всей обороны полдыха и осталось. Главное, и люди пока есть, и патроны с гранатами, но позиция такая, что… Остается только ругаться и держаться.
Но было и хорошее: у пункта боепитания столкнулись с Сергеевым – тот набивал вещмешок пачками патронов. Обрадовались.
– Родичи, что ли? – поинтересовался раненый в ногу боец, вкручивающий запалы в «лимонки».
– Почти!
Немцы вновь усилили минометный огонь – понятно, сейчас атакуют. Тимофей забрал у убитого бойца винтовку и три обоймы, тщательно целясь, стрелял по вспышкам. Остальная опергруппа берегла патроны, кратко переговариваясь, готовила гранаты и прикидывала, как оно будет в конце. Было понятно, что немцы сомнут. Отступать было некуда, за соседним полуразбитым домом сидели радисты с рациями, дальше раненые, а немецкий бронетранспортер подъезжал метров на двести, нагло лязгал, строчил из двух пулеметов.
– Самое дурное – у нас же в машине гранат полно, – сожалел Сашка. – Надо было их побольше брать. А то «миномет, миномет». А что толку? Хлоп-хлоп и все.
– Отож не канючь, – заворчал Павло Захарович. – Миномет свое дело сделал. На том свете сполна зачтется и райскую медаль Тимке навесят. А гранаты шо… Можно подумать, тебе их вдоволь дадут нашвырять.
– Вот чего вы спорите? Все одно сгорели наши машины, – сказал Сергеев. – Там как даст по крыше миной! Стропила обрушило, дым, искры. Я аж ошалел, а тут кричат «отходи! отходи!». Раненого тащат, я вроде с ними. У кочегарки на немцев выскакиваем. Я как полосну навскидку, попадали вроде. Надо думать, тоже зачтется. Пусть и без святой медали.
Тимофей безмолвно согласился, приложился и выстрелил по мелькнувшей вспышке. Нечем немцев сдерживать. Вот это обидно. Неплохая опергруппа сложилась, пусть и технический состав, но надежный. Понятно, заменят, найдутся и другие дельные солдаты и сержанты, но в Будапеште работать СМЕРШу будет непросто.
Заныли и засвистели очередные мины, но тут в неровный шум боя вписалось и еще что-то. Глуховатые выстрел орудия, еще…, сразу третий… Вроде со стороны дороги…
– Кажется, и танки ихние пришли, – со вздохом сказал Сашка.
Но танки были не «ихние», а совсем наоборот. Подошли «тридцатьчетверки» 6-й гвардейской. Горючего у них было в обрез, да и самих машин не так много, но вся обстановка у станции мгновенно изменилась. Еще пытались уцепиться за платформу немцы, частили по нашим танкам скорострельные зенитки, но их начали сшибать одну за другой, немцы не выдержали и побежали. На склоне фрицев накрыл залп батареи «катюш».
Вот это было красиво: короткие оранжевые росчерки, несущие разящую вспышку пламени среди панически мелькающих крошечных теней…
– Отож люблю я такую технику, – разглагольствовал Торчок. – Большой убедительности оружие. И имя красивое. Хотя порой экстравагантностью перегибает…
Утро выдалось победным, но мрачным. Выручившие штаб дивизии двенадцать танков пошли от Томпы дальше, прочищать дорогу к передовым частям. По станционному поселку бродил штабной люд: собирали убитых, пытались завести те из машин, что относительно уцелели. Раненых было много, требовалась срочная отправка в санбат.
Опергруппа занималась своими делами. «Опелю-пежо» здорово разворотило радиатор, а на кузов и вообще жалко было смотреть. «Додж», как ни странно, уцелел, хотя и лишился тента – придавило рухнувшей крышей и пожгло, но одновременно и спасло. Видимо, пожар сам собой погас.
Бензин из «опель-пежо» слили и отдали для штабного грузовика. Начали разбирать завал в амбаре-капонире, и тут Тимофей осознал, что упустил нужное.
– Народ, я пойду Саламонова поищу. Все ж командир. Чего потом говорить-то начальству?
– У склада шпал ищи, – сказал Сергеев. – Я его там видал – бежит, полушубок распахнут, наган в руке. Прямо пулю так и ищет. Вон – там до сих пор горит чего-то.
– Не, мы его позже видели. У насыпи, – припомнил Сашка. – Наверное, там и лежит. Иди, Тимка, и правда – офицер, свежий, новый. Надежды на него возлагали, будут интересоваться.
К насыпи сержант Лавренко пошел на всякий случай мимо шпал, что оказалось не особо хорошим решением. Вонючий дым прибивало к земле, прямо не пожар, а какая-то газовая атака. Преодолев заграждение, Тимофей вышел к рельсам, поговорил с бойцами. «Лейтенанта в полушубке» они не видели, но уже «воскресили» пробитый водопровод у водокачки, можно было умыться. Сержант Лавренко ополоснул физиономию непредсказуемо брызгающей ледяной водой. Тут к «водопою» подошло начальство. Генерал-майор – уже без автомата – тоже решил умыться. Мельком глянул на Лавренко.
– А, минометчик из Особого. Наблюдали. Молодец! Наглядно показал, как нужно знать и уметь действовать трофейным вооружением. Майор, фамилию сержанта запишите. Представим к награде.
Комдиву подали белоснежное полотенце – странно было видеть такую чистоту в это закопченное и грязное утро – и генерал-майор ушел заниматься своими генеральскими делами.
Слегка польщенный Тимофей назвал адъютанту свою фамилию, заодно спросил – не видели ли лейтенанта Саламонова? Оказалось, столь выдающуюся личность уже все знают.
– Ранен. Ноги ему, кажется, перебило. У медиков ищи. Это там, за окраиной.
Найти лейтенанта труда не составило – белый полушубок, наверное, имелся один-единственный на всю дивизию.
– Тимофей?! Жив? – лейтенант пытался приподняться на локте.
– Вы лежите, лежите, товарищ лейтенант. Я проведать и доложиться.
Раненые, лежащие по соседству, косились. Видимо, неугомонный Саламонов успел им чего-то этакого наговорить.
– Личный состав цел, машины – одну побило, другую сделаем. До места доберемся в срок, вы не волнуйтесь. Карту маршрута вы бы отдали на всякий случай, – осторожно намекнул Тимофей.
– Карту? Да, карту! – лейтенант потянул полевую сумку. – Вы осторожнее, Лавренко, видишь, как получается.
– Да уж, нехорошо. Ну, ничего, в госпитале подлечат, живо на ноги встанете. А мы немного вернемся, и доберемся как приказано.
– Нет, Лавренко, ты не понимаешь. Я же третий раз на фронте. Первый раз еще в эшелоне зацепило, высадиться не успели. Бомбежка, будь она проклята! Вылечили, на формировку… Я там такую работу в комсомоле вел, у ребят глаза горели! Только полк позиции начал занимать, меня осколком… Да еще в спину! И сейчас… Это же у меня первый полноценный бой был. Один барабан отстрелять успел. И опять… – лейтенант изнемог от своей горячечной речи и неожиданно заплакал.
– Ну что вы, честное слово… – Тимофею стало жутко неловко. – Сделали, что могли.
– Да! Да, что мог, – Саламонов утирал глаза рукавом полушубка, развозя грязь. – Но мало, мало я сделал!
– Так еще наверстаете. Вы бы, товарищ лейтенант, не по комсомольской линии шли, а по военной. Может, больше повезет?
Саламонов кивал, закрыв лицо рукавом, но наверное, ничего не слышал. Тимофей и сам знал, что говорить бесполезно. Такой уж человек лейтенант. Ему ноги хоть совсем отшибай, в голове все то же останется – вихрь свистящий. Слишком уж разум светлый, теней сомнения в нем совсем не бывает.
– Выздоравливайте. А мне там… к машинам…
Тимофей спрятал карту, пошел между раненых. Смотрели, помалкивали. Только санитар с немецким автоматом на шее, кивнул, отзывая в сторону. От санитара попахивало.
– Будешь?
Тимофей глотнул из алюминиевого горлышка. Не спирт, а что-то немецкое. Из негодной фотопленки они пойло гонят, что ли?
– Ох и дурак, а? – санитар кивнул в сторону Саламонова.
– Дурак. Но честный.
– Я и говорю. И как это на свете так дубово и встречно складывается? – санитар приложился сам. – Не волнуйся, сержант. Доставим в лучшем виде, побило лейтенанта средненько, подлечат, вернут.