– Отож целый лейтенант, ученый и политически грамотный. Пускай ведет и отвечает.
– Ты чего говоришь, Захарыч?! Мы же вообще в Словакию заехали. Будапешт вот в той стороне.
– Ночь, тута куда дланью не тыкай, везде тьма и сплошная неизвестность. На войне география своенравная, поди угадай, какой путь короче, – сказал сонный Павло Захарович. – Чего волнения волновать? Лейтенант – дурень, так то его личные горестности и ответственности.
– А вот то чьи проблемы будут? – зловеще поинтересовался Тимофей. – Уши свои мохнатые прочисть. Слышишь?
– Уши, що уши… зато не мерзнут, – Торчок сдвинул шапку и прислушался. – Не, тут ты прав, то нехорошо…
Звуки относило ветром, но временами слышалось очень явственно: пулемет. Бьет настойчиво, явно не дежурную ленту жжет.
Тимофей вовсе снял шапку, пытаясь расслышать.
– Туды глянь! – толкнул Павло Захарович.
С левой стороны мелькал красный огонек фонарика, что-то кричали издали.
…– той! …уда… уй?!
Тимофей заколотил по крыше грузовика:
– Стой, Сашка!
Из кустов машине бежали бойцы с оружием:
– Куда претесь, вашу…?! Там немцы!
«Додж» впереди тоже остановился, оттуда спешило свирепое белесое пятно и вопило из глубин полушубка:
– Почему встали? Лавренко, я тебя предупреждал?!
– Немцы впереди, товарищ лейтенант!
– Какие немцы?! Кто сказал?!
– А вы вообще сами кто? И откуда? – с подозрением поинтересовался местный боец. – Немцы же дорогу за вами перерезали. Приказано занять круговую оборону. Ну-ка, кто у вас старший?
Все это ночное происшествие, недалекий бой и прорвавшиеся немцы было очень неожиданно, но сержанту Лавренко показалось, что он чего-то подобного и ждал. С утра чудилось, прямо хоть верь в самое суеверное предчувствие. Впрочем, какие предчувствия, если такой лейтенант командует? Уверенность была.
14. Декабрь. Станция на маршруте
Ситуация складывалась крайне неприятная. 22 декабря наши части продолжали наступление. Дивизии 27-го стрелкового корпуса совместно с передовыми частями 6-й гвардейской танковой армии достаточно успешно продвигались на северо-запад в междуречье Ипель – Грон. Но в ночь на 23 декабря спешно переброшенные из Польши танковые дивизии немцев нанесли встречный контрудар. Удар у гитлеровцев получился довольно хаотичным, но совершенно неожиданным.
Наша 303-я стрелковая дивизия готовилась наступать вдоль железной дороги от Хорватице и станции Томпа. Немецкий удар отсек дивизию от действовавших с районе Ленице танкистов. Одновременно оказалась перерезана и единственная дорога, связывающая с тылами наши передовые части. Мгновенно образовался дефицит горючего и боеприпасов.
Немцы наносили сходящиеся удары с трех направлений – 303-я стрелковая оказалась окружена в районе деревни Семоровицы. Паники не было, стрелки и артиллеристы заняли круговую оборону. Хуже пришлось штабу дивизии, оказавшемуся восточнее – на станции Томпа – немцы, видимо, точно знали местонахождение штаба и атаковали целенаправленно…
… – Товарищ капитан, мы ведь проскочим? Прикажите показать, где можно проскочить! У меня приказ срочно быть в Будапеште, – наседал Саламонов.
– Так а чего вы сюда ехали? – изумился капитан. – Слышите, что творится? Где же тут проскочить?
Стрельба усиливалась – по большей степени на севере, но и со стороны дороги, по которой только что беспрепятственно прошли машины опергруппы, доносились очереди.
– Но мы же проехали! Можно же проехать! – возмущался Саламонов.
– Да черт вас знает, как вы проехали! – обозлился капитан. – Прячьте технику, занимайте оборону. Немцы подходят!
– Лавренко, прячь машины! Немцы рядом! – немедля переключился лейтенант, как будто Тимофей не стоял рядом и ничего не слышал.
Станция[45] была не особо значительной: несколько складов, короткая платформа, запасной путь… Уходила мимо станционных строений насыпь, тянулись во тьму рельсы единственного пути. По другую сторону насыпи стояли дома железнодорожных служащих – одноэтажные, крытые черепицей. Еще дальше – во тьме – пряталась деревня Харватици, там уже были немцы и готовились к атаке на станцию.
Скучившаяся под защитой оград, немногих домов и пакгаузов автотехника штаба дивизии стояла густо. Водители суетились, пытаясь замаскировать автомобили. Тимофей понимал, что пожгут тут технику, но деваться попросту было некуда. Местность для обороны не подходила: вокруг станции лишь поля, луга, а склоны пологих холмов, высоты подальше – то уже под немцами. Особо окапываться некогда, только за строения и можно обороне зацепиться. Если у фрицев танки и артиллерия… Впрочем, народ тут опытный, не новобранцы, устоят. Но машинам по любому конец…
Тимофей стукнул прикладом в стену – ага! – так себе выложили.
– Здесь!
– Так устоит же камень-то, – заныл Сашка.
– А ты с разгона. Нечего жалеть!
Водитель запрыгнул в кабину «опель-пежо», газанул задним ходом – грузовик бахнул кормовым бортом в стену. Заскрипел лопнувший кузов, полетели щепки. Но и стена пошатнулась.
– Еще раз! – скомандовал сержант Лавренко.
Грузовичок было жалко, прям очень. Столько делали его, за рулем успел посидеть, попривыкнуть. Ну что теперь-то.
Бах! – машина повторила самоубийственный маневр.
Пробегавший мимо боец крикнул:
– Что творите, ироды?! Да погодьте, сейчас немцы сами все порушат.
– Беги, хохмач! – обозлился Тимофей. – Еще о непременном сохранении культурных словацких ценностей речь толкни.
С третьего толчка стена обрушилась.
– Отож с краю подчисть! – указал Торчок, спешно роющийся в вещах в кузове «доджа».
Подвисшие камни Тимофей обрушил толчком – левая рука заныла. Вот все так не вовремя, черт бы его… Изнутри – из пролома – пахнуло тыквами, яблоками, мирной жизнью. Здоровенные тут сараи, это хорошо.
«Додж» загнали вовнутрь, снаружи загородили побитым «опель-пежо». Стрельба нарастала – немцы открыли огонь из чего-то скорострельного, видимо, зенитного. Легкие снаряды пока особого вреда не причиняли, лишь сшибали черепицу с крыш. Но вот и мины от фрицев засвистели. Это уже хуже…
– Значит, так. Мы в оборону, Сергеев за машинами приглядывает, – сказал Тимофей, обозревая арсенал опергруппы. – Ну, «катюши» у нас нету, но все же и не с пустыми руками.
– Давай я с вами пойду, – вызвался Сергеев. – Захарычу бегать уже сложно.
– Отож добегу, – заверил Торчок. – То разумнее. Поскоку, ежели на прорыв идти, то я твою заокеанскую колесную гордость точно не заведу.
– Всё! Беремся! – распорядился Тимофей.
Когда отягощенная оружием боевая часть опергруппы выбежала на крошечную площадь перед станцией, на них накинулся какой-то майор:
– Куда драпаете? А ну-ка стой!
– Виноваты, товарищ майор. Не разобрались. Где позицию занять поудачнее? – Тимофей плюхнул на раздолбанную мостовую свой «жаб»-миномет.
– Блудливые контрразведчики, что ли? И даже с полутяжелым вооружением? – ядовито восхитился майор. – Тогда туда давай, сержант. Дом с флюгером видишь?
Группа двинула к дому, на котором вроде бы виднелось что-то похожее на флюгер. Несущий два лотка мин Торчок проворчал:
– В самую дупу послал майор. О тож мы чужие, шо нас беречь.
– Да тут щас везде эта ваша дупа, – справедливо заметил Сашка, которого кренило под неуравновешенностью трех минометных лотков.
Нет, позиция оказалась не из самых дурных – между домами и колодцем бойцы комендантских подразделений успели слегка окопаться, расковырять стены. Командовал тут немолодой грузный подполковник. Подивился незнакомым бойцам:
– Ладно, сержант, занимай позицию. Ты из этой дряни вообще стрелял-то?
– Обижаете, товарищ подполковник. Неказистое устройство, но вполне рабочее.
– Ну давай, выбирай огневую. Только по своим не вздумай пульнуть, – подполковник неспешно двинулся в темноту, донесся его спокойный бас.
– От то солидный командир, вдумчивый, – одобрил Торчок. – Не то, що наш.
Лейтенант Саламонов куда-то запропал, но опергруппа об этом не особо жалела. Некогда было. Тимофей спешно зарывался в землю – «коминтерн» так и мелькал, с хрустом перерубая корни и выбрасывая из словацких недр всякие осколки и черепки.
– Богата тут эта археология, – попыхтел сержант Лавренко.
– А у меня само идет, – сообщил Сашка, копавший у другого угла строения. – Сортир, наверное, стоял.
– Отож удобрения – сплошная польза для росту, – позавидовал сверху Торчок.
Павло Захарович изыскал лестницу и устраивался в разворошенной крыше невысокого строения. Выбрали позицию наспех, но вроде бы удачно. Пристройка малозаметная, вид на подходы к крайним домам имеется. Только вот закрепиться по-настоящему не дадут.
Немцы уже атаковали. Справа вовсю разгорелось: пулеметы, разрывы мин, перестук легких немецких зениток. Вспыхнули в небе осветительные ракеты, стрельба сразу усилилась, дошло до автоматов. Но и у наших имелся сюрприз – вдарила сразу пара крупнокалиберных пулеметов из зенитного штабного прикрытия. Проскочил за дома юркий связной броневичок, затарахтел из башенного пулеметика. Через секунды пулей вылетел назад уже через другой проезд – немцы перенесли огонь на мелкую бесстрашную бронетехнику и заборы разлетались от частых попаданий снарядов автоматической пушки.
Тимофей на миг спрятался в окопчике – сержант скромный и не бронированный, но ведь заденут ненароком. Но броневичок уже тарахтел из пулемета левее – туда немедля влупили немцы.
– Отож мелок танк, да отвлекает ударно, – крикнул сверху Павло Захарович. – Ты, Тима, забирайся сюда на миг. Приценись. Идут фрицы-то…
Приценились. Видно было не то что плохо – вообще никак. И ориентиров мало. Но опыт ночных боев на плацдарме имелся, угадать ситуацию худо-бедно можно. Вспышки выстрелов, направления по которым точно пойдут…
– Захарыч, у тебя глаз верный, я знаю, – пробормотал Тимофей. – Направляй внятно, лучше без лишних «о тож». Тут каждый слог и градус важен.
– Можно и так. Ты там, главное, поосторожнее с бомбами. Все говорят, что заряды «шибко чуткие».
– Соблюду аккуратность. Стежок за стежком, дело привычное.
По полю ударили наши «ручники», за ними карабины и автоматы связистов, и иных штабных вояк. В ответ немцы тоже усилили огонь – светляки трассирующих пуль и снарядов, казалось, летели со всех сторон. Тимофей скатился по лестнице.
– Чего молчим, особисты? – поинтересовалась большая фигура, появившаяся из-за угла.
– Рановато, товарищ подполковник, – не глядя, пояснил скорчившийся над «жабой» Тимофей. – Мы маломощные, разброс большой, а эшелона мин в запасе нету. Подпустим – накидаем.
– Ну-ну, – только и сказал подполковник и исчез.
Приличный человек. Если расстреляет или под трибунал отдаст, то потом, а не «до того как».
Стрельнул из карабина Сашка, залегший в окопчике на противоположном краю пристройки.
– Как? – поинтересовался Тимофей, подправляя горизонтальную наводку «жаба».
– Нормально. И затвор плавный, – похвалился водитель и пульнул еще разок.
– Тима, подходят. По левому штриху, – предупредил сверху Торчок.
Что ж, «жаб» был готов: плита-опора наклонена чуть вперед и подкопана, белая метка наводки на стволе видна четко. Тимофей протер крышку лотка с минами, открыл… Минометные снаряды, в темноте схожие цветом на запекшуюся кровь, ждали.
– Давай, Тимоха! – спокойно сказал Павло Захарович с крыши. – С Богом!
Сержант Лавренко нежно вынул первую мину. Конечно, без пристрелки не полагается, но мы не особо минометчики, а штаб дивизии не ротная траншея.
Мина ушла в ствол мягко, чисто. Тимофей толкнул рычаг спуска. «Жаб» с готовностью хлопнул.
– Добре! – сообщили сверху. – На ноготь правее…
Подправили, ушла вторая мина…
… Лоток, еще… уходили мины… «Правее штрих!», «туда еще одну!», «ближе два пальца!», «еще дай!» – командовал сверху Торчок. Понятно, указания смехотворные, но Тимофей человека на крыше знал давно, точное понимание имелось.
Сунулся подавать мины Сашка – был послан – тут нужны нежность и сосредоточенная механика движенья. Кто-то кричал за спиной, что-то требовал – сержант Лавренко не отвлекался, слушал только Захарыча. Мины ложились в ладонь с готовностью, чуть шероховатые, одновременно лоснящиеся. Аккуратненько – не быстро и не медленно – в ствол, мягкий удар ладони по спуску, хлопок… Следующая… «Ближе на палец»… это нехорошо, предпоследняя отметка – это сотня метров…
И лоток предпоследний…
– Тимка, рядом уже! – кричал Сашка, лихорадочно клацая затвором. – Отходить надо!
– Сворачивай, Тимоха, – сказал сверху Павло Захарович. – Драпаем, ибо зажмут.
– Понял! – сержант Лавренко закрыл начатый лоток.
Торчок бахнулся-скатился сверху, схватили манатки, побежали. Лежали убитые штабные бойцы, горел дом. Вроде огонь вели всего минуту, а как оно все… «Жаб» покачивался в руке, словно старался полегче стать – не хочет назад к фашистам.
– Ложись! Ложись! – яростно кричали из-за разбросанных шпал.
– Падай! – крикнул Тимофей, роняя «жаба» и перебрасывая из-за спины автомат.
За изгородью мелькнули каски – до боли знакомые, вечно-чужие. Тимофей открыл огонь, целясь по едва угадываемому движению во тьме. Ствол ППШ искрил, давал плотного огня – все ж хорошее, удобное оружие. В ответ вроде тоже стреляли, сержант Лавренко инстинктивно вминался подбородком в землю за опорой опрокинутого «жаба».
Из-за ограды вылетела, кувыркаясь, «колотушка». Запрыгала по земле, рванула. Не задело, наверное, чудом. Но и рядом кто-то был – полетели ответные гранаты, за оградой забабахало, там присмирели…
Тимофей отползал, волоча за неудобный ствол «жаба». Над головой посвистывало, низко, вплотную, прямо аж жуть. Откуда бьют, непонятно.
– Сашка, дурак, чем прикрываешься?! – закричал Тимофей. – Разорвет же!
– Так хоть разом! – сипло ответил водитель, заслонявший башку лотком с минами.
– А мы?!
Сашка матюгался, но лоток теперь двигал перед собой…
Минометно-оперативная группа проползала под колесами горящей полуторки. Вполне может и рвануть машина – наверняка не матрасами груженная – но тут попробуй встань, оглядись…
Добрались до станционных строений – здесь закреплялись отошедшие бойцы штаба. За насыпь оттаскивали раненых.
Падая под относительное прикрытие и пытаясь отдышаться, Тимофей подумал, что теперь обе вверенные машины пропали. За такую службу уж точно не наградят. Лейтенант все одно пропал, с него-то не спросишь. Ладно, в штрафной роте тоже люди воюют, это товарищ Лавренко лично видел. Переживем как-нибудь. Или не переживем, так война, она вот такая. Будем надеяться, Сергеев вовремя от «гаража» драпанул. Хороший водитель, толковый. И человек приличный.
На часах была почти полночь. Шли вдоль насыпи офицеры, распределяли отошедших бойцов по местам – следовало укреплять фланги. Фрицы то ли подвыдохлись, то ли пытались обойти насыпь пошире, ударить с боков.
– А, контрразведчики? Живы? Молодцы! – рядом присел знакомый капитан. – Хорошо крыли. Вот дрянной же миномет, но если с умом взяться, то дает жару.
– Это ты, сержант, клал как из пулемета? Чувствуется специалист, – еще двое офицеров приостановились. – Изванцев, забирай их к себе.
– Понял. Пошли, контрразведка. Будете как положено за тылами приглядывать, в резерве ждать.
– Товарищ капитан, а случаем мин для нас не найдется? – с трудом поднимаясь, Тимофей ухватил рукоять-переноску «жаба». – У нас полтора десятка осталось.
– Чего нет, того нет, – сказал капитан. – Мы и своё почти все расстреляли. Не самый зажиточный сегодня бой. Ну, не в первый раз.