– Я понял. Тут главное, сохранить, а там видно будет. Давай-ка…
Тимофей помог уложить блокнот в пакет, Земляков тщательно опечатал сургучом.
– М-да, трудно поверить, что и Павло Захаровича нет, – Земляков вздохнул. – Совсем уж неожиданно получилось, все же рассчитано было, по маршруту шли почти безопасному. Это, конечно, Венгрия, тут всякое может быть. Но все равно… Я же ему приветы должен был передать, всякое разное…
– От Марины, наверное, письмо было? – спросил Тимофей, внутренне холодея.
Земляков глянул прямо в глаза:
– Поговорили, значит, с Павло Захаровичем?
– Я, товарищ старший лейтенант, не особо контрразведчик и игры вести не умею.
– Угу, не умеешь. Учишься быстро. Только тут что нам играть. Знаешь и знаешь, болтать не станешь. У нас вон – работы полно, только отсутствие переводчика-венгра и сдерживает. Остальное после Победы проясним. Ставь-ка лучше чай, у меня еще список на сотню фамилий, – Земляков нехорошо глянул на документы.
– Что, чай и всё? – мрачно спросил Тимофей.
– Нет, можно с галетами. Там есть, не особенно деревянные. А чего еще, Тима? Полагаешь, я тебя сейчас коварно зачищу выстрелами из бесшумного пистолета? Или в чай яду сыпану?
– Не, яд не надо, – запротестовал Тимофей. – Может, я подписать неразглашение должен или под перевод из группы попадаю?
– Какой еще перевод, если у нас и так недокомплект рядового состава? А подписать ты конечно, должен, но допуск к сведениям такого уровня могут иметь только офицеры, а ты еще не дослужился. Хрен знает, что в таком случае делать, после операции уточню, а пока оно терпит. В плен нам попадать нельзя, это да. Но мы, вроде и не собирались. Воюй как воевал. Тебя, между прочим, никто за язык не тянул, мог бы и помолчать для простоты ситуации. Все равно тебя бы в штате оставили, в свое время узнал бы официально.
– А прокололся бы где, так не в штат бы попал, а наоборот, – намекнул Тимофей.
– Я же не говорю, что не надо было разговор начинать. Просто не ко времени получилось. У меня вон… – Земляков показал на бумаги. – Да и с Захарычем… Я же его с мая месяца знаю. Считай, целая жизнь на войне. Я тогда еще и офицером не был, так, переводчик на птичьих правах. Тяжело, короче, про гибель старых знакомых узнавать.
– Наверное, я потому и сказал, – признался Тимофей. – У Захарыча никакой родни, он только вашей Марине и писал. Я бы ей сам написал. Про обстоятельства, место могилы. Это можно?
– Это нужно. Но не сейчас, Тима. Сейчас у нас вон там здоровенный город, – старший лейтенант указал в сторону окна, – и как бы там не было, какие бы временные парадоксы на нас ни наезжали, фрицев и упоротых мадьяр нужно добить. А нашей группе не только добить, но и разобраться в нюансах, как технического, так и прочего характера. А для этого нужно дочитать прорву документов, поставить на ход технику опергруппы и получить снаряжение.
– Понял, – сержант Лавренко взял чайник. – Иду за водой, потом думаю насчет радиатора и прочего.
– Давай, вот за это тебя СМЕРШ-К и ценит – пробубнил Земляков и придвинул подсвечник. – «Ваннай», значит, опять…
Дни шли, можно сказать, тыловые, но насыщенные. Сержант Лавренко мотался по пригороду и поселкам: отыскивал запчасти для машины, получал амуницию и снаряжение, встречал и провожал людей и депеши. Будапештская погода оказалась хуже некуда – сыро, промозгло, да еще несколько дней трепал сильный штормовой ветер, снесший понтонный мост и по сути разрезавший наши группировки на берегах Дуная. Но дела все равно делались: штурмовые группы потихоньку прогрызали оборону немцев и мадьяр, углублялись в Пешт, расковыривали оборону в Буде, а тыловики тоже не дремали.
Опергруппа усиливалась: прислали троих саперов для охраны и обеспечения грядущих операций по минно-противоминной части, ну и переводчик прибыл. Толмач, к удивлению Тимофея, оказался не проверенным матерым венгром-антифашистом, а совершенно русским дедом Егором Дмитриевичем Лабодским, оказавшимся в Венгрии еще во время Первой Мировой и прижившимся в Будапеште. Понятно, мадьярский язык дед знал, русский тоже не забыл, но какой толк в таком переводчике? Ему уж и порядком за пятьдесят годков, да и какое доверие к несоветскому человеку? Впрочем, тут Тимофей себя живо одернул – в армейском СМЕРШе едва ли спустя рукава к подбору переводчика отнеслись. Так-то этот Лабодской вполне нормальное впечатление производил: электрикой занимался, в мастерской работал, не аристократ какой-нибудь. Но надо будет поглядывать.
«Опель-пежо» отволокли в ремроту, но там механики зашивались, радиатор пришлось менять практически собственными силами, благо инструментом обеспечили, а в нужный момент ротные сварщики помогли. Машину воскресили, вернулись своим ходом, за что получили благодарность.
Офицеры опергруппы чаще работали на месте: документов навезли мешков десять, дед-переводчик уже жаловался, что глаза слепнут, но все рыли и рыли. Общий смысл стоящих задач Тимофей понимал. Несколько заводов и мастерских Будапешта выполняли заказы из Германии: в основном по деталям и конструкциям из дюралюминия. Основным предприятием, интересующим опергруппу, значился завод «Лампарт». Делали там официально всякие лампы, светильники и эмалированные миски-кастрюльки, но это было «для вывески». Имелось там производство посерьезнее. Сам завод находился еще в тылу противника, приходилось ждать, когда наши его возьмут, а уж потом разбираться на месте. Но опергруппа вела широкую подготовительную работу, нащупывая связи «Лампарта» с местными мелкими производителями и намечая особо интересных людей из инженерного персонала. Один из цехов-смежников уже был на нашей территории, документацию там не уничтожили – видимо, фрицы не считали предприятие особо ценным, а интересное для контрразведки там нашлось. Работа шла тонкая, жутко сложная как с технической стороны, так и по части переводов. Офицеры и переводчик только для еды и сна прерывались.
Тимофей гонял по штабам и тыловым службам, добыл мадьярскую пишмашинку, привозил фотографа из штаба армии, а в дороге думал: какое все-таки сложное дело эта контрразведывательная деятельность.
Частенько с машиной ездил и старший лейтенант Иванов. Было сказано, что старлею «нужно присмотреться и втянуться». Молчуном новый офицер группы оказался знатным – иногда за полдня слово-два и выдаст. Сидит, смотрит, о чем-то своем думает. А может, и вообще не думает. Хлопот и проблем, впрочем, Иванов рядовому составу не доставлял, с погрузками-разгрузками в случае нужды в меру подсоблял, когда переделывали электропроводку грузовика, тоже помог – в проводах и клеммах вполне разбирался. Ну, молчит и молчит – разный характер у людей. Орал бы и командовал, было бы хуже.
Что скрывать, любопытство Тимофея немножко мучило – не мог догадаться, точно ли Иванов – Оттуда, или все же местный. Как-то про старлея с водителями парой слов перемолвились – Сергеев считал, что после госпиталя вернулся старший лейтенант, возможно, крепко контузило. Ну, вполне могло быть и так. На ненужные загадки у сержанта Лавренко времени не имелось, опять ехать, теперь на сторону Буды, толстый пакет в Особый отдел армии сдать.
Сашка завел «опель-пежо», Иванов тоже пристроился сопровождать, покатили к переправе. Обсудили поведения отремонтированного грузовика, при старшем лейтенанте разговор шел не особо легко, но насчет этого уже попривыкли.
– О, опять снег пошел, – сказал Сашка, руля. – А завтра уж Новый год! Вот зуб даю, в следующем году война кончится.
– Да, добьем гада. Только у контрразведки и после войны дел хватит, – вспомнил давний разговор Тимофей. – Но там, конечно, иная работа начнется. А Новый год нужно как-то отметить, если командование возражать не будет.
Иванов по своему обыкновению не возражал. Костистое лицо оставалось отвлеченным, опять о своем думает.
У переправы было все знакомо. Катера таскали мелкие баржи и прочие буксирующие средства на ту сторону, стояла очередь, зенитчики приглядывали за вяло снежащим небом. У полуразбитого причала стояли бронекатера.
– О, так это ж наш номер! – обрадовался Тимофей, разглядев «речной танк». – От Румынии на нем шли. Жди, Сашка, мы скоро будем.
Давний военный попутчик все равно что земляк. Пока реку пересекали, успели с командой и Железные Ворота вспомнить, и бои в Белграде – катерники там попозже в дело вступили, по реке штурм поддерживали, когда товарищ Лавренко уже в госпиталь отправился отдыхать. Но ведь помнили, даже старую кликуху – Партизан – не забыли.
На стороне Буды с пакетом управились быстро – штаб стоял на месте, продвижения у наших войск практически не было.
Обратно переправлялись на каком-то самоходном венгерском корыте, команда здесь была незнакомая, Тимофей сел на корточки спиной к холодной рубке, открыл подаренную моряками бронекатера газету «Дунаец». Иванов тоже косился на мутные фото, но снег и ветер норовили лист из рук вырвать.
– Я вам, товарищ старший лейтенант, на месте газетку дам, – пообещал Тимофей. – Тут и про Белград есть, отличный город.
– Угу, почитаю, – кивнул Иванов. – Не знал, что у катерников своя газета есть.
– Как же. Это же флот. У них порядок, раз есть флотилия, так как без газеты? – удивился Тимофей.
Старший лейтенант неопределенно пожал плечами и внезапно спросил:
– Слушай, а тебя правда, именным стволом наградили?
Тимофей показал «вальтер». Иванов поразглядывал наградную пластинку, вернул пистолет:
– Ты стрелять из него пробовал? Всерьез?
Тимофей, удивляясь неожиданной разговорчивости офицера, признался:
– Всерьез не особо. Только на курсах пострелял немножко. Автомат больше использую. А то вообще миномет оказался нужнее.
– Миномет – это хорошо. Наслышан. Но пистолет иной раз тоже полезен. Могу показать. Если желание имеешь.
– Если есть возможность, так я всегда готов. От учебы вреда не бывает, – сказал Тимофей.
Доплыли благополучно, но на серую тяжелую воду реки смотреть не хотелось. Форсировать такую… ух! Хорошо, что приличные плавсредства имеются.
Сашка завел двигатель – тарахтел «Опель-Пежо» вполне исправно – рассказал последние новости – наши взяли аэродром Матиас! Ну, насчет этого посыльные в штабе уже слышали. Вот пробиться на насыпь железки опять не удалось. По рассказам – просто проклятое место.
Залпы батарей и дивизионов стали уже давно привычны слуху. Казалось, ни на минуту не смолкает артиллерийский обстрел. Медлительно, но неуклонно перемалывала Красная Армия оборону немцев и венгров. Красив был город Будапешт, многое здесь заново отстраивать придется. А кто виноват? Гаубицы и пушки РККА или мадьяры, своими бодрыми дивизиями до Сталинграда дошедшие? Думать надо было, а не Гитлеру подгавкивать.
– Надо все-таки прерваться – сказал Земляков. – Глаза уже не видят и бунтует разум утомленный. Тем более, завтра Новый год. Нет, надо передохнуть. Кстати, я этот дивный праздник на фронте еще не встречал.
– С этим у нас всех как-то не сложилось. Тыловые мы крысы, – капитан Жор не отрывался от чертежей. – Вон, разве что Тима новогодний боевой опыт имеет.
– Не, я же недавно воюю, – напомнил Тимофей.
– Гм, верно, это мы уже засчитались – усмехнулся Земляков. – Ты вроде как с самого начала в южной опергруппе. Так как отмечать будем, не имея опыта и тяги к алкоголю?
– Опыт у меня есть, – внезапно подал голос Иванов, подсыпающий в печку уголь. – Елку присмотрел, принесу.
– Уже кое-что. Торжественную часть и возлияния предлагаю заменить помывкой в бане. Ну, или чем-то похожим. Как, Тима, можно такое организовать? – капитан глянул на сержанта Лавренко.
– Так точно. Уже продумывалось, – заверил Тимофей.
Приказ по возможности в одиночку не ходить исполнялся, пошли с Сергеевым – человеком опытным, помывочное дело знающим, и переводчиком.
– А чего эта тетка – вообще спокойная? Скандалить не станет? – вдумчиво уточнял Сергеев. – Понятно, мы с чистыми намерениями, но мало ли. Мы все же особисты, неудобно будет потом оправдываться. Слушай, Егор Дмитрич, а какой-то нормальной бани тут нет? Или не работают?
– О чем говоришь?! – махнул рукой переводчик. – С водой сплошь перебои: частью разбомбило, частью германцы стараются, а уж салашисты… Хорошо еще, иприт по трубам не пустили.
– Хлопцы-связисты к этой тетке ходили, две буханки хлеба отдали, она выварку воды нагрела, в ванную пустила, – пояснил Тимофей. – Говорят, холодновато, но помыться можно.
– Да, за продукты сейчас некоторые здешние дамочки и спину помыть могут, – вздохнул Егор Дмитриевич.
– Не, мы не по этой части, – поморщился Сергеев.
С продуктами в городе было откровенно плохо. У наших армейских кухонь имелся приказ подкармливать местное население, но мадьяры не особо шли – то ли не доверяли русским поварам, то ли пшенкой и борщом брезговали.
Тетка оказалась приличной, от испуга отошла, говорила вежливо. Дом был старинный, двухэтажный, ванная комната большая, в плитке, с отдельной печкой. Вполне можно протопить и помыться как людям. Договорились о деталях, Тимофей разгрузил «сидор» с авансовым пайком и отправился добывать дрова.
Рубили во дворе доски, любезная госпожа Вереш руководила процессом подготовки. Прогрели ванную до африканских температур, Тимофей разложил запасы нового белья, мыла, отдал хозяйке еще две пачки чая.
– Как в лучших домах! – восхищался Сашка, раскалывая последнюю доску. – Это же не ванная, а мечта бойца! Да и хозяйка в накладе не останется – вон ей дров заготовили сколько.
Пользуясь удачной тактической ситуацией, хитрый Сашка первым заскочил мыться, Тимофей помогал хозяйке накрывать стол и вел светскую беседу – по-мадьярски кое-что уже понималось, но больше на пальцах разговаривали. Ну, «война – плохо, бомбежки – ужас, Гитлеру – капут» – тут все и так понятно.
Вывалился распаренный счастливый Сашка, выхлебнул чаю, побежал звать остальной личный состав. Первым прибыл Сергеев, «перепроверил» ванную и воду, одобрил. Потом пришла научно-офицерская группа. Хозяйка поспешно поменяла посуду, поставила чайные пары особой изящной строгости, с тонкой синей полоской, истинно европейской лаконичности. Товарищи офицеры, с чувством вымывшиеся и побрившиеся, надели чистое и теперь, неспешно остывая, пили чай.
– Тимофей, буду ходатайствовать о награждении! Как минимум, повышении в звании! – торжественно пообещал капитан Жор.
– Вот это правильно! Госпожа Вереш, мы вас не слишком стеснили? – перешел на немецкий язык культурный Земляков.
Хозяйка поняла, изобразила, что рада видеть столь вежливых «товарищей гауптманов».
Воды оставалось еще полно, Тимофей вызвал саперов – все же приданные силы, пусть прогреются и сил наберутся. Труженики тротила и лопаты вымылись вмиг, сели пить чай, ефрейтор-крепыш, моргнул в сторону хозяйки:
– А что баба-то, спробована уже? Ничего, гладка.
– Уймись. Она уже почти пенсионерка.
– Так и что того? Тяни ее на перины, Тимоха, пока подмытая.
Тимофей накрыл крышкой сахарницу и молча показал на дверь. Бойцы живо поднялись, было слышно, как товарищи в дверях сулят крепышу нехорошее. Это верно – дурак, он дурак и есть.
Замыкающим пришел Иванов, этот мылся энергично. Хозяйка, бдительно следящая за званиями гостей, вновь живо поменяла посуду. Угодливые они тут все же. Не особо любят, но угождают. Впрочем, госпожа Вереш – тетка одинокая, никаких портретов на стенах, кроме литографии чего-то божественного, да и вообще никакого мужского духа в доме. Понятно, опасается солдат.
Одевался Иванов неспешно – распарился. Тимофей успел увидеть длинный шрам на левой руке, звездообразные следы на ребрах – осколочные – порядком где-то зацепило старлея. Здешний, значит. Ну, оно и проще.
– Давай, Тима, там уж остывает, – кивнул Иванов.
Действительно подостыло, но все равно было хорошо. Бриться товарищу Лавренко еще нужды не было – не росло пока, это снисхождение природы Тимофей вполне ценил. Эх, Павло Захарович, уж тот скоблился-скоблился.