– Мы не они. Не эсэсы и не гестапо, – напомнил Тимофей.
– Можно просто пугануть, – неуверенно сказал Жора. – Знают же, вот точно знают.
– Пугать обождем. Даже если знают. А мы-то сами что знаем? Давайте, пока вас командование за жабры не взяло, выкладывайте.
– Да чего нам скрывать?! – возмутился Николай.
– Чего было, то и говорите. Или дело дальше крутиться пойдет, папку откроют и начнется запись под протокол. Лучше между нами порешать.
– Тима, да чего тут решать? Мы же не предатели какие, не мародеры. Так, случается мелочь всякая, у кого ее не бывает, – малость заюлил Жора.
– Давай уж конкретней, – в сердцах сказал Тимофей. – Сам видишь ситуацию.
– Ну стоял я вчера часовым. Подваливает такая… – Жора изобразил руками нечто изящное, воздушное, но бедрастое. – Улыбается шалавно. О, товарищщ капрал, консерв айн банка – любое удовольствие.
– И ты пошел?
– Не. Она-то… ого. А я – того… – трезвомыслящий сапер красноречивыми жестами отобразил достоинства сомнительной мадьярки и собственные приземленные реалии. Ростом он действительно был чуть ниже сержанта Лавренко, который хоть и был гвардейцем, но очень траншейным.
– Спугнулся малость? – уточнил Николай.
– Вроде того, – не стал отпираться его товарищ. – Думаю, шибко сочная, чего она именно ко мне, а не к офицерам? Не иначе как «сифоном» наградить вздумала. Хотя мысль рискнуть была, чего скрывать.
– Не рыжая? – с подозрением уточнил Тимофей.
– Чернявая. Волос вот этак зачесан, – Жора показал на себе и отдернул руку. – Генеральского уровня дама. Не, серьезно, генеральского. И этак улыбается… сахар с медом. Я сразу подумал…
– Ты думаешь, она улыбается – все при деле. А доложить, что сомнительная личность клеилась?
– Да кто знал? Часовому вообще разговаривать не полагается. Но она вроде как местная, не стрелять же в нее.
– А она точно из этого дома? Ты ее раньше видел? В чем была одета?
Насчет одежды Жора затруднялся. Глаза и локоны помнились, а вот насчет остального… Вроде меховой воротник имелся. Когда пальто распахнула, так и вообще все из памяти часового повылетало. Нет, не голая была, но в чем-то таком… тоненьком, почти прозрачном. Но какие формы!
– Тима, найти бабу по сиськам будет трудно. Венгры нас точно не поймут, – справедливо отметил Николай. – Да скорее всего, и не причем она. Наш ефрейтор на бабу ни в жизни не купится. Он по другой части. Часы там, или шнапс.
– Это точно, – согласился морально стойкий Жора. – Малость куркуль, на что ему дамочки. Что-то иное с ним стряслось.
– Да ну вас к черту, – обозлился сержант Лавренко. – У вас боевой товарищ пропал, а вы сообразить не можете, куда его утянуло.
– Может, еще вернется? – неуверенно предположил Николай. – Встретил кого из сослуживцев, приняли винца с перебором.
– На посту-то?
– Мало ли. Народ разный. Он недавно с госпиталя, в нашем корпусе воевал, но мы-то его плохо знали.
Тимофей пересказал результаты неудачного расследования начальству.
– Что-то шлют нам в последнее время кого попало, как в обозную конюшню, – с тоской сказал Земляков. – Прямо хоть докладную генералу пиши, только некогда. Что делать, до утра ефрейтор не появится, придется сообщать в армейский Отдел. У нас же специфика, секретность. Тут и операцию могут отменить.
– Да что он знал? – буркнул Иванов. – Мы с Тимой и сами-то ничего толком не знаем. Не сгущай, Женя.
До темноты Тимофей и Иванов с водителями и саперами проверял соседние дома и дворы, особенно развалины трехэтажного дома – подозрительное место. Нашли припрятанные немецкие гранаты, но этого добра кругом хватало, вряд ли арсенал к делу относился. Пошел снег, обугленные балки перекрытий и груды кирпича стали скрываться под свежей белизной. У улицы Ваци продолжался упорный бой, было слышно, как наши крупнокалиберные орудия прямой наводкой крушат здания.
Группы вернулись в расположение. Земляков сел за сочинение донесения о пропаже.
Нашелся часовой уже в темноте. В штаб-контору влетел Сашка:
– Там он! Наверное, он!
Водители пошли по нужде за хозстроение у тыльной стороны двора – туда большая часть населения бегала по причине тотальной остановки городской канализации. Раздетое тело лежало среди заснеженных гадостей, почти такое же белое, как свежий снег.
Сержанту Лавренко доводилось видеть всякое, но тут стало не по себе. Лицо убитого и на лицо не было похоже: нос, уши, губы – все отрезано, глаза выколоты. В паху тоже… ножом покромсали.
Иванов, присев на корточки, бестрепетно светил фонариком:
– Он? Или похож просто?
– Наколка должна быть. На левой кисти, – с трудом выговорил Жора.
Наколка была – две корявые буквы, едва рассмотришь.
– Он, значит, – констатировал Иванов. – А во рту что-то блестит. Он же, вроде, без фикс был? Бойцы, дайте пассатижи.
Пассатижи у саперов имелись, но пришлось помогать старшему лейтенанту. Тимофей держал окровавленный ледяной подбородок трупа, с трудом выдернули предмет, вбитый в самое горло покойного.
– Ложка, – Иванов попытался обтереть находку о штаны. – Серебряная, а может, даже с позолотой. Это что, ритуал какой-то?
– Вряд ли. Это наш косяк по части комплектования, – зло сказал Земляков. – Видимо, не на бабу он купился, а на ценные металлы. Давайте шинель или что-то. Завернуть нужно.
– Сашка, сходи, плащ палатку возьми – приказал Тимофей. – Товарищи офицеры, вы бы не топтали? Следы все же…
Следы на свежем снегу, конечно, уже успели затоптать. Много разглядеть не удалось, а что удалось… Уверенности не было. Этак иной раз версию под свои догадки подгоняешь, а надо бы наоборот. Много непонятного оставалось.
Тимофей с бойцами отнес покойника к связистам, там потери несли ежедневно, похоронят и сапера со своими бойцами. Документы подписал Земляков, возвращались на квартиру вместе.
– Надо поймать, – кратко сказал старший лейтенант.
– Поймаем, – кивнул Иванов. – Здешние ведь это сволочи.
– Есть у меня подозрение, – признался Тимофей. – Надо бы проверить. Но достоверные доказательства вряд ли будут.
– Они сами придут. С исчерпывающими доказательствами, – голос Иванова звучал спокойно. – Чуть убедим и придут.
– Вы поосторожнее. Операцию вряд ли отменят, работать будем по-полной, – напомнил Земляков. – И отвлекаться нам никак нельзя.
– Это понятно. Но мы отдохнувшие, ночью поработаем. Так, Тима?
– Для начала напиться нужно, – предложил Тимофей.
Перед подвалом сделали по глотку, обрызгались коньяком, с грохотом ввалились в вонючее тепло. Тимофей чуть покачивался, держа под мышкой большую банку американской консервированной колбасы. Иванов ухарски сбил ушанку на затылок, шел следом, размахивал сигаретой.
К ночи обитателей подвала, конечно, прибавилось – смотрели со всех сторон с тревогой и страхом. Сержант Лавренко доперся до знакомого комода, бахнул банку и схватился за штык на поясе. Ближайшие венгры отшатнулись. Заскрежетала вспарываемая жесть, Тимофей взмахнул штыком:
– Вот! Киндерам и фройляйн! Русские зла не помнят! Мы не эсэс! Не фашисты. Угощайтесь!
Наваливаться на колбасу мадьяры не спешили, но Тимофею было не особо и нужно. Размахивая руками, мешая румынские и русские слова, рассказывал о коварстве немцев: подкрались, убили боевого товарища, лучшего друга, раздели, бросили как собаку! Ничего, боши за все ответят! Такого парня убили!
Тимофей утер нос, пьяновато улыбнулся ближайшей отдаленно симпатичной тетке, пошатываясь, двинулся дальше по подвалу, плюхнулся на край койки у буржуйской печурки. Здесь все было по-прежнему, разве что место уступили поспешнее – выступление с пьяными надрывными криками подействовало.
Сержант Лавренко сосредоточенно закуривал – пальцы не слушались, выронили папироску, но успел подхватить, довольно хмыкнул… Иванов упал рядом, Тимофей дал ему прикурить…
Все те же морды вокруг… лысый, толстуха меховая, суслик-франт… На той кровати тоже опять спят, судя по ногам, та же дамочка, но боты валяются у другой ножки. Понятно, вставала, это не криминал. Но похож каблук, вот похож и все тут. Сравнить бы по отпечаткам, да с фото и размерами, как в правильных детективах. Но не то время и место. Нынче война. Да и отопрется дамочка сразу – ходила гадить, что такого. Пальто, конечно, другое, может, и вообще не брюнетка. Жора ее вряд ли узнает, да и ничего не доказывает узнавание. Заигрывала и все. Но здесь война…
Иванов достал из-за пазухи флягу:
– За помин души!
Глотнули. Коньяк Тимофей не любил, а сейчас уж и совсем противно стало. Поднялся, неуклюже задев кровать.
– Все одно Гитлеру капут!
На морозце полегчало. Тимофей душевно сплюнул:
– Ну и гадость!
– Коньяк как коньяк. И вообще ты и вкусом вживаться должен. По методу Станиславского.
– Я не про коньяк и Станиславского, а вообще.
– Не томничай. Отлично сыграл, – Иванов нормально надел шапку. – После войны, если пропадет желание в контрразведке оставаться, в театральный поступай. Умеешь, я даже не ожидал.
– Что там уметь…, надо, значит надо. Думаю, клюнут. Хотя, может и нет, – Тимофей вынул из-за пазухи пистолет, поставил на предохранитель и убрал в кобуру. – Делом-то займемся?
– Займемся. Только ты сначала скажи – чего именно эту деваху заподозрил? Не спорю, вполне сомнительная. Но как ты ее угадал? Ее же и не видно под тряпьем.
– Да черт ее знает. По обуви, наверное. И еще как-то, – Тимофей неопределенно покрутил рукой. – Она отличается.
– Верно. Вроде как ждет красавица, когда окликнут. И без особого страха, хоть с напряжением, – Иванов хмыкнул. – Нет, я тоже не могу объяснить. Они там все напряженные и боятся, так почему именно эта барышня… Нет, то не по моей части. Пойдем лучше, займемся чем я умею.
Обход подъездов много времени не занял. Поднимались наверх, поочередно светили фонариком: сначала Тимофей прибивал на дверь чердака листок объявления на мадьярском «Выход запрещен! Опасно!», потом старший лейтенант ставил за порогом ловушку. Ничего сложного – «лимонка», тонкая проволочка внатяг – элементарное минирование, но Тимофею с подобным сталкиваться не приходилось. Мины, понятно, видел, но тут даже еще проще. Оставшиеся объявления присобачили на дверях подъездов:
– Старательно писал Дмитриевич, – сказал Тимофей. – Опасается, что сдуру жильцы полезут. Я вот тоже… Рванет кого-то не того – ой, погано будет.
– «Не те» ночью в тепле сидят, а не по крышам лазят, – напомнил старший лейтенант.
В кабине «опель-пежо» согрелись, тихо обсуждали план на завтра. У улицы Андраши бахало и воевало, порой всполохи разрывов озаряли двор. Небо тоже оставалось неспокойным: наши штурмовики «ушли спать», но гудело невидимо – немцы норовили сбросить грузы осажденным, да и про ночные бомбы на головы русских не забывали. Сержанту Лавренко было сказано «покемарить», возражать глупо, следующий день, да наверное, и не один, будет напряженным.
Вроде глаза только закрыл, как пихнули в бок:
– Нарвался кто-то. Второй подъезд, кажется.
Тимофей выпал из машины, старший лейтенант уже беззвучно шмыгнул через двор.
Холодный, гулкий подъезд, кованые ледяные завитушки перил, смутные звуки наверху…
– Не гони, Тима, а то успеем не туда, – шипел Иванов.
Дверь на чердак оказалась распахнута, побита осколками, еще витал в воздухе характерный дым и запах гранатной взрывчатки. Иванов ужом заскользнул внутрь. В темноте, под скатом крыши, хлопнул пистолетный выстрел – старший лейтенант мгновенно ответил очередью, Тимофей из-за косяка двери добавил. Вспышки на автоматном стволе порядком слепили…
Тишина… только порохового дыма стало погуще.
Тимофей осторожно обошел кирпичную колонну, Иванов двигался с другой стороны.
– Здесь он. Подсвечу, – прошептал старший лейтенант.
На миг вспыхнул луч фонарика…
Человек в темной куртке и мешковатых ватных шароварах лежал на спине. Пистолет в руке, рядом длинный белый зигзаг размотанного бинта, кровью все залито…
– Зря патроны жгли, этот-то самоизлечился, в башку себе пальнул, – догадался Иванов.
– Еще должны быть, – шепнул Тимофей.
Следы на пыли были очевидны: раненого успели оттащить от двери – борозды от каблуков тянулись. Куда остальные ушли, тоже понятно – скрипела створка распахнутого ближайшего слухового окна.
– Тот тоже подраненный, – Иванов показал на пятна крови. – Один…
Снаружи было светлее, следы на снегу очевидны.
– Как бы не встретил, – намекнул Тимофей.
– Я здесь пошуршу, а ты к тому окну…
Сержант Лавренко выполз на снег и почти сразу увидел согнутую фигуру:
– К пожарной лестнице уходит!
Пригнувшийся человек обернулся, вскинул руку с пистолетом. Очередь штурмового автомата опередила – диверсант сделал неловкий шаг вбок, еще больше согнулся и беззвучно исчез за краем крыши.
Прошли по следам, глянули вниз… Лежало черной закорючкой тело упавшего диверсанта рядом с крышей хозпостройки, рядом уже стояли, задрав головы, остальные бойцы опергруппы – Земляков вывел своевременно. От связистов тоже подходили встревоженные стрельбой солдаты.
Иванов мигнул фонариком, крикнул:
– Всё уже, очистили.
У слухового окна нашли хитрый сигнальный фонарь: мощный, с цветными фильтрами и кнопкой для мигания.
– Редкая вещь, вообще не знал, что такие делали, – подивился Иванов.
– Пригодится. А я у того мертвяка пистолет заберу, Сашке отдам.
– Отдавай. Машина в порядке, гоняет хорошо, чего бойца не поощрить.
Гранату на дверь Иванов поставил свежую, а когда спускались, заметил:
– Второй-то прямо туда же свалился – куда они ефрейтора выкинули. Судьба.
– Он-то с носом и ушами упал – пробормотал Тимофей. – А так да, сортирная война, говняная.
– Дальше только хуже будет, Тима. Может, во времена Наполеона почище воевали: сабли блестящие, каре на просторном поле, пленные, сидящие в трактире «под честное слово», бокал шампанского перед расстрелом. Благодать!
– Как говорил Захарыч, «отож какой нам выбор даден»? Никакого. Обойдемся без шампанского.
9 января советские штурмовые группы, усиленные огнеметчиками, успешно атаковали железнодорожную станцию, вынудили немцев отводить войска из района Рпкашполота. Удалось выбить немцев из парка, начался штурм казарм на улице Хэс.
В ночь на 10-е января разведгруппа штаба Дунайской флотилии под командованием старшего лейтенанта В.А. Калганова вышла в тыл противника по системе канализационных труб и проникла в здание Управления Дунайского пароходства. Разведгруппе удалось захватить карты минной обстановки на Дунае и мест затопления судов на фарватерах.
За сутки занято 350 кварталов. Люфтваффе выполнило 38 полетов с грузами для окруженной группировки.
К западу от города продолжаются ожесточеннейшие бои. Северо-западнее Секешфехервара противник атакует упорно, крупными силами, вводя в бой до 200 танков и штурмовых орудий одновременно.
Шагал Тимофей, притоптывая замерзшими ногами, до угла, потом обратно до штабного подъезда, скучал и раздумывал над тем, что стоять настоящим часовым ему не приходилось. В траншеях или на охране машин – сколько угольно, а вот так торчать, прогуливаясь на виду – не случалось. В шинели вроде и тепло, но не совсем. Сменил Жору – к мелкому саперу подкатывать точно не будут, поскольку уже пробовали, да и утро было – народу кругом много. А вот сейчас самое время – машины опергруппы разъехались, с этой стороны двора пусто, лишь часовой одинокий и скучающий. Имелась, правда, мысль, что вообще не рискнут в том же месте гадить, сразу после вчерашнего и ночной стрельбы. Могли к связистам сунуться, но там предупреждены, посты удвоенные, шансов мало. Рискнут повторить здесь или нет?