– Да матюгайся, я привычная, – разрешила военфельдшер.
– Комсорг сказал, что ругаться матом надлежит исключительно на противника, – пробубнил, морщась, Тимофей.
– Какой ты мальчик правильный. Ладно, я тебе чуточку спиртику налью.
– Не надо, спирт оставь тяжелым побитым. Клав, а нельзя мне вместо спирту шаровары найти, а? Эти-то того… одна штанина осталась.
– Ох, хитрый ты, Тимка-Партизан! Поищем тебе портки. Тебе все равно дня четыре у нас отдохнуть придется.
– Ладно, отдыхать не бегать. А что Гребелин? Ну, тот связист, его передо мной притащить должны были.
– Плоховат твой дружок. Уже в санбат отправили.
Два дня отдыхал боец Лавренко. Как специально, выглянуло солнышко, удалось прожарить гимнастерку и белье, что способствовало временной ликвидации кусачих «броненосцев». Тимофей блаженствовал, слушал, как легкораненые вполголоса обсуждают достоинства великолепной Клавы, но сам в трепе не участвовал, занимаясь подгонкой новых шаровар.
– А тебе чего, такая краля и не нравится? – пристал языкастый Яша-бронебойщик. – Ты глянь, какие обводы и какова походочка. Эх, сопляк ты еще, Партизан, молоко на губах не обсохло.
– Прекрасная девушка, но у меня к Клавде чисто сыновье чувство, – объяснил Тимофей. – Во-первых, она действительно малость постарше меня, во-вторых, только мамка такие штанишки подобрать и способна.
Яшка захохотал. Действительно, шаровары ранбольному Лавренко нашлись, и они оказались строго по росту. В смысле, если надеть, как раз у шеи можно подпоясать. Но иголка и нитки имелись, время тоже, и Тимофей занялся делом. Налеты и пальба зениток от подгонки важного предмета формы не очень и отвлекали. Оказалось, слегка соскучился бывший сапожник по игле.
Когда прибывали раненые, Тимофей вызывался помогать санитарам, пусть и с задней мыслью – хотелось подучиться оказывать первую помощь. Опыт подсказывал – очень может пригодиться. Доводилось видеть бойцов, истекавших кровью из-за неумело наложенной повязки. Вот взять, для примера, тот первый, памятный бой: не перетяни ловкий автоматчик ногу сержанту, точно бы не донесли рыжего до лодки. Нет, на войне любое знание полезно, очень может выручить!
Клавдия и старший фельдшер тягой к знаниям ранбольного Лавренко прониклись, объясняли кое-что наглядно. Но штаны уже были ушиты и обношены, бок тянул, но не кровил, после ужина Тимофей собрался в батальон.
– Держать не станем, бреди, раз ума нет, – вздохнула Клавдия. – А то бы оставался, мы бы тебя в санитары перевели. Да и шьешь ты аккуратно, сшил бы мне юбку путную.
– Юбки я не умею, а вот сапоги бы тебе хорошие брезентовые на лето и так сошью, если материал найду. Говорят, на отдых полк скоро отведут.
– Говорят. Только непонятно, когда тот отдых случится. Ты, главное, к нам просто так заглядывай, Тима, без дырок в фигуре, ты и так тощенький, – Клавдия прилюдно чмокнула польщенного юного бойца в щеку.
Тимофей спрятал два хороших перевязочных пакета, подаренных пожилым старшим фельдшером – известная примета: чем больше бинтов, тем меньше они нужны. В приметы боец Лавренко особо не верил, но с недавними минами вон как получилось: одна чудом не взорвалась, по всем приметам долго жить положено, так ведь другая тут же догнала. Тимофею-то что, только царапнуло, а Пашка выживет ли?
Возвращался на позицию временно кособокий товарищ Лавренко, отмечал зорким глазом изменения привычного пейзажа. Вот ушла одна батарея, пришла другая, линию связи перекинули, танк проехал, все расковырял. Танков на плацдарме имелось не очень много: несколько чуть подкрашенных, с нарисованными большими звездами, трофейных машин, да батарея легких самоходок – те на окраине села недавно окопались-замаскировались. С самоходными артиллеристами Тимка-Партизан водил шапочное знакомство – показал, где сады погуще, в том краю они рассредоточено и закопались. Вот эти танковые капониры-окопы не на шутку напугали бойца. Тимофей копать не очень любил, но, конечно, памятная лопатка без дела не оставалась – чуть передохнув по возвращению, берешься щель углублять или новый ход сообщения рыть. Понятно, и Большую-Саперную-Лопату применять не возбраняется, ей сподручнее, особенно когда она есть. Но одно дело, когда этак неспешно и каждодневно, и другое, когда нужно срочно этакую бронированную махину зарыть. Нет, танкистам и самоходчикам особенно завидовать не приходилось.
В батальон Тимофей пришкандыбал уже в темноте, доложился комбату, тот похвалил:
– Вовремя. Завтра начинаем оборону передавать. Меняют нас. Сворачиваться – задача непростая, придется тебе побегать, чтоб слаженно все выходили, не терялись наши орлы. Ничего, на левом берегу передохнем.
– Товарищ капитан, а как же наступление? Без нас пойдет? – не удержался Тимофей.
– Что ты как пацан, Лавренко? Мы с тобой вдвоем оборону прорывать будем? У нас людей сколько осталось? Придут свежие части, без нас справятся. Не спеши, успеешь еще в наступление пойти. Сходи, скажи Сергунцову, чтобы сюда шел, и отдыхай.
Обратно шли через расположение хозвзвода, там разгружалась машина.
– Это чего такое? – удивился сержант Сергунцов. – Мины, что ли?
– Не, вроде бобины с каким-то проводом, – пытался присмотреться Тимофей.
– Шутят, что ли? Приказано подготовиться к сворачиванию, а тут целую машину нового провода привезли и сваливают как попало.
Сергунцов спросил у работающих в кузове бойцов, туда ли они сгружают? Из-за полуторки некий командный голос сообщил что «куда приказано, туда и сгружают! Идите, бойцы, к такой-то матери…».
– Наверное, уже сменщики работают, – проворчал сержант. – Вот это приличная постановка вопроса – они еще на том берегу, а им уже связь ведут. А у нас все через задницу. Ты, Тимка, знаешь, что нас гвардейцы-сталинградцы генерала Чуйкова меняют? Плацдарм теперь полностью Третьему Украинскому фронту передают.
– Подумаешь, сталинградцы! Мы тоже гвардейцы и плацдарм как раз мы брали, – с некоторой обидой заметил Тимофей.
– Это верно. Но я про снабжение говорю. Сразу же видно, что обеспечивают их иначе.
По совести говоря, бойцу Лавренко на новые и старые кабеля было наплевать. К вечеру в ушах снова начало звенеть, побаливала голова и в сон тянуло. Да и свежая отметина на спине давала о себе знать. Тимофей забрался в свою «лисью нору», вытянулся поудобнее, чуть послушал, как моросит дождь, и уснул.
Утром, едва успели напихаться пшенкой, как связного вызвали к комбату. Речь почему-то опять шла о кабеле.
…– Так кто его разгружал? – раздраженно вопрошал комбат. – Вы их точно видели?
– Видели, полуторка стояла, – неуверенно пояснил Сергунцов. – Правда, уже темно было. Мы спросили, нас послали.
– Кто послал? – уточнил незнакомый капитан со щегольской трофейной кобурой на ремне.
– Офицер, командующий разгрузкой и послал, – Сергунцов посмотрел на комбата. – Что ж мне было у него документы спрашивать? Я же не связист.
– Вот товарищ капитан – тот связист, – комбат указал на гостя. – Они нас меняют и ни про какой кабель не знают. А я не знаю, почему на нашей позиции оказывается столько чужого кабеля. Вы куда смотрите?! Или нам немцы кабель подкинули?
– Немцы, это вряд ли. Там бирки с английскими надписями, – сказал капитан. – Хороший провод, жаль, что не телефонный, я бы забрал. Но это специфический электрический кабель. Большая ценность.
– Ладно, я комполка еще раз доложу, уточню – сокрушенно заверил комбат. – Что за безобразие? Нужное теряется, не успеешь глазом моргнуть, зато ненужное прямиком машинами сваливают.
Батальон потихоньку готовился к отходу на переправу, траншею уже занимали «сменщики». Запаренный боец Лавренко, непрерывно сновавший между подразделениями и КП полка, посматривал на новых бойцов: да ничего особенного, может и остались среди них солдаты, бывавшие в знаменитых сталинградских боях, но нынче такие же бойцы, как в родной дивизии: ободранные, усталые, щедро разбавленные свежим молдаванским призывом. Опять некоторые роты в полугражданской форме, наспех вооруженные.
К вечеру КП полка уже свернули, к переправе оттягивались последние подразделения полка. И тут Тимофей попал…
В опустевшем блиндаже батальонного командного пункта спорили офицеры.
– Я принять не могу! Как я без документов приму?! – горячился черноусый офицер из «сменщиков». – Вам сгрузили, вы и забирайте.
– У меня стрелковый батальон! – возражал комбат. – На кой черт нам столько кабеля? В пулеметы его заряжать не получится.
– А наше какое дело? Я отвечать за чужое имущество не собираюсь. Это провод живо растащат, а отвечать кто будет? – вопрошал настырный капитан «сталинградцев».
– Так я, что ли, отвечать должен? – изумлялся комбат. – Я эти провода не принимал! У меня приказ через два часа быть на правом берегу.
– А у меня приказ – принять позиции, а не непонятное оборудование и чужие материалы! – отрезал чернявый. – Кинутся искать, у кого кабель, кто присвоил? Ганбидзе присвоил! Забирайте и девайте куда хотите.
– На чем я заберу?! – поинтересовался комбат. – По карманам рассую?
– Складируйте, людей для охраны оставляйте. Акт совместный составим, – вмешался старший лейтенант с тремя орденами. – Потом найдется хозяин, передадим вместе с описью.
Комбат, ругая все кабеля на свете, собрал оставшихся бойцов. Катушки с проводом, небольшие, но увесистые, по счету перебросали-сложили в блиндаж опустевшего продсклада. Тимофей тоже кидал красивые катушки, хотя бок напоминал о себе.
– Все-все, уходим! – поторапливал комбат. – Тимка, держи лист с подсчетами, сейчас из полка придут с готовым актом, точное количество впишут, передадите экземпляр этим… бюрократам, и догоняйте.
Тимофей сидел у порога блиндажа, опускались сумерки. Мысли были сложные – а как там, за переправой, в тылу, без этих знакомых мест? Тут каждый окоп и ложбинку знаешь, а на марше и потом… Может, и через Чемручи придется пройти.
От противоречивых мыслей оторвали бойцы, уже осваивающие соседние блиндажи. Подсели, закурили, Тимофей отвечал на всякие уточнения по поводу здешней обстановки.
– Лавренко! – окликнули резко и Тимофей понял, что дело плохо.
Лейтенант Малышко, подсвечивая электрическим фонариком, тщательно изучал бумажку с подсчетами кабеля, наконец, вписал в акт и поставил замысловатую подпись.
– Хорошо, с этим покончили. Охраняй, Лавренко, головой отвечаешь, кабель непростой. Как сменят, догоняй полк, на переправе «маяк» стоит, направит.
– Товарищ лейтенант! – оторопел Тимофей.
– Что за разговорчики, боец Лавренко?! В комсомол вступать не спешишь, а в тыл спешишь как на праздник? Охраняй вверенное имущество, если что пропадет, ответишь по законам военного времени.
– А приказ?! Мне как догонять без командировочного предписания? А паек? – ухватился за последнюю надежду Тимофей. – Мне что, тут с голоду умирать?
Малышко фыркнул:
– Умный какой. Уж ты-то помрешь, как же. Думаешь, мне неизвестно, как ты в село бегал, самогон добывал? И здесь выкрутишься. А приказ я тебе сейчас оформлю.
Лейтенант вытащил из полевой сумки бланк с печатью, положил на катушку и неловко подсвечивая себе фонариком, что-то бегло начеркал карандашом.
– Всё! Заступай на охрану и ни шагу без смены. Завтра-послезавтра хозяева провода отыщутся, заберут, тогда полк нагонишь, доложишь лично мне. И не дури! Партизан он, понимаете ли…
Мылышко бодро выбежал по земляным ступеням и исчез, а Тимофей остался в полном изумлении, окруженный нарядными катушками. Хорошо, коптилку оставили, удалось зажечь.
Из катушек получились относительно удобные нары, в блиндаже было не особенно холодно, но к рассвету часовой Лавренко все равно замерз. Видимо, с непривычки, к «лисьей норе» приноровился, а здесь никак. Поразмыслив, Тимофей вышел наружу и ознакомился с изменившейся обстановкой. В блиндаже рядом разместились артиллерийские связисты «сменщиков», передовой НП дивизиона у них сдвинулся к высоте правого фланга. Старожил Лавренко предупредил, что немцы туда долбят чаще, поговорил с старшиной-полтавчанином, обрисовал свою сложную ситуацию. Артиллеристы посоветовали, к кому обратиться.
К полудню Тимофей несколько успокоился. Дверь кабельного блиндажа теперь украшала крышка снарядного ящика с выведенной химическим карандашом таинственной надписью «Склад КНН», соседи позаглядывали внутрь – боец Лавренко разумно не препятствовал любопытству – народ должен убедиться, что ничего полезного фронтовому быту на складе не имеется. Так случается: вроде и ценность, а никому перед наступлением нафиг не нужно. Сам боец Лавренко теперь состоял на довольствии у артиллеристов – бумажку, оставленную гадом Малышко, и самого неудачливого охранника электропровода отругали, но печать имелась, так отчего честного бойца голодом морить? Тем более, насчет плацдарма Тимофей обладал знаниями весьма полезными, всякое разное всё время спрашивали и уточняли.
Такова армейская судьба: то ты минометчик в пехоте, то прикомандированный связной-посыльный, то опять же прикомандированный сторож-артиллерист. Тимофей не особо расстроился, хотя на батальон, бросивший бойца, имел некоторую обиду. Вроде ценили, даже наградили, а подишь ты… Впрочем, война, тут особо оглядываться некогда.
Сидеть без дела Тимофей не любил, приноровился привязывать ниткой на дверь блиндажа бумажку «опечатано», работал с артиллеристами, а потом как-то само собой, опять стал проводником к переправе и на передовые позиции у Шерпен. Черт его знает, как и почему, но прилипшая кличка Тимка-Партизан тоже осталась. А на третий день житья в новой армии на новом фронте приключилось с бойцом Лавренко странная история.
– Смотри, каким сыром угостили! – похвастался артразведчик. – Чуть солененький, так на языке и тает. Попробуй чуток!
«Сыр», конечно, следовало именовать брынзой, но артиллерист-разведчик был откуда-то с северов, кажется, псковской, да еще городской, несведущий в подобном провианте.
– Хороший продукт, – Тимофей вежливо отщипнул кусочек. – Повезло.
По правде говоря, брынзы было не очень-то много. Но хорошая, белая, с характерным вкусом, не жирная, завернутая в чистый кусок холстины. Очень правильная брынза.
– Я и говорю, вкусна – слов нет! Радушный народ молдаване, хоть сами и не богаты, а несут, угощают, – восторгался артразведчик.
– Это да, хорошие люди везде есть, – согласился боец Лавренко, тщетно пытаясь собрать вдруг засуетившиеся мысли. – А кто такой добрый-то?
– Да вон дед с палкой. Говорит, ждали освободителей, ждали, вот, наконец-то дождались.
Тимофей в замешательстве посмотрел в спину местному деду. Судя по спине, старик был еще не очень дряхловатый, вполне бодрый. Но это ладно…
В последнее время на позиции часто стали заглядывать местные жители. Приносили скромную снедь, подкармливали бойцов и особенно новобранцев-земляков, расспрашивали, что да как теперь пойдет при новой власти, пытались выменять всякое полезное в хозяйстве имущество, вроде керосина или брезента. Офицеры эти брожения не одобряли, иной раз на часовых крепко ругались, но села-то рядом, как запретишь жителям нос наружу высовывать? Насчет спиртного имелся крепкий запрет, но Тимофей знал, что по части вина и цуйки в Шерпенах не особо разживешься – не бездонно село.
Но тут не вино, а брынза. Слишком правильная, настолько, что даже странно.
– Толич, а ты этого деда раньше видел? – пробормотал Тимофей.
– А что, знакомый твой? – удивился артразведчик. – Ты же тут всех знаешь. Из пособников дед, что ли?
– Не, не всех знаю, – боец Лавренко, не отрывал взгляда от спины деда. Старик, видать, почувствовал, обернулся, приветливо коснулся шапки.
Тимофей поспешно отвернулся и сказал:
– Слушай, Толич, а тут рядом кто-то из вашего начальства, толковый и спокойный, есть?
Толковым оказался старший лейтенант, хитро колдующий над картой у стереотрубы. Выслушал, поскреб подбородок: