Внезапно сумрак прорезали золотые стрелы, вознесшиеся с шипением высоко в тучи, рассыпая вокруг серебристые звездочки, осветившие туман волшебным заревом. Потом — зеленые, фиолетовые, розовые… Девушка стояла, запрокинув голову, не дыша, и в глазах ее сияло счастье…
Молодой человек искоса наблюдал за ней, испытывая тихое блаженство от ее радости.
— Я не думала, что когда-нибудь увижу его снова… — одними губами прошептала она. — Спасибо вам, милорд…
— Плохо, что туман.
— О нет… Мне довольно. Пусть так…
— Вы такая же. Как огонек в тумане. Волшебная искорка… Как я сейчас жалею, что вы не видели того фейерверка пять лет назад, что я устраивал для Маршбанкс! Но я клянусь вам: однажды я устрою для вас такой, что перед ним поблекнут и тот, и этот, вместе взятые!
Бланш молча покачала головой и слабо улыбнулась, кутаясь в плащ.
— Вы себя плохо чувствуете? — встревожился Теодор. — Тогда…
— Нет. Позвольте мне досмотреть…
Под конец девушка почувствовала себя лучше: она оживилась, шутила — и огорчилась, когда отгремел последний залп.
— До обеда еще около часа, — улыбаясь, заметил Теодор. — Может, прогуляемся по парку?
Бланш согласилась. Ей в самом деле не хотелось идти в дом.
От террасы было совсем недалеко до какой-то аллеи, они свернули туда и вскоре, к смутной тревоге Бланочки, очутились под известным деревом, у той самой скамьи.
С этим местом произошла та же метаморфоза, что и с его хозяином. Здесь царил промозглый холодный туман, ствол дуба почернел от влаги, а его вялые, дряблые листья не шевелил ветер. Кусты неприютно топорщили свои веточки…
Сквозь воспоминания до нее внезапно долетел голос Теда:
— Значит, вам понравилось?
— Это было неповторимо, милорд… — пробормотала она — и вздрогнула от идентичности фраз.
Заметив ее дрожь, герцог заботливо поправил плащ на ее плечах и усадил девушку на скамью — а сам сел напротив, там, где раньше сидела Маршбанкс. Бланчефлер улыбнулась Теду.
— Правда неповторимо, милорд. Простите, я сама не своя сегодня…
Теодор вернул ей улыбку.
— Я рад, что доставил вам удовольствие, — просто сказал юноша. И смущенно добавил: — Впрочем, мне, вообще-то, еще ни разу не удавалось разочаровать свою девушку… Рад, что не утратил практики. Но, Бланш, вы же совсем другая! — порывисто воскликнул он. — Вы превосходите всех моих знакомых.
Бланш стало трудно дышать от захлестнувшей ее волны страха. Восприятие словно раздвоилось. Где она? В туманном ли холодном сумраке — или в ярком свете ослепительного дня?.. И голос… Голос этого человека — тот же самый, говорящий те же самые слова…
Бланш боялась поднять глаза, чтобы не встретить тот нехороший жадный взгляд — и потому не видела нежности в его глазах; слушала голос из прошлого — и не слышала мягких, трепетных интонаций, с которыми обращался к ней Тед. Интонаций, полных глубокой искренности и любви.
Происходило что-то невероятное…
— Я не достойна таких слов, — прохладно ответила она.
Молодой человек порывисто взял ее ладони в свои, нежно сжал их — и это холодное липкое прикосновение было ей неприятно как никогда — хотя последнее время она уже давно не испытывала отвращения, скорее напротив. Обычно ей доставляло радость замечать, что Тед то и дело стремится как бы ненароком, легко, но все же коснуться ее.
Сейчас — нет…
Ей хотелось выдернуть свои руки из его, но она не могла ни произнести ни слова, ни даже шелохнуться! Почему она повторяла слова Маршбанкс? Почему Теодор говорил ей те самые, что предназначались прежде другой женщине? Почему именно сегодняшней ночью ей приснился сон-напоминание? Она не вникала. Ей было страшно…
«Он что, принимает меня за дурочку? — неслись суматошные мысли в ее голове. — Даже говорит так же!.. Ну нет! Я не позволю издеваться над собой!»
— Более чем достойны! — волнуясь, воскликнул лорд, сжимая ее руки. — Именно вы. Конечно, мне трудно говорить это вам, такой красавице… Ведь я — урод, каких свет не видел, мне совестно даже находиться рядом с вами. Но иначе я не могу… — его голос сорвался. — Я осмелился потому, что знаю: вы другая. Не такая, каким когда-то был я… Для вас внешность не главное. Вы одарили меня своей дружбой… Для меня это призрачная надежда. Бланш, неужели вы не видите, что делаете со мной? Мне трудно даже дышать без вас, и я не лгу! Я… люблю вас, Бланш…
Повисло молчание.
Сердце у Теодора сжалось.
— Бланш… Бланш?.. Вы молчите?.. Скажите же хоть что-нибудь! — губы его пересохли. — Во имя милосердия, Белый Цветок…
У нее кружилась голова от ужаса, перехватывало спазмами горло, звенело в ушах — все, как в том сне. Не помня себя, девушка выдернула свои руки из его ладоней.
— Нет… Нет!.. — задыхаясь, еле смогла произнести она, потом вскочила и без оглядки кинулась бежать к замку, будто за ней гналось какое-то чудовище.
Герцог не побежал за ней. Он так и остался сидеть на скамейке — не двигаясь, не моргая. Казалось, даже не дыша. Только по щеке его, медленно-медленно, покатилась слеза.
Омерзение возлюбленной… Почему его сердце не желает остановиться?..
Рядом послышался шорох песка под чьими-то шагами. Тед поднял голову. Над ним стояла Маршбанкс.
— Бедный мальчик, — сладко пропела она. — Несчастный Тедди! Его обидела нехорошая девчонка. Какой ужас, она не бросилась ему в объятья, трепеща от счастья! Она испугалась, каково! Ты заметил, Тед? Сидела ни жива ни мертва во время твоих излияний. Еще бы, признание в любви от ходячего трупа! Как у нее сердце не разорвалось, у бедняжки? А ты еще хватал ее за руки своими мерзкими руками, склизкими и холодными, как у полежалого мертвеца! Ты посмотри на нее — и посмотри на себя!.. Она — живая, хорошенькая, с чудными косами. А цвет лица! А фигурка! И ты… Худой, нескладный, щеки впалые, глаза-провалы. А твою шевелюру даже неловко именовать волосами! На что ты надеялся? Бланш добрая, она жалела тебя, урода несчастного. А когда это создание заговорило о любви, чаша терпения Бланочки переполнилась. Ей стало противно. Противно! А вдруг тебе на ум и целоваться пришло бы полезть? Потому она, бедняжка, и убежала не помня себя от ужаса. Ты мерзок, противен ей! И всегда будешь противен. Противен! Ей всегда было неприятно твое присутствие, твое касание, даже твой взгляд. Только из жалости она и терпела. Но не заговаривай с ней больше о любви, чучело! А на том — счастливо оставаться!..
И Маршбанкс исчезла.
Теодора согнуло пополам от страшных, беззвучных рыданий, которые он безуспешно пытался сдержать. Как он ненавидел себя! Как гудели в его голове слова Маршбанкс!
«Это правда! Правда!.. — говорил себе он. — Я противен ей. Иначе почему же она убежала?.. Как повернулся мой язык сказать такое ей? Сказать о моих чувствах? Как я мог так оскорбить ее? Как можно настолько увлечься мечтами?!» — так думал юноша, а сердце его разрывалось от отчаяния и горя. Как сейчас мечтал Теодор стать пусть даже не прежним, нет! — но хотя бы не таким страшилищем! Увы, это было невозможно…
«Хуже быть уже не может!» — решил Тед.
Но оказалось, что может.
Добредя до замка, он столкнулся с взволнованной Маргерит.
— Милорд! Что у вас с Бланш случилось? Она прибежала сама не своя, покидала все свои вещи в узелок и, ничего не объяснив, взяла коня на конюшне — и галопом, галопом… Ускакала.
Молодому человеку показалось, что сердце его остановилось. В глазах на секунду стало темно, и, если бы Марго не поддержала Теда, то он, наверное, упал бы.
— Давно она уехала? — еле смог прошептать он.
— Да с час тому.
— В какую сторону?!
Маргерит указала направление, и герцог кинулся седлать своего вороного жеребца. Через минуту он уже стремительно мчался, пригнувшись к шее коня, так, что ветер сушил глаза, трепал гриву скакуна, а Теодор все погонял и погонял его. Юноша забыл обо всем, одна лишь мысль жила в нем — догнать Бланш…
Он был прекрасным наездником — много лучше, чем Бланчефлер — и потому минут через двадцать бешеной скачки нагнал ее.
— Бланш! — крикнул он. — Бланш, остановитесь!..
Но она лишь сильнее стегнула свою лошадь.
— Постойте же, Бланш!..
Он почти догнал ее, когда она наконец остановилась. Теодор придержал коня и шагом подъехал к девушке.
— Почему вы уехали? — тихо спросил он.
— Потому что я не терплю лжецов.
— Бланш, мне очень больно, но вы отказали мне, хотя в моих словах и не было лжи… А пойти против вашей воли… Я никогда — и раньше! — не позволял себе такого. Ну хорошо, я больше никогда ни словом не обмолвлюсь о своих чувствах, если вам противно слышать о них. Вы правы — это святотатство, что такой выродок, как я, говорил о столь чудесных вещах… Я не буду! Только вернитесь в мой замок, Бланш. Не бросайте меня, Белый Цветок…
Она покачала головой.
— Я не верю вам, Теодор. Я боюсь вас! Мне думалось, вы исправились, но я жестоко обманулась…
— Бланш, скорее небо упадет на землю, чем я обижу вас! Я люблю вас, поймите это, люблю!.. Уже давно… Увы, безнадежно… Я не прошу больше ни о чем серьезном. Я умоляю вас всего лишь вернуться в мой дом…
— Не понимаю, зачем, — передернула она плечами.
Де Валитан почувствовал, как перехватывает у него горло. Голос предательски задрожал, а глаза защипало.
— Боже мой, чем я провинился перед вами? Тем, что привязался к вам всем сердцем, и оно болит от одной только мысли, что потеряет вас?.. Тем, что дорожу всякой минутой, проведенной возле вас? Я помню все наши встречи и все наши разговоры, Бланш. Я бережно храню их в памяти… Этим ли я виноват перед вами? Или тем, что я герцог, а вы простая девушка? Или тем, что я урод, а вы — красавица?.. Но я живой человек, Бланш, и в груди у меня такое же живое сердце, как у вас! И оно разрывается от отчаяния! Вы говорили, что знали любовь. Тогда вы должны понять меня!.. Да, я не похож на других людей своим обликом… не скажу, что не по своей вине… Но я люблю вас, Бланш! Я впервые люблю. И не вы ли говорили, что не внешность для вас важна, а суть?
— Ваша суть порочна.
— С чего вы взяли это?
— Вы хотели… хотите поступить со мной, как с Маршбанкс.
— Бланчефлер, что с вами?! Неужели вы забыли все наши разговоры, все мои слова?..
— Я верила. Но на деле… Я убедилась!
— Признаться в любви еще не значит обмануть! Вернитесь, я докажу вам…
— Довольно! Возвращайтесь обратно, милорд!
— Без вас — нет.
— Я не вернусь.
— Чем я дал повод усомниться во мне? Разве вы когда-нибудь слышали от меня хоть одно грубое слово, видели хоть одну фальшь?..
— Да!
Герцог оторопел.
— Когда?..
Но Бланш замолчала.
— Бланчефлер… Бланочка… Мне кажется, дело тут просто в моей внешности. Я противен вам? Так и скажите. Я больше не стану упоминать о любви, правда! Но вернитесь… Поверьте мне…
— И вы станете прежним? Вы ради этого разыгрываете всю эту комедию?
— Вовсе нет… Я не хочу терять вас. Я умоляю вернуться, поверить в мои искренность и честность, а вовсе не ответить взаимностью на любовь. С таким лицом разве можно надеяться на это? Хотя если бы вы видели меня таким, каким я был раньше…
— Я видела!.. — не выдержала Бланш.
Герцог недоуменно взглянул на нее.
— Когда?..
— Пять лет назад, милорд, — нервно усмехаясь, ответила Бланш. — А теперь вспомните, что год в ваших владениях равен трем годам «снаружи». Для меня их прошло пятнадцать, для вас пять!.. Я не хотела вам говорить, я… боялась, что вы решите, будто я насмехаюсь над вами… над вашим несчастьем… А это не так… впрочем, теперь все равно! Думайте что хотите! Может, так и лучше будет для всех. Вот я и сказала. Теперь можете обижаться и уезжать.
Теодор сжал повод коня так, что костяшки пальцев побелели, и прикрыл глаза.
— Боже мой, я же совсем забыл… — прошептал он. — Я понял, Бланш. Это вы та… та девочка?
— Да, милорд не ошибается.
Он чуть улыбнулся.
— Трудно поверить… Значит… то, что вы рассказывали о детстве… Вы… боже… вы любили меня?..
Щеки Бланш запылали. Она вовсе не ожидала такого ответа.
— Любила? — девушка принужденно рассмеялась. — Да о чем вы, милорд?! Детское увлечение — да… «Любила»! — она покачала головой. — Ну, может быть… Но вспомните также и мои рассказы о конце этого чувства, когда вы выгнали мою семью. А еще я помню, как вы грозились бросить меня собакам — за то, что я кричала, и едва не задушили воротом моего платья, пока держали в воздухе. А напугали так, что я после того три года заикалась! И швырнули меня на землю, а родителям, выгнав их, не разрешили взять с собой даже куска хлеба! Что вы на это скажете?
— Только то, что сейчас я люблю вас, — просто ответил Теодор. — А за тогда… за тогда я прошу у вас прощения. Я понимаю теперь, чего вам стоило понять меня и помочь… И еще больше восхищаюсь вами.
— Так, стоп! Похоже, мы уклоняемся от темы. Итак, мы выяснили, что я видела вас. Поверьте, эти воспоминания отнюдь не из приятных. Тот Тед, которого я знала эти два месяца, был куда симпатичней мне… хоть он и не блистал красотой!
— Так в чем же дело?..
— А в том, что сегодня во сне я до деталей увидела тот день, когда вы добились своего от Маршбанкс. Тот день, когда я сидела в ветвях дерева над той самой скамьей, где вы изъяснялись сегодня мне! Вы не потрудились даже изменить фразы!
— Не может быть…
— И хотите, чтоб я верила? Я, может, и легковерна, но я отнюдь не дурочка!
— Вы умница.
— Вы издеваетесь?
— Я люблю вас. Неужели не понятно, — продолжил Тед, помолчав, — что вся эта история подстроена Маршбанкс? Ей ведь страшно хочется, чтоб я на всю жизнь остался несчастным!
— Ах, так вы решили насолить Маршбанкс?.. Мило! — усмехнулась Бланш.
— Да нет же, я хочу удержать вас! Поймите, без вас мне незачем станет жить. Просто незачем… Как мне доказать вам?.. Как-то Марш говорила мне, что есть люди, с рождения предназначенные друг для друга. При этом они могут жить в разных уголках мира или родиться с огромной разницей в возрасте. А может, вообще в разных веках… Это же ужасно, да? Или в одной эпохе, но на разных планетах. Того не легче! И потому любовь найденную надо беречь… Она — Марш — знала, что мы созданы друг для друга, у нее все было спланировано. Даже сделала нас ровесниками, за что я ей очень благодарен…
— Я помню, когда вы пригрозили, что швырнете меня собакам, — герцог покраснел, — она заявила, что если вы так поступите, то очень пожалеете…
— О да, она была права. Марш вообще редко ошибается. Мне кажется, Маршбанкс просто хотела сделать меня более достойным тебя… Я мог бы тебя не заметить, мог жениться на Изабелле… И в итоге мы с тобой оба были бы несчастны! — Он чуть усмехнулся. — Значит, теперь принцессе тридцать?.. Бедная девочка! А нам с тобой по двадцать, Бланш… Но ведь Маршбанкс так хочется помучить меня! Похоже, она разрывается между двумя намерениями… Не уезжай, Бланш!
— Все это трогательно, милорд, но не убедительно.
Девушка пустила коня в галоп, Тед — тоже, и так, в молчании, ехали они по сумеречным лугам и лесам Валитана до вечера и заночевали в заброшенном поселке, причем Бланш отправила Теда спать на пол, а сама забралась на лежанку. Утром она собрала завтрак на двоих из прихваченных с замковой кухни припасов, но на попытки юноши завязать разговор не отвечала.
Ближе к полудню перед ними показалась стена плотного, клубящегося, мутно-серого тумана. Девушка остановила коня. Теодор был смертельно-бледным.
— Вот и все, милорд. Дальше вам нельзя: вы погибнете. Давайте распрощаемся здесь… Что ни говори, нам было хорошо вместе.
Он смотрел на нее умоляющими глазами.
— Не уезжайте, Бланш… — медленно произнес он. — Как мне жить, зная, что каждый час, каждый день и год увеличивает разницу между нами?..
— Да, когда вам будет тридцать, мне исполнится пятьдесят. Я буду совсем старушкой!
— Не смейтесь, это же ужасно…
— Мне жаль оставлять вас тут одного, но иначе я не могу… Там, — она кивнула на плотное марево, — уже полгода прошло…