– Иди сынок, ты славно потрудился. Староста написал в письме о то, что случилось с твоей семьей. Я понимаю, что это не вернет их, но тебе надо подумать о будущем. Найди пока жилье, а потом, если все наладится… во всяком случае, думаю, ты не пропадешь. Знати у нас скоро много соберется, а песни слушать они любят… И еще. Все, что ты нам рассказал не должно выходить за пределы этой комнаты. Если начнешь болтать направо и налево о том, о чем не надо, я тебе не завидую. Иди.
Ян с достоинством принял подарок, хотя слезы брызнули из его серо-синих глаз.
– Спасибо… – прошептал он, затем молча повернулся и вышел из приемной в коридор, где ждал его Байер.
Ну, что там? – нетерпеливо шепнул рыжеусый часовой. – Плохо дело?
Ян проглотил слезы и с долей черной зависти посмотрел на стражника. Ведь у него вся родня жива и здорова… А староста… А что ему староста?
Менестрель молча побрел по коридору Дворца Истины. Надо было пробовать жить заново.
– Мерзавка!!! – прошипел Клоссар, едва дверь за бардом закрылась.
Он так сильно треснул кулаком по подлокотнику роскошного кресла, что едва не сломал его. Негодованию его не было предела.
– Ведьма проклятая! Говорил я тогда, сжечь ее надо было, пока эта стерва была у нас в руках. А теперь она вышла за Ульриха! Будь я трижды проклят, если это не ее рук дело! Кто бы мог подумать, что в черном сердце этой, этой… бабы столько ненависти!
– Успокойся, Ричард. – Вейс обошел стол и сжал плечо дергавшегося в кресле соратника. Ни одной ведьме, даже Берте фон Моли, не сотворить подобного. Кто знает, может быть, мы не там копаем, а? Я прекрасно помню, как герцог вырезал все их родовое гнездо. К, сожалению, не окончательно. Но не могла же она мстить всем подряд! Если эта Чума придет в Шленхау, Юрбург, Варстин Дар… Нет, это не могла быть Берта. Я трижды читал ее дело. Судя по описаниям, сущность, принесшая в Чартиц болезнь, нечто совершенно неизведанное, хотя ребятам из ведомства по незаконной ворожбе придется порыться в своих библиотеках. Чума уже много раз посещала наши края, но еще ни разу призрак не становился разносчиком заразы, а лишь предвещал ее появление… Белая дама с красным шарфом… Может быть, это всего лишь Нойнтотер?
– Кровосос, разносчик мора и болезней?
Ричард скорчил кислую мину.
– Вряд ли. Эти появляются обычно во время войны, когда в жратве нет недостатка… К тому же, описание не подходит. Нойнтотер – страшный урод. А здесь… Но какая-нибудь тварь могла попасть к нам сюда из Проклятых Штолен. Чартиц богатый городок, хотя не такой большой, как наш. В любом случае, нужно это проверить. Жители зря бы на кладбище не пошли, значит, какие-то подозрения присутствуют. Меня еще беспокоит, что на фермах передохла скотина. Значит, спланировано все. Голод и болезнь – этого более чем достаточно для паники.
Вейс подошел к окну, и, приоткрыв его, с наслаждением вздохнул пахнущий морем воздух.
– Есть у тебя пара достойных ребят, кого можно было бы послать в Чартиц? Необходимо собрать сведения, расспросить оставшихся в живых… Если Чума придет в Шленхау, о коронации можно будет забыть. Никто из дворян на нее не приедет! А отсрочка – это очередной шанс нашим соседям ущипнуть нас за задницу, причем крепко ущипнуть!
Ричард задумался, и лицо его вдруг осветилось нехорошей улыбкой с изрядной долей злорадства. Он потер свои сухощавые руки, словно муха перед тем, как сесть на еду.
– Пары, может быть, и не найдется, но один человечек на примете есть. Да, я думаю – торопливо добавил он – там и одного будет достаточно.
Палаш медленно кивнул:
– Приказ подпишу утром. Человек должен выехать завтра, промедление смерти подобно.
Клоссар поднялся, уставным кивком головы попрощался с бароном и вышел из круглой комнаты. Сердце его ликовало. Наконец-то он избавится от этого нищего надоедливого ухажера его дочери!
А барон, постояв у окна, широким шагом пересек комнату, достал из комода пергамент и письменные принадлежности, и, макая гусиное перо в золотую емкость с чернилами черного цвета, стал писать бисерным почерком на крохотном кусочке дорогой бумаги, который он аккуратно вырезал своим острым засапожником, с коим никогда не расставался.
Долго обдумывая текст записки, он, наконец, решился писать:
«Достопочтенный господин герцог! Что касается подготовки к Вашей коронации, то она идет без каких-либо задержек. Однако вынужден сообщить о новых фактах касательно Чумы в городах – вассалах Шленхау. Есть все основания предполагать о ее неестественном происхождении, что может быть связано с попыткой срыва церемонии. Меры уже приняты и в кратчайшие сроки мы узнаем о заразе подробнее. Однако, в связи с напряженной обстановкой, прошу помощи у Вас. Нет ли у господина герцога надежного человека, который помог бы нам разобраться в сложившейся ситуации как можно скорее?»
Верный Вам Клеменс Вейс, комтур Шленхау.
После того, как чернила высохли и впитались, комтур подошел к открытому окну и осторожно свистнул. Сверху, где под остроконечной крышей башни располагалась голубятня, послышалось воркование, и вскоре в окно приемной влетел, громко хлопая крыльями, черный почтовый голубь. Привязав к его тонкой лапке свернутую в трубочку записку, комтур шепнул птице тайный заговор, по которому голубь мог найти герцога в Юрбурге без труда, и выпустил черного пузатого красавчика в ночное небо Шленхау. После чего, проводив птицу внимательным взором, сел в кресло и стал потягивать грог.
Глава 3. Покушение
Интимная полутьма обширного будуара вдыхала в себя сладостные вздохи и стоны, исходящие из-под розового балдахина огромной квадратной кровати из красного дерева, где на мокрых от пота простынях неторопливо двигались две человеческие фигуры. На разгоряченных телах любовников плавали блики огоньков крохотного светильника, примостившегося на овальном столике у изголовья кровати.
Женский стон время от времени оглашал спальню родового замка графа Ульриха фон Моли:
– Еще… Еще немного! Ох…
– Все, что хочешь… Все, что пожелаешь!
– Теперь так… О, боги, как хорошо! Не останавливайся, прошу тебя…
Оседлав мужа, Берта в лихорадке страсти трясла пышной гривой черных как беззвездная ночь волос и терлась шелковой кожей бедер о тело Ульриха.
Наконец, рот молодой ведьмы открылся в беззвучном крике, и она откинулась на спину, а граф приподнялся на кровати и стал нежно пощипывать пальцами соски роскошных грудей супруги. Оба не в силах были произнести ни слова.
Ведьма сладостно потянулась, встала с ложа и, покачивая белеющими полушариями ягодиц, прошла к хрустальной двери, вышла в лоджию, на открытый воздух. Внизу чернел бескрайний дубовый лес, а на горизонте скалились цепью острых клыков горы Шаркады.
Сзади послышалась мягкая поступь босых ног, и Берта ощутила на своем плече губы мужа, которые неторопливо скользнули к шее.
– Ненасытный – выдохнула она, и ее губы улыбнулись, обнажив сверкающие белизной зубки – Третий раз за ночь- это уже слишком.
Ульрих засмеялся:
– Чем ты на этот раз напоила меня за ужином? Что за новое зелье выдумала эта черноволосая головка, в которой так много тайн, неведомых мне?
– Просто ты давно не был дома.
Ведьма устало вздохнула и потерлась щекой о колючий подбородок графа.
Руки графа скользнули к бедрам молодой жены, однако та не ответила на ласку.
– В чем дело, малыш? Что тебя беспокоит?
Ведьма поймала гулявшие по ее телу руки Моли и скрестила их у себя на животе.
– Ты слышал, что в окрестностях Шленхау эпидемия? Говорят, Чума…
Граф удивленно шепнул:
– Но она далеко от нас… Что нам угрожает в этой глухомани?
Ведьма заскрежетала зубами:
– Где мы оказались по вине этого чудовища! Ох, заплатит мне герцог…
Она вздохнула и медленно сказала:
– Ты не можешь ехать на коронацию. Ты не должен так поступать. И прикажи своим вассалам не делать этого. Они послушают тебя. Повод прекрасный – Чума. Лучше быть ничего не может. Герцога не смогут короновать, если большая часть дворянства не приедет на церемонию. В присутствии короля им придется принести клятву верности, а заочное согласие в виде письма или грамоты не пройдет.
Ульрих напрягся всем телом, и ведьма лопатками почувствовала каменные мышцы его груди.
– Ты понимаешь, чего ты просишь? Гендин фон Клауре – практически король! Он самый крупный феодал Треснувших королевств, и эта коронация для него – лишь маленький шажок…
– Шажок через пропасть! – вскрикнула ведьма – шажок к тому, что ты никогда уже не получишь короны!
– Я не прямой потомок рода правителей.
– Но ты можешь им стать – спокойно сказала ведьма – если, конечно, я помогу.
Ульрих расхохотался и шутливо стиснул свою избранницу:
– Нет, Берта. Я не настолько богат и влиятелен, чтобы мой отказ смог привести к каким-либо последствиям. Да и как ты сможешь тут помочь?
– Я пущу слух, что мне известен способ избавления от заразы, что подбирается к Шленхау. И когда им всем станет невмоготу, а им станет, уж поверь мне, они обратятся ко мне. И тогда мы посмотрим, насколько велик будет среди черни и родовитых домов авторитет герцога, не сумевшего справится с болезнью!
Ульрих повернул к себе лицом жену и, обхватив могучими ладонями ее обнаженные плечи, всмотрелся в бездонные зеленые глаза.
– Ты, в самом деле, знаешь лекарство от Чумы?
Ведьма горько покачала головой:
– Нет, иначе бы все было гораздо проще. Мы бы тогда просто купили твою корону. От этой ЧУМЫ лекарства нет в природе. Но я знаю, как ее остановить! Я слышала вести про то существо, что ее разносит. Судя по описаниям, я знаю, о чем слухи ходят. Я думаю, я бы справилась. Наверное…
Моли иногда пугался своей жены и пронзительного взора ее глаз, в которых часто загоралось зеленое жаркое пламя, мстительное и беспощадное.
Граф сглотнул и неуверенно помотал очень коротко стриженой головой. В ухе его звякнула серебряная сережка.
– Ну, хорошо – все-таки согласился он. – Но ты же понимаешь, что мой одинокий голос мало что значит. А убедить соседей… Слишком удачлив герцог был до сих пор! Они видят в нем лидера. Да и зачем мне корона? Мне нравится моя жизнь. Этот маленький замок на границе, ты…
Ведьма привстала на цыпочки, обвила шею мужа руками, по тонкой лодыжке стройной ноги заструилась золотая цепочка.
– Скоро тебе исполнится тридцать, дорогой. Прекрасный повод устроить пир и пригласить на него соседей. А уж на пиру вино, женщины, чары твоей благоверной сделают врагов молчаливыми, а друзей – соратниками! Пиры – что сражения, их нужно уметь выигрывать, а ради цели все средства хороши.
Видя, что муж все еще колеблется, Берта проникновенно заглянула ему в глаза.
– Ты ведь мужчина! Не даром я стала твоей. Я люблю в тебе мужчину! Гордого и сильного, способного на все.
Ульрих смял жестким, властным поцелуем губы жены, и нехотя оторвавшись, прохрипел:
– Я для тебя – способен на все. Я получу эту корону, чтобы удержать твою любовь!
Приподняв Берту, он взял ее на руки, как пушинку и понес в будуар, где опустил на кровать.
В полумраке спальни раздался игривый шепот Берты:
– Может, позвать служанку? Втроем интереснее…
– Нет, – прохрипел голос мужа – сегодня я ни с кем тебя делить не намерен.
Ведьма засмеялась радостным музыкальным смехом. Она добилась своего.
* * *
Рассвет осторожно подкрадывался к Шленхау и потихоньку начинал лизать подножия зданий и стен. Солнечные лучи заскользили по выбритому до синевы на щеках скуластому лицу Конрада Таера. Коснувшись черных глаз смуглолицего стражника, капитана из Ведомства по незаконной ворожбе и странным преступлениям, они словно отпрянули в испуге, когда Конрад моргнул и сморщил лоб. Привстав на узенькой кровати, он спустил ноги на холодный, пыльный пол и грустным взором осмотрел свое убогое жилище. Каморка в старом, полуразвалившемся особняке фрау Мейрих была наградой за честный труд десяти лет, отданных служению интересам короны и Дневной Стражи Шленхау. Конраду было двадцать семь лет от роду, и жизнь уже так надавала ему по шее, что он разочаровался и в людях, и в службе, и в собственной честности. Родня, живущая далеко, совсем забыла о его существовании, и писем ему никто не писал. Лишь один лучик солнца освещал его беспросветную жизненную колею, и лучик этот звали Кристиной Клоссар, которая была единственной дочерью Ричарда Клоссара – маршала Ночной стражи. Излишне говорить о том, что Кристина явно не была ровней Конраду по социальному статусу. От понимания этого молодой стражник искренне страдал и все последние годы службы потихоньку копил деньги, чтобы потом попробовать вложить их в какое-либо дело. Копить было просто, ибо одинокому человеку тратить даже скромное жалованье было особенно не на что. Для начала он хотел купить себе рыбацкую шхуну и нанять команду, но потом здраво рассудил, что и за рыбака Кристину не отдадут, потом решился разводить породистых лошадей, но одумался, поняв, что не смыслит в этом деле ни шиша, и, наконец, отчаялся и стал ждать у моря погоды. Последние дни отчаяние приобрело особенно острый оттенок, поскольку в доме Клоссаров стали появляться женишки из числа щеголей «золотой молодежи» Шленхау. Конрад скрипел зубами, однако втайне надеялся на лучшее, тем более, что Кристина была к нему далеко неравнодушна.
Он посмотрел на свои широкие, мозолистые ладони, на одной из которых виднелся шрам, напоминающий звезду с тремя лучами, загнутыми вправо. Память о первом деле… И этими руками он не позднее, чем вчера обнимал стан девушки с каштановыми волосами, а она своими маленькими кулачками упиралась ему в грудь. По красивому, голубоглазому личику лились слезы. Отец дал ясно понять дочери о необходимости выбора мужа в самое ближайшее время. Связь Кристины и Конрада не могла пройти незамеченной для одного из самых информированных людей Треснувших королевств и Клоссар, конечно же, не мог допустить, чтобы его, ЕГО дочь «снюхалась» с каким-то жалким капитаном, тем более, что старик знал не понаслышке о работе стража и не желал своему любимому чаду участи солдатской вдовы или вечно ждущей у окна плачущей женушки.
Конрад вздохнул, подошел к рукомойнику, плеснул в лицо теплой от жары, противной воды и, сняв форму с гвоздя, забитого в стену, стал одеваться. Пару дней назад капитан попал под ливень, и его слегка лихорадило. Натянув облегающие тело штаны из серой кожи, несчастной стражей называемые «жаровней под сардельки», завязал шнуровку на тяжелых сапогах с металлическими подковками на каблуке и по границе носков, застегнул воротник серой рубашки с бирюзовой виверной, вышитой на правой стороне груди, свернул суконный плащ ярко синего цвета и сунул его под мышку. Наконец, одев широкий, стальной пояс со знаком Виверны в ромбе на пряжке, обозначавшем его ранг капитана Дневной Стражи, он, критически осмотрев себя в зеркале, рукой причесал длинные черные волосы, поправил короткий, сужающийся к острию меч – Анелас в ножнах из шкуры мантихора и вышел из каморки, не потрудившись даже запереть за собой дверь. Красть в каморке все равно было нечего. Если бы вор заглянул в жилище капитана, он бы, наверное, разрыдался от жалости. А накопленные деньги хранились у Конрада в надежном месте.
Молодой капитан шел по улице, рассеянно рассматривая дома и мостовые улиц Шленхау. Так рассеянно и с таким искрящимся во взоре счастьем мог смотреть только влюбленный человек. Молодые, сочные как летние ягодки девушки смеялись, строили капитану глазки, облизывали пухлые губки, словно предназначенные для поцелуев, мамаши одергивали дочерей и сами, в свою очередь, игриво поправляли складки шуршащих платьев и расправляли поблекшие перышки. Конрад рассеянно кивал на приветственные возгласы ремесленников, торгашей и молоденьких шлюшек, что стайками собирались на ловлю клиентов уже с утра. Простой народ молодого капитана любил. Женщины за необычную красоту его смуглого черноглазого лица, мужчины за смелость и добропорядочность. Несмотря на то, что у Ведомства по незаконной ворожбе мало было дел обыденного характера, вся улица, на которой жил стражник, обращалась к нему за помощью в делах самого разного сорта, и Конрад по возможности никому не отказывал.