– Догадываюсь, чья это работа… Ох, Клоссар. Надо было нам лучше скрывать свои отношения с Кристиной.
– После драки кулаками не машут – с долей досады в голосе проговорил Тиль. – Что делать-то станешь?
Конрад горько засмеялся:
– Поеду, естественно. А что ты предлагаешь? Только начал распутывать дело Груббера и вот тебе на…
– Передашь дело оружейника мне – перебил товарища Тиль. Он взглянул на ярко сиявшее над городом солнце и прикрыл ладонью глаза:
– Терпеть не могу банальных дел. Бытовуха проклятая. Надо вызывать папашу Флукингера на допрос. Слишком много было неприятностей у Груббера перед исчезновением.
Конрад вдруг вспомнил об утреннем разговоре с ростовщиком и сказал:
– Возможно, дело тебе понравится. Я думаю, что ты даже лучше меня подходишь для разгребания этого гадюшника. Только не клади в стол, прошу тебя. Я чувствую, что следы горячи. Ты знаешь, что Груббер умел заговаривать оружие?
Тиль обомлел:
– Да ну? Кто тебе сказал?
– Неважно. Главное, это еще раз обыскать его дом. Вплоть до последней половицы! Если Груббер занимался ворожбой, то дело может принять совершенно неожиданный оборот. Ты у нас мастер по разным штукам, и в оружии разберешься.
Тиль был рад, что Конрад отвлекся от сумрачных мыслей касательно своего назначения в Чартиц, и охотно поддержал разговор:
– Да, встречал я заговоренные клинки. Что говорить! Хоть они и запрещены формально, тем не менее… У меня в арсеналах по нашему ведомству куча добра подобного за семью замками. Видел ножичек «Палаша»? То-то, брат. Это, видишь ли, некий «Подпалачник». Этим ножом уйму «языков» и стукачей в свое время зарезали в подвалах стражи. Когда война была. А потом нож вдруг интересные свойства начал приобретать. Особенность ножа в том, что он чует жертву. И если в ней есть хоть капля магической субстанции, жертве не жить. Это нож, приобретший свои прелести без помощи заговоров и заклятий. Чисто «природным», так сказать, путем, впитав в себя эмансипации боли жертв и жестокости палачей. Если бы мальчишка – ликантроп был обычным оборотнем, Палашу бы не поздоровилось. А видишь, как оно получилось… «Черная звезда» – это проклятый клан. Нож почуял силу проклятья и защитил хозяина.
Конрад делал вид, что слушает Тиля, хотя сам уже давно думал о другом. И мысли его были мрачнее грозового облака.
Мосс повел Таера в близлежащую Харчевню «На бровях», в которой частенько кутила стража, отмечая очередное раскрытое дело или поминая павших товарищей. В харчевне было не многолюдно. Мосс заказал по паре кружек темного «Doppelganner». Расплатился сам, угощая. Трактирщик заставил пивом весь узенький стол, куда сели сослуживцы.
Конрад отхлебнул пенящуюся темную горькую жидкость и опустил голову:
– Эх, Тиль… Видно кому-то суждено достать звезду с неба, а я вступил в ряды армии неудачников.
– Да брось-ка ты! – спокойно улыбнулся Тиль – Ну зачем сдалась тебе эта девка? Не дуйся, ладно! Ну, девушка? Почему именно дочка Клоссара? В этом городе столько бабья!
– Однолюб я, Тиль.
Тиль засмеялся:
–С каких это пор! Ты же раньше каждой юбке вслед смотрел, идя по улице?
Конрад огрызнулся:
– С тех самых, дружок! Я люблю ее, люблю!
– Не кипятись, я знаю Кристину, она хорошая девушка. Но… Но она дочь Клоссара! Куда ты прешь со своим свиным рылом, капитан! Ей прочат в мужья самых богатеньких сынков в городе! А у тебя даже нормального жилья нет! В шалаш с тобой Кристина не пойдет. Даже если тайно обручиться.
Конрад придвинулся к потягивающему пиво Тилю и шепотом сказал:
– По правде говоря, я собрал некоторые сбережения. И у меня к тебе большая просьба.
Тиль опустил кружку:
– Говори.
Конрад сжал руки в кулаки, покрывшиеся синей сеточкой вен. Было видно, что капитан был не в себе.
– Тиль, – наконец выдавил он, – если со мной что-либо слу…
– Заткнись!
– Выслушай. Если я не вернусь из Чартица, то приди к Майроку «Гривеннику», это карлик – ростовщик, что живет на углу «Червонного переулка», и забери у него все мои деньги. Покажешь ему мой оберег.
С этими словами Конрад снял оберег на грубой веревочке, висевший на его смуглой шее – маленькую железную пятиконечную звезду в круге.
– Это подарок от… Неважно. Майрок все поймет и отдаст тебе пять золотых червонцев. Если отдаст меньше – можешь убить его. С деньгами поступишь по своему усмотрению. Я знаю тебя, они не пойдут на плохое дело.
Тиль посмотрел на оберег:
– Давненько я не встречал подобных символов. Со времен расцвета храмов Утренней звезды. Эх, демон ты наш смуглолицый!
Конрад медленно повернул голову и вперился взглядом в ухмыляющегося Тиля:
– Почему ты так сказал?
Тиль в ответ улыбающимся взором голубых глаз окинул товарища с головы до ног.
– Брось, нытик. Вся стража уже много лет знает о том, кто был твой отец. Думаешь, колдуны стражи не заметили твоих причудливых способностей к отличному видению в темноте и скорому заживлению ран? Не стыдись своего происхождения, капитан. В те годы всякое случалось. И то, что к твоей матери стал заглядывать инкуб по ночам… Это никого не шокирует. Тогда из-за этих проклятых магических штормов кого-только из тонких миров не вылазило. Ты заслужил репутацию работяги, и хотя ты изрядный пессимист, ребята тебя уважают. А происхождение… – Ларс, вон, например, в канаве родился! А мать его была такой шлюхой, что многие на Рыжих островах вспоминают ее с ностальгией до сих пор. Так что, герр Таер, ты еще счастливчик! И я думаю, что твои способности, что остались от неведомого папаши, тебе еще здорово пригодятся в Чартице. Оберег я не возьму, и не проси. Лучше подумай о себе. Ты хоть раз в Чартице бывал?
Конрад поджал губы и опустил голову. Черные волосы рассыпались по плечам.
Тиль промолчал. Затем поднял руку и положил ее на плечо товарища. Конраду захотелось напиться, но нужно было успеть собраться и выехать до темноты.
Трактирщик унес пустые кружки и по знаку Мосса принес еще.
Пивной хмель поднял из глубин души скорбные мысли о Кристине. И думы приняли вдруг совершенно неожиданный оборот. Конрад внезапно осознал, что уже целый год не был с женщиной. Невинные, почти платонические ласки, которыми он довольствовался последние месяцы с Кристиной лишь дразнили его мужское нутро. А поводом к внезапно проснувшемуся инстинкту стала сцена, наблюдаемая в углу харчевни, где еще молодой, но уже с седыми волосами на висках парень звонко ржал вместе с двумя размалеванными шлюхами не первой свежести над какой-то скабрезной шуткой. Обычно путаны боялись появляться в харчевне «На бровях», зная, что здесь собирается стража, но, видно, этим было все нипочем. Паренек выглядел уверенно, на его поясе болтался кошелек.
Конрад по привычке насторожился. Дело пахло воровством.
Прошептав Тилю на ухо о своих подозрениях, Таер стал исподтишка наблюдать за развитием ситуации.
Парень, судя по всему, был совсем «зеленый». Две дурнушки так околдовали его жеманными движениями и многочисленными объятьями, что тот раскис как гнилой овощ. Бутылка «Черной вдовы», купленной парнем, очевидно для смелости и бравады, стояла уже опустошенная. У стола стояла прислоненная к стене старенькая мандолина.
Конраду вдруг стало настолько противно, что он решил не вмешиваться. Пусть дурачок будет обобран до нитки. Это будет уроком ему. И стражник снова уткнулся в кружку, заливать пивом тоску. Тиль усердно ему помогал, и скоро обоим солдатам стала глубоко безразлична судьба молодого паренька.
Вдруг, сквозь бессвязную речь Тиля, пытавшегося приободрить Конрада, Таер услышал тихие мелодичные звуки. Медленно повернувшись, он, как в тумане, увидел, что парень, откинувшись на дубовой скамье, прислонился к стене и тихонько щиплет струны своей бандуры. Шлюхи устало облокотились на стол локтями, делая вид, что внимательно слушают. Они явно устали терпеть причуды клиента и ждали, когда же он напьется до потери сознания и потащит их, наконец, к себе. Вся небольшая публика, состоявшая из Конрада, Тиля, нескольких усталых стражей и трактирщика, бросили тихие беседы и свои дела и стали прислушиваться к песне. Конрад впервые слышал ее.
Звучат шаги во тьме полночной,
Тяжелым камнем на душе
Лежит сундук, что заперт прочно,
И не откроется уже.
Я знаю маленькую тайну,
В нем искра жаркого огня.
Я знаю, что мечом хрустальным
Придет любовь убить меня.
Голос у паренька, конечно, не являлся безупречным, но для неискушенного слушателя был более чем хорош. Главное было в том, с каким чувством, с какой глубиной парень переживал свою незамысловатую, но лиричную песню. Именно, не пел, а переживал! А то, что песня была совсем не знакома никому из присутствующих, было совершенно неважно.
Парень, закрыв глаза, старательно распевал припев:
Но счастлив тот, кто муку тяжкую изведал,
И счастлив тот, кто горе испытал.
А я в колючей тьме не видел света,
А я любви своей напрасно ждал.
Конрад вдруг понял, что песня, словно о нем написана! Его пробрала дрожь, а хмельные черные глаза стали влажными. Он старался не смотреть на Тиля, чтобы тот не посмеялся над его минутной слабостью, но потом понял, что товарищ тоже слушает очень внимательно, покачивая коротко стриженой светловолосой головой. Капитан закусил губу почти до крови. А песня лилась…
Как надоело жить в обмане,
В плену тупого бытия.
Но верю, светлый миг настанет -
С любовью повстречаюсь я.
Она чиста, она порочна!
Однако знаю я одно.
В раю не буду – это точно,
В аду же я давным-давно! Но, но…
Парень на секунду замолк, словно собираясь с силами, и буквально выдохнул слова припева, после чего уронил голову на грудь и заснул.
Шлюхи осторожно подняли растрепанные головы со стола и стали воровато осматриваться. Одна вдруг крепко обняла спящего менестреля и легонько потормошила его. Убедившись, что певец лыка не вяжет, девица потихоньку встала из-за стола, потянув за собой полупьяную товарку. Но от наметанного глаза Конрада не ускользнул тот факт, что на поясе парня остался болтаться пустой шнурок.
Еще недавно Конраду было наплевать на пьяного юнца, но теперь ему вдруг стало жалко его. Решив, что человек, пишущий такие песни, не должен быть обманут обычными уличными девками, Конрад напрягся и сжал губы.
Когда шлюхи, улыбаясь, и покачивая бедрами в пестрых юбках, проходили мимо стола, где сидели солдаты, Конрад молниеносно схватил за запястье старшую. Та дернулась, но, увидев виверну на стальном поясе, обмякла и расплылась в улыбке. Конрад на секунду подумал, что девица симпатичная.
– Что угодно господам стражникам?
– Кошелек – холодно ответил Конрад и посмотрел на проститутку так, что у той задрожали крашеные в вульгарный алый цвет губки. Она молча вытащила из декольте своего потрепанного платьишка кошелек менестреля.
Младшая, почти девчонка, с длинными, почти до ягодиц, золотыми волосами и вздернутым носиком, готова была разреветься:
– Гы-гы… господин капитан, только не сажайте нас в тюрьму! Пожалыста!!!
Тиль усмехнулся, и, покачиваясь, встал из-за стола:
– В тюрьмах и без вас тесно. К тому же, ваша братия платит налог в казну города. А вот за воровство придется отработать!
И, похотливо усмехнувшись, Тиль подмигнул Конраду, но тот покачал головой: «Нездоровится». Мосс, недоуменно пожав плечами, подхватил девиц под руки, и хрипло напевая «Мечом хр-рустальным… Придет любовь убить ме-еня!» кинул монету трактирщику и прошел к двери, ведущей на второй этаж харчевни, где располагались комнаты для ночлега. Поднявшись, он свесил голову: «Я зайду к тебе сегодня вечером. Провожу!»
Конраду хотелось крикнуть вслед: «Ты сам себе веришь?», но он сдержался. Допив пиво, капитан встал из-за стола и осторожно подошел к спящему менестрелю. Тот храпом выводил рулады, могущие по разнообразию присвистов и хрипов поспорить с его музыкальными потугами. Конрад грубо потряс барда за плечо.
Менестрель, одетый в широченную серую вязаную рубаху явно с чужого плеча и темно зеленые портки, приоткрыл сперва один глаз, затем второй, и, еле ворочая языком, выдал фразу, которую Конрад запомнил навсегда.
– Дерьмо случается… – выдохнул менестрель и, зевнув кривозубым ртом, пошевелил пухлой нижней губой, ровно как жующий траву осел.
Конраду стало смешно. Он схватил за волосы певца и рывком запрокинул его черноволосую голову с седевшими висками. Бард с тупым безразличием посмотрел на стражника и вдруг спокойно сказал:
– Если вы не отпустите меня, я вас убью.
Конрад приподнял брови в удивлении. Обычно люди, видя перед собой стражника, сами готовы были наложить в штаны. Либо юнец пьян, либо…
– Спокойней, дружок! – миролюбиво сказал Конрад и протянул кошелек певцу.
– Еще немного, и шлюхи оставили бы тебя без гроша.
–Шлюхи? – удивленно вытянулось лицо у парня, – где они? Потом, поняв, наконец, что путан нет, а у стражника в руках кошелек, менестрель вскочил со скамьи и попросил у Конрада прощения, низко поклонившись ему, при этом певец чуть не упал. Конрад вернул парню кошелек, а тот, покачиваясь, потряс указательным пальцем правой руки:
– Впервые вижу такого честного человека, как вы. Когда-нибудь я напишу про это песню.
– Разве тебе нужен такой маленький повод, чтобы написать песню?
Парень ухмыльнулся, и улыбка показалась Конраду жестокой. Так улыбаются люди с темной душой или ожесточившимся сердцем.
– Ну, господин стражник, сие отнюдь не маленький повод! Барды наоборот пишут песни по, как вы изволили выразиться, маленьким поводам. Увидел красивую девушку на речке, сходил в лес, побывал в храме, капище или других волшебных местах, прошелся с караваном по пустыне, переплыл море на корабле – вот и готова песня! А у меня, например, неделю назад погибла вся семья в Чартице, что по важности ни с чем в сравнение не идет, а я никогда не напишу об этом ни строчки… Так устроено это, как его… вдохновение! – и сказав сие, парень с комической важностью поднял палец вверх и закатил серые глаза к потолку. Потом он, вдруг, сжал свои большие, немного выдающиеся вперед зубы и, схватив себя за лицо ладонью, затрясся в немом плаче. Конрад понял все. Парень явно пытался забыть страшное горе.
Когда капитан случайно кинул взгляд на открывшееся тонкое запястье руки музыканта, то его прошиб холодный пот. На запястье менестреля алели многочисленные свежие кривые шрамы от острого предмета, шрамы недельной давности. Очевидно, юноша пытался покончить с собой, но духу не хватило.
Конрад отошел к своему пустому столу и, взяв недопитую кружку с темным пивом, вернулся к парню и усадил его на скамью. Когда Таер поднес кружку ко рту барда, тот набросился на пиво и, булькая, залпом осушил почти пинту.
– Ты из Чартица? – осведомился капитан – ты давно приехал?
–Вчера – глухо ответил менестрель, утирая рукавом грязные слезы.
– И тебя пустили часовые?
– С письмом для Клеменса Вейса меня не могли не пустить – горько засмеялся молодой бард. Тем более, что ваши Часовые сущие извращенцы! Заставили меня раздеться до гола. Тряпки-то не мои. Спасибо, мир не без добрых людей.
– Понятно…
Конрад с горечью подумал об игре судьбы, познакомившей его с человеком, косвенная вина которого была в том, что сегодня он уезжал, возможно, в свой последний поход. Капитан задумчиво, откинув с лица рукой налипшие от пота волосы, промолвил:
– Ты приехал из Чартица, парень, а я сегодня отправляюсь туда.
Парень быстро посмотрел на стражника, его кадык задвигался, а широкие, но худощавые плечи повисли.
– Что ж, вас можно поздравить герр… э- ээ…
–Таер. Меня зовут Конрад Таер. Я капитан Дневной стражи Шленхау. Ведомство по незаконной ворожбе.
Менестрель с пьяной учтивостью приложил руку к груди и тоже представился:
–Андерас Ян. Менестрель. Бродячий музыкант.