Филиант
Мария Фомальгаут
© Мария Фомальгаут, 2021
ISBN 978-5-0053-5680-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Выходной понедельника
Он подскакивает в половине седьмого утра, только и успевает проглотить чашку кофе вместе с чашкой, да, влезает в деловой костюм, что-то тесноват стал костюмчик, надо бы пару остановок пройти пешком – только некогда, некогда, бегом-бегом на троллеавтометробус (и где-то в этом слове еще должен тренькать трам-трам-трам-вай), и бегом-бегом на работу по темноте улиц еще не проснувшегося города на работу, скорей-скорей-скорей, и вот уже телефон разрывается на куски, всем все надо, все и сразу, и срочно, и немедленно…
Здесь-то его и подстреливают – где-то нигде на перекрестке без улиц, вот так, пулей в голову, он падает, и как будто продолжает бежать, еще сжимает телефон, откуда кто-то кричит, уже не докричится, алло, алло…
– …вот так, – он опускает незамысловатый мушкет, – понял?
Киваю, тут же спрашиваю:
– А… а обязательно из мушкета стрелять?
– Знаешь… оно вроде как и не принципиально, только вот мне кажется, из мушкета надежнее… а вот пули серебряные не надо, нет…
…очередное убийство очередного понедельника потрясло общественность. Напомним, это уже седьмой случай – и снова полиция ничего не может сделать. В правоохранительных органах заявили, что вообще не расследуют происшествия с днями недели, – поэтому ждать раскрытия дела в ближайшее время не приходится…
– А это у вас… заказать можно?
Денебой смотрит на незнакомца, спрашивает как можно непринужденнее:
– Что заказать?
– Ну как же… это самое…
– Что… это самое?
– Ну… понедельник…
– Вам понедельник? Пожалуйста, любой понедельник вам на выбор, вот, например…
– Да нет же… понедельник… ну… это самое…
– Так вот, я вам про понедельник и говорю…
– Да нет же… – голос понижается уже не до шепота, а не пойми до чего, – понедельник… ну… вы понимаете… чтобы его не было!
– И что же вы хотите сделать с понедельником, чтобы его не стало?
– Да как вы не понимаете… – человек хватается за голову, – убить понедельник! Убить!
Я уже жду, что Денебой спохватится, заорет, да вы что такое себе позволяете, что говорите такое вообще, убить понедельник, ну и мысли у вас. Денебой хмурится, почти готовый взорваться негодованием, тут же безучастно смотрит куда-то в сторону, говорит холодно, без интонаций:
– Две штуки с вас.
– Смеетесь? За понедельник?
– За понедельник.
– Да вы с ума сошли…
Денебой не отвечает.
– Ладно… черт с вами…
Он протягивает нам две сырные лепешки, Денебой довольно кивает.
– Заметано… считайте, что завтра понедельник не наступит, можете хоть до обеда спать, хоть до ужина…
– Да какое спать, я чуть свет на рыбалку, и только меня и видели…
– Вот это правильно, вот это вы молодец… а про понедельник не беспокойтесь даже…
Денебой поворачивается ко мне:
– Твоя очередь.
Понимаю, что не отвертеться. И понимаю, что стрелять в тире, целиться по мишеням, это совсем не то же самое, что подбить понедельник – живой, настоящий, с умными глазами и бьющимся сердцем.
– Твоя очередь – повторяет Денебой, и я понимаю, что отступать поздно.
Слишком поздно.
Сжимаю мушкет, иду через площадь, выжидаю, когда он пробежит мимо, быстрый, шустрый, вечно куда-то спешащий, вечно куда-то не успевающий…
Он проносится мимо меня, я сжимаю мушкет, я понимаю, что не смогу выстрелить, просто…
…не смогу…
– Ну? Ты чего? Стрелять разучился, а?
– Сейчас… сейчас…
Бегу за понедельником, смеюсь сам над собой, что я делаю, как будто вообще возможно угнаться за понедельником, а уж тем более, его догнать…
– Уважа… уважа… уважаемый… поне… поне… понедельник…
Он кивком показывает, что слышит меня, тут же отвечает кому-то по телефону, да, да, да…
– Уважаемый… понедельник… а… а почему вы встаете так рано?
– Ну как же… – голос у него хриплый, нервный, срывающийся, – я же спешу, спешу!
– А куда… а куда вы так спешите?
– Ну как же… я же опаздываю…
– А куда вы так опаздываете, позвольте узнать?
(это я все сбиваясь ног, задыхаясь на бегу)
– Ну как же… как же… я же…
Понедельник спохватывается, понедельник не знает, куда он так бежит, а правда, а куда, а зачем, а…
– А…
– Уважаемый понедельник… а вы… а вы не устали?
– А?
– А вы… не устали?
Понедельник первый раз смотрит на меня как следует, о чем-то думает…
– Устал… если бы вы знали, как я устал…
– А вы… а вы не пробо… – теряю его в толпе, бегу со всех ног, прыгаю на подножку какого-то троллеавтометробуса (и где-то в этом слове еще должен тренькать трам-трам-трам-вай), – а вы не пробовали… отдохнуть?
– От… что вы сказали?
– Отдохнуть?
– Это… это… это как?
– Ну… вот, например… выспаться.
Понедельник задумывается, понедельник никогда вообще не думал о том, как это так – выспаться, а тут нате вам, предложили, и как же это сделать…
– Например… отключить будильник…
– Отключить будильник? Ка-ак?
– Ну вот, там есть кнопка на телефоне… да давайте я вам покажу…
…полиция наконец-то спохватилась и теперь расследует убийство очередного понедельника – что поразительно, на этот раз тело понедельника не обнаружено, люди просто проснулись утром не в половине седьмого, а часов в десять, и увидели, что на улице по-прежнему воскресенье.
– …уважаемый понедельник… а вы не пробовали по утрам пить кофе?
– Ну, я каждый раз успеваю закинуть в себя чашку…
– Нет, не закинуть… а заварить хороший вкусный кофе… посидеть с чашечкой на веранде…
Понедельник в клетчатом халате устраивается на веранде в плетеном кресле, в кресле напротив устраивается чашечка кофе, они сидят, болтают о том, о сем…
…невероятную развязку получила история с пропавшим понедельником – он обнаружился совершенно внезапно, сидящим на веранде своего дома (как будто у понедельника есть дом) в компании чашечки кофе. То, что люди приняли за воскресенье, оказалось понедельником, который не спеша позавтракал, и…
– Уважаемый понедельник… вам нравится?
– А? – понедельник отрывается от монитора, в котором вдохновенно возводит что-то бесконечноэтажное, эфирное, воздушное.
– Вам нравится… как вы провели сегодня поне… э-э-э… самого себя?
– Да, это было здорово.
– А сколько понедельников подскакивают ни свет, ни заря, куда-то бегут…
– Да, это ужасно… чудовищно просто…
– А может… а может, вы научите их… что можно… вот так? А?
– Научить другие понедельники? Но ведь ни один понедельник никогда не делал ничего подобного!
– Вы будете первым…
– Думаете… у меня получится?
– А вы попробуйте. Говорят же, не попробуешь, не узнаешь…
– …ну и что это? И что это, я хотел бы знать?
– А… а что такое?
Смотрю на своего шефа, уже понимаю, скандал будет нешуточный.
– Я вас зачем посылал? Я вас зачем посылал, я вас спрашиваю?
– Ну… э…
– А я вам напомню – вот… вот, смотрите…
…город погрузился в полнейший коллапс, какого еще не видывал свет – не ходят троллеавтометробусы, не горит светектричество, не летают летефоны, дороги ничем не дорожат, отопление никого не топит и само не топится…
– И где? И где, я вас спрашиваю? – шеф рвет и мечет, хлопает крыльями, – почему в городе все работает? Почему город живет? Почему, я вас спрашиваю? Почему?
Отвечаю не сразу, хотя понимаю, что могу ответить только одно:
– Думаю… думаю, это надо спросить у понедельника…
Лес заблудился
Тем же утром лес собрал кой-какую снедь, взял ружье, и ушел в лес. Мы говорили ему не делать этого, мало ли что может случиться в лесу – но лес настаивал. Он говорил нам, что виноват в том, что лес заблудился в лесу, и теперь он должен пойти в лес и найти лес.
Лес ушел в лес, когда солнце встало над деревьями – мы ждали его весь день и весь вечер, даже когда стемнело – но лес так и не появился. Мы поняли, что он тоже заблудился в лесу.
Мы были возмущены происходящим, – той же ночью мы долго выговаривали лесу, что так нельзя, что вообще за дела такие творятся, лес пошел в лес искать лес и заблудился. Лес признался, что ему очень стыдно, что так получилось, и он готов сию минуту пойти в лес, чтобы разыскать лес. Лес так и сделал – мы ждали его до рассвета, но лес так и не вернулся, заблудился в лесу.
Мы хотели помочь лесу, но совершенно не знали, как это сделать, – как можно помочь лесу, который без конца плутает в самом себе и не может выбраться? Мы вообще готовы были махнуть рукой на эту затею, если бы не одно но – мы сами заблудились в этом лесу, так бесконечно давно, что уже не помнили, есть ли вообще в мире что-то кроме бесконечного леса. Более того, иногда в наших скитаниях и попытках выбраться из чащи мне самому казалось, что я тоже – лес…
Кто отверг саговник
А мы спасаем планету.
Это очень важно.
Вот вы там сидите у себя, не знаем, где, а мы спасаем планету.
И это очень важно.
Вы сами-то посмотрите, сколько лесов на планете осталось?
Верно, нисколько, уже двести лет нет никаких лесов, одни безжизненные пустыни, одни руины и осколки.
А мы спасаем леса. Это очень просто, посмотрите сами: нужно набрать пластиковых обломков, они сейчас повсюду, потом переплавить. В расплавленную массу добавляем зеленый краситель, хорошенько размешиваем. У нас даже целая фабрика есть, и красители самых разных оттенков. И формы у нас есть, куда заливаем получившееся месиво, вот, посмотрите – тонкие, изящные ветки, узорчатые листья, стройные стволы, тончайшие травинки, – а есть умельцы, которые даже ухитряются сделать капельки дождя и воздушные паутинки на ветвях.
И получается лес – бермудский сабаль, нет, не соболь, сабаль, дум-пальма, должно быть, думает много, саговник отвергнутый, интересно, кто его отверг, красный кедр, мы ему иголки с красным красителем сделали, каменная береза – мы складывали её из камней, как положено.
И получается лес.
Пока он еще маленький, несколько гектар в пустыне, – но он будет все больше и больше, пока вся земля не покроется лесами, как в старые добрые времена, когда планету еще не загубили. Что сказать, трудно, конечно, мы даже иногда отказываем себе в новых запчастях, чтобы купить что-нибудь для фабрики.
Само собой, нам хватает и хейтеров, куда же без них, мы уже привыкли. Да ну вас совсем, лучше бы делом занялись (а это не дело), лучше бы детям больным помогали (вы когда последний раз за сто лет хоть каких-то детей видели?), с жиру беситесь (это мы-то, у которых уже корпуса разваливаются и провода замыкает), а куда ваши родители смотрят (а они нам помогают), ничего у вас не получится (ну, конечно, а лес тогда откуда?) уничтожить вас всех надо (без комментариев).
Но больше всего добил человек, который сказанул буквально следующее: мы, видите ли, неправильно делаем лес, и это не лес вовсе. Что ничего у нас не получится, потому что лесов не осталось, и зря мы стараемся. Нет, мы с сумасшедшими дело не имеем, только их нам еще не хватало, но этот был какой-то уж совсем не в себе. Бредил про какое-то там живое, неживое, сам ничего толком объяснить не мог.
Ладно, черт с ним, собака лает, караван идет, – мы продолжаем высаживать лес, мы верим, что через десять тысяч лет планета покроется лесами, как в старые добрые времена…
Оазис
– Завтра я пойду, – сказал тропический лес.
Мы даже не спросили – куда, мы и так понимали – лес пойдет в город, искать выход из города, должно же быть что-то в мире кроме этого бесконечного города.
Мы даже не сказали лесу, что он не вернется, – как не вернулся хвойный лес и бамбуковые заросли. Насчет хвойного леса мы сомневались – мы не видели, как он уходил, это буковая роща сказала, что он ушел – и мы боялись, как бы на самом деле буковая роща не сделала что-нибудь с хвойным лесом.
Мы ждали тропический лес три дня – разумеется, он не вернулся, как не возвращался никто. В глубине души мы уже понимали, что из бесконечного мертвого города нет выхода, – но боялись в этом признаться сами себе.
Больше нас беспокоило другое – то один, то другой осторожно спрашивали друг у друга, как так получилось, что мы все здесь вместе, ведь не может быть такого, чтобы в одной точке планеты жил хвойный лес и тропический лес, поросли ягеля и мексиканские кактусы. Почему мы не желтеем по осени, почему у нас не облетают листья.
Мы старались не думать об этом – сами не знаем, почему, как и не думали, почему нам не нужна вода, ведь её не было здесь, на маленьком оазисе посреди мертвого города…
Ч… Е… Л… О…
В этой истории у героя не будет имени, оно останется где-то там, за пределами истории, за шорохом страниц. А здесь он будет просто человек.
Ч
Е
Л
О
В
Е
К
И у него будут очки. Вот так:
О
Ч
К
И
Очки непростые, какие-нибудь понаворочанные, стимпанковские, через которые человек
(Ч
Е
Л
О
В
Е
К)
…видит мир. Смотрит на фонарь, например, а видит —
Ф
О
Н…
…ну, и так далее.
Каждую буковку видит, а каждая буковка сидит, запертая в клетке, все-все буквы по клеткам сидят, чтобы слова получились.
А у человека ключ.
К
Л
Ю
Ч
Вот он этим ключом клетки-то и открывает, щелк, щелк, – и готово, порх, порх – буквы и полетели.
Полиция человека ищет, у всех спрашивает, – не видели ли где человека, не пробегал ли? А у кого спросить, у кого, если нет никого, то есть, совсем, – ни фонаря, ни дерева, ни улицы, ни бульвара какого-нибудь – ничего, все разлетелись буквами, буквами, вольными, крылатыми, и не разберешь уже, что это было – Л, В, А, Б, Р, Ь, У, или там – Ь, Ф, Н, О, Р, А, или там еще как.
Так что человека и не поймать. Вот побегут за ним по мосту, а человек по мосту пробежит, М или там О из клетки выпустит, мост-то и обрушится вместе с полицией.
Полиция его вообще побаивается, – не мост, конечно, человека. Вот так вот подкрадутся к нему, а он П из клетки выпустит или там О, или Ц – вот уже полиции и нету.
Так что тут как-то по-другому действовать надо.
А вот…
– Уважаемый… человек… у вас такие замечательные очки…
Человек раскланивается, благодарит.
– А вы бы не могли дать померить?
Человек настораживается, нет ли какого подвоха, наконец, нехотя снимает очки…
Вот тут.
Вот сейчас.
– Смотрите!
И показываем ему на собор на площади.
Он смотрит.