Видит.
А ведь только что не замечал никакого собора, только что видел плененные в клектках буквы, О, С, Б, Р, О, а тут нате вам – изящные колонны, узкие арки, высокие окна, пустота, изваянная в камне, или камень, изваянный в пустоте…
Человек опускается на колени, бормочет что-то, что я наделал, что наделал, – не замечает, как сзади подходит полиция, подбирает оброненный ключ, щелкает замками клеток…
Порх —
Ч
Порх —
Е
Порх —
Л
Порх —
О
Порх —
В
Порх —
Е
Порх —
К…
Вот и весь человек.
И уже поздно спохватываться, ой, не надо, не надо, ну зачем там, лучше бы очки его разобрали на Ч, К, О, И, или там ключ…
А уже ничего не исправить, разлетелись буквы, только их и видели.
А полиция не дремлет, полиция буквы ловит, рассаживает, вот Ч прицепили к Часам, К, Л, Е, О – к Зеркалу, Е и В – ко времени, время в часы посадили, ну какие же часы без времени, а циферблат на зеркало посадили…
И каждому прохожему, который остановился посмотреть время, кажется, что вместо своего отражения он видит человека.
Ч…
Е…
Л…
Деночь
Шаманка пела песню тепла, призывая весну.
На холме стоял вертолет, готовый отвезти нас на большую землю.
Это последние строчки романа.
А первых не было, и вообще больше никаких не было, только эти.
Вот такая несправедливость, что про нас остались только две строчки на обгоревшей странице, и – все.
Мы стали думать, что это за такая большая земля, почему земли две, большая и маленькая. Да еще и расположены они так, что с одной на другую можно полететь на вертолете.
Мы еще могли представить себе две планеты неподалеку друг от друга – но с планеты на планету пришлось бы добираться на космических кораблях, не меньше. Значит, в нашей книге две планеты были слишком близко друг к другу, чтобы у них была общая атмосфера.
Мы пробовали сделать вот такую систему планет – у нас ничего не получалось, большая земля разрывала малую землю в клочья своей силой тяжести. В книге была какая-то система, неведомая нам, с какими-то другими законами физики. Мы прикидывали, как планеты могут вращаться друг против друга, наверное, на большой планете есть полоса холода, над которой проходит малая планета, а малая планета и вовсе пропадает в тени большой земли. Мы воображали себе атмосферу – необычайно плотную – и легкое, почти невесомое притяжение между двух планет.
Мы стали думать, кто такие мы – ведь были же в книжке какие-то мы – мы вообразили себя вытянутыми, истонченными, не то пьющими корнями сок земли, не то идущими по земле. Мы придумали себе огромные глаза, чтобы видеть в темноте – потому что мы будем выходить из своих нор на большой земле только когда над ней появится малая планета, настанет ночь и притяжение совсем ослабнет. Мы придумали себе легкие перепончатые крылья, чтобы парить в темноте ночи… нет, это время ненастоящей ночи должно было называться как-то иначе, например, деночь, а сами мы будем деночники или деночеры, или…
…а что поделать.
От нашей книги осталась одна страница.
Две строчки.
И надо было восстанавливать все самим, с нуля.
Мы стали думать, как шаманка призывала весну, как вообще получается весна – какие-то колебания планет, наклоны осей, дрожь магнитных полей, – и голос шаманки входит в резонанс с магнитным полем, поворачивает планету день за днем.
Осталось понять немногое, совсем немногое. Ну, помимо всего прочего – кто мы такие, сколько нас, как нас зовут, что мы делаем в этой истории. Но сначала – про что вообще была история, что там случилось, наверное, почему-то не стало весны, а мы её как-то вернули.
Тут-то мы и догадались, что случилось с нашей книгой – она сгорела. Кто-то в отчаянии сжег её в печи, чтобы согреться бесконечно долгой зимой.
Но почему ушла весна, спросили мы себя. Наверное, что-то случилось с шаманкой, может, она умерла. И мы приехали с большой земли, чтобы… ну… чтобы научиться петь песню весны, но у нас ничего не получалось, получилось только у одной девушки, она и стала новой шаманкой…
…или нет, все было не так, совсем не так, сказал кто-то из нас – неизвестно, кто, потому что еще ни у кого не было ни имени, ни вообще ничего. Кто-то убил старую шаманку или шамана, чтобы некому было позвать весну… а вот кто?
А кому это было выгодно вообще?
А кому-то с большой земли, – кто-то хотел, чтобы на большой земле климат стал лучше, а для этого надо убить весну на малой земле, вот кто-то убил старую шаманку…
– …сударыня!
– А? – юная шаманка настороженно смотрит на меня.
(Я даже еще не знаю, кто я)
– Сударыня… что именно вы сейчас пели?
– Звала весну…
– Вы уверены?
– Но…
– А давайте начистоту. Вы сейчас пели так, чтобы оставить две планеты в том положении, в каком они были – чтобы на малую землю не пришла весна, чтобы на большой земле было по-прежнему тепло… потому что вы сами с большой земли, за этим вы и прибыли сюда…
Смотрим на шаманку, понимаем, что ей нечем крыть, что уже все понятно, что не отвертеться…
– Постойте… погодите… я видела… видела… там… – показывает куда-то в никуда, как будто вообще за пределы этого мира.
– Что вы видели?
– Мы неправильно решили про малую землю… неправильно… там что-то другое… другое…
– Вы что… были там… за пределами…
– …за пределами книги, да…
– Что… что вы видели…
– Я… я плохо понимаю… плохо…
– Ну, хотя бы примерно…
– Кто-то читает нас… кто-то…
– Кто?
– Я не знаю… – умоляюще смотрит на нас, – честное слово, не знаю…
– Вот что, – спохватываюсь я (ну есть же в книжке какой-нибудь я среди всех нас, а?) – а этот человек… он может… найти книгу нашу… только целую?
– Кто его знает… может, и может…
– Постойте, постойте, давайте лучше его сюда позовем, – возражает кто-то, – ну, не позовем, ну вы, сударыня, сделаете, чтобы он здесь появился… вы же можете…
– Могу, – в глазах девушки первый раз появляется живая искорка, – это могу…
– …и он расскажет нам все про свой мир… как оно там должно быть…
– Нет-нет, постойте, так он не сможет найти книгу, а книга-то наша нам нужна, – возражаю я.
– Да, давайте дадим ему время найти книгу… или книгу придумать… а если не справится, вы его сюда заберете, узнаем, что там за большая земля такая…
Ниспровергатель ниспровергателя
А мы сиводни сабирали памить для памитника а я памить расыпал а мине сказали што я плахой и ваабще пазор. А ище мине сказали што памитник нисправергатилю аснов ето очинь важна а я фсе испортил.
Кор вспоминает.
Посмеивается.
Сегодня все кончится, говорит себе Кор.
Просто.
Сегодня.
Все.
Кончится.
Смотрит на город, роняющий длинную тень на самого себя.
Смотрит на громадину памятника, от которого тени нет…
ВВЕДИТЕ СВОЕ СООБЩЕНИЕ
Люди, я уже не знаю, к кому обращаться, дело-то вообще из ряда вон выходящее. Вы представляете, что мой сыночек ненаглядный сегодня учинил? Вот ни за что не догадаетесь. Стыдно сказать даже. Отказался сдавать память для памятника. Так ладно, я все понимаю, память лишняя не бывает, отдавать-то не хочется, так мало того, он что выдал-то? Он что заявил-то вообще? Взял и ляпнул, что Ниспровергатель вообще позорище, и ничего хорошего не создал, только опровергал все. Вот и думаю, что делать-то…
ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ
Ну, если бы у меня сын такое отмочил, у меня бы сына уже не было.
Ремня ему, да покрепче, чтобы потом неделю сидеть не мог.
Да какую неделю, месяц, не меньше.
Ну, еще не понимает, что несет вообще, чучело…
Это ясное дело, кто ж такое в здравом уме скажет…
За такое в здравом уме вообще стрелять надо без суда и следствия…
– Ну что ты натворил? Что опять натворил, я спрашиваю?
Это отец. И лица на нем нет. И смотрит на Кора так… Никогда на Кора так отец не смотрел, а тут нате вам, будто не на Кора смотрит, а сквозь Кора, будто и нет у него сына больше.
– Да я только…
– Ма-а-альчать! Ты мне поговори еще! Нет, вы на него посмотрите, он еще разговаривать будет!
Кор не понимает, а как еще, если даже оправдаться не дают. Он же только…
Он же…
…только…
Беспрецедентный и вопиющий случай поразил всех своей немыслимостью – если здесь вообще уместны какие-то слова. Некий подросток*
* – имя по правилам закона не указано.
Уничтожил величайшее творение Ниспровергателя – за что, несомненно, должен быть осужден на смертную казнь. Однако, нашлись и те, кто защищают юношу – они апеллируют свое утверждение тем, что невозможно уничтожить то, чего не существует. Ведь величайшее из творений Ниспровергателя – постамент, на котором возвышается пустота, если о пустоте вообще можно сказать – возвышается. Отсюда возникает вполне резонный вопрос – можно ли судить за уничтожение того, чего, по факту, и не было? Правда, убрать то, что подросток поместил на место пустоты не представляется возможным – он устроил там коллапс, – нечто с бесконечно малыми размерами, бесконечно большой массой и температурой, – так сказать абсолютное все в противовес абсолютному ничто, которое там было. Мнения расходятся…
– …сегодня, в день памяти Ниспровергателя грех не вспомнить о нем, – каким он был, что он делал, чем запомнился нам?
– Боюсь, мы так ничего толком о нем и не скажем.
– Что вы имеете в виду?
– То, что он запомнился только одним.
– Чем же?
– Он ниспроверг.
– Мы слышим это со школьной скамьи… но что же именно он ниспроверг?
– Основы. И если вы спросите – какие основы – вы будете неправы. На этот вопрос нельзя ответить, потому что он ниспроверг все. Никто и никогда до него раньше и не задумывался, что произведением искусства может быть пустота, ничто, отсутствие чего бы то ни было…
– …вы мне поможете.
Понимаю, что это не вопрос, и даже не приказ – утверждение какое-то, что вот только так, и никак иначе, и черта с два я от него отверчусь, отстреля… м-да-а-а, мне-то отстреливаться нечем, в отличие от него, который направил на меня пушку…
– Вы мне поможете.
Стараюсь держать лицо:
– Да с удовольствием.
– Да вряд ли вам это удовольствие доставит… Мне бы вот мало было удовольствия, если бы мне пистолет в голову… вы извините, что так, дело-то серьезное… вопрос жизни и смерти…
Присматриваюсь, только сейчас узнаю:
– Так это вы… это вас ищут…
– …ага, там уже какие-то баснословные суммы за мою голову… эх, жалко, головы лишней нет…
– … разрушили творение Ниспровергателя…
Смотрит на меня, смеется:
– И скажите на милость, и как можно разрушить пустоту? Ничто? Там ничего нет!
Меня передергивает, я не хочу слышать это – ничего нет, я не хочу слышать кощунственную правду.
…правду?
Нет, нет, не думать, даже не думать…
– Так чем я могу быть вам полезен?
Он смотрит на меня, глаза стеклянные, жуткие какие-то:
– Мне надо в прошлое.
Меня передергивает, в прошлом-то он что забыл – тут же догадываюсь, а ведь все так просто, ну где еще можно затаиться так, чтобы не нашли, только сотни лет назад…
Настраиваю хроноход, все еще надеюсь что-нибудь сделать с этим, который вломился ко мне, ну хоть как-нибудь незаметно добраться до телефона, – незваный гость опережает меня, стреляет в притаившийся на полке телефон, тот падает, залитый кровью.
– Без глупостей мне тут давайте… – сжимает зубы, – сами ж понимаете, если пустоту Ниспровергателя уничтожил, то вас и подавно раз плюнуть…
Жму на старт.
Хроноход, дребезжа и покачиваясь, катится куда-то в прошлое, год, два, десять лет…
…пятьдесят…
…сто…
…двести…
…только сейчас понимаю, что он смотрит на часы, выверяет что-то, высчитывает, ищет какую-то определенную дату…
– …здесь.
Вынимает ключ из хронохода, – у меня холодок по спине:
– Я что, останусь…
– …не останетесь. Вместе назад вернемся.
– Меня же там…
– …никто вам ничего там не сделает, как и мне.
– Вы уве…
– …уверен. Так что давайте мне тут без глупостей…
Хлопает дверца хронохода, понимаю, что я в ловушке.
Холодеют руки, мерзко покалывают пальцы, я только сейчас догадываюсь, что он задумал. Отчаянно соображаю, как можно открыть хроноход, здесь, сейчас, немедленно, бегом-бегом-бегом, пока он не успел совершить непоправимое…
Но нет, нет, поздно, я уже вижу его, – не этого, которого привез сюда, а – Ниспровергателя, узнаю его чуть нескладный силуэт, здесь, на улице у полуразрушенного фонтана – он идет куда-то, нетерпеливо смотрит на часы, которые показывают неправильное время, он еще не знает, что он – величайший гений всех времен и народов, и…
…и он этого не узнает, никогда не узнает, потому что этот, сзади, уже взводит курок, уже готовится сделать роковой выстрел, уже…
Ниспровергатель (еще не Ниспровергатель) оборачивается, недоуменно смотрит, кажется, что-то говорит, отсюда не слышно, что, что-то вроде ты чего, парень, вообще рехнулся, что ли…
…мир замирает.
Секунды, растянутые в вечность.
Мой пассажир оборачивается, размашистыми шагами идет в сторону хронохода, отмыкает дверь, падает на сиденье, долго не может пристегнуться, в гневе бросает ремень, пряжка отскакивает с обиженным звяканьем.
– Назад давай… назад…
Я не понимаю, почему назад, на смерть, на погибель, я не понимаю, почему он не выстрелил, я не понимаю, и самое главное я не понимаю – почему у того, обернувшегося, было лицо моего пассажира, почему…
– Ну что молчишь? Рассказывать будем или нет?
– Ну, Ниспровергатель…
– Очень хорошо, дальше…
– Ниспроверг…
– Что ниспроверг?
– Ну… э… все…
– Единицу захотел или как?
– Ой, не надо, не надо единицу, ну пожалуйста-препожалуйста!
– Ну так рассказывай давай, что стоим-то?
– Про… про что?
– Про Ниспровергателя, горе ты мое!
– Ниспровергатель…
– Дальше! За одно имя Ниспровергателя тебе оценку не поставят!
– Э… ниспроверг…
– Что ниспроверг?
– Все?
– Да неужели так трудно запомнить, что было до Ниспровергателя?
– А… ничего.
– А конкретно?
– Да ничего…
– Да не просто – ничего, а люди поклонялись пустоте, понимаешь ты, пустоте, отсутствию чего бы то ни было! Люди смотрели на пустоту на пьедестале и поклонялись пустоте! И Ниспровергатель единственный догадался поместить в пустоту нечто бесконечно горячее, бесконечно малое, бесконечно тяжелое и бесконечно яркое – заполнить пустоту, вместо ничего сделать что-то, вместо нуля – единицу! Рассказывай, как он был казнен?
– Ну… э…
…общественность в растерянности – одни говорят, что преподаватель с многолетним стажем заслуживает снисхождения, другие уверяют, что за фразу «за одного Ниспровергателя оценку не поставят» учительница заслуживает не менее чем смерти…
– …это вы его надоумили?
– К чему… надоумила?
– Ну как же? Что он сделал с Творением?
– А… силы небесные… а что он сделал?
– Вот мы тоже не понимаем, что… видите как… он взорвал Творение.
– Взор… нет, что вы такие ужасы мне говорите… да как такое вообще может быть…
– А вот может… он взорвал Творение, оно разлетается с огромной скоростью во все стороны…
– Ужас какой… арестовали его?
– Да там уже нечего арестовывать, говорим же, взорвал он там все…