Снег обнюхивает Замок, согревает Замок своим теплом.
Зима приходит, еще такая зима, за которой придет весна, а скоро придет Зима, за которой долго-долго не будет весны, вот и смотрят все, еще зима или уже Зима. Снег в этом году рановато выпал, так что как бы не Зима. А Снег всех успокаивает, да не будет еще Зимы, что вы, в самом деле. А Месяц пропал, это да, хороший был Месяц, колодцы, арыки, мечети, небо в алмазах, а вот теперь Месяца нет. И все на Каньона косо смотрят, были же следы Каньона там. А вот Пагода пропала, тоже было, была Пагода, и нету, и все на Снег смотрят косо.
А скоро луна на землю упадет, не век же ей висеть-то, вот и упадет, и землю раздавит. И уже не будет ни Пагоды, ни Замка, ни Каньона, ни Снега, ни Месяца, ничего. Надо что-то делать, говорит Каньон, а может, Койот, кто его знает. Надо что-то делать, соглашается Снег. И Пагода. И все-все. А вот зима скоро, а вот птицы собираются в стаи, улетают на юг. А надо тоже в стаю собраться и улететь. Так Снег говорит. А что же делать, говорит Замок, у нас крыльев-то нет, откуда у нас крылья-то. А ничего, говорит Снег, мы крылья придумаем. Снег вспоминает что-то, перетряхивает свою память, ну же, память, глупая память, что ты молчишь, скажи что-нибудь. Память подсказывает что-то странное, непонятное, металлический шарик, из него четыре спицы, пик-пик, пик-пик, зачем, зачем. Память подсказывает еще что-то, Снег роется на своей земле, ищет, вот стальная стрела, рвущаяся в небо, что-то там есть под этой стрелой, Снег смотрит, что там есть, а вот и память, как делать крылья, вот так вот мы крылья сделаем и улетим отсюда. Улетим, соглашается Каньон, улетим, говорит Замок, Пагода ничего не говорит, думает – улетим, Месяц ничего не говорит, думает – улетим.
Зачем ты забрал у меня сердце, говорит Снег, это он Замку говорит. Что ты, отвечает Замок, знать не знаю ни про какое сердце, что мне, делать больше нечего, чужие сердца воровать. Украл ты мое сердце, украл, сокрушается Снег, смотрит в свое сердце, а там Мартовский Заяц, и Безумный Шляпник, и Вальс, и много еще чего. Знаю я тебя, говорит Снег, пробираешься в чужие сердца, а там и похитишь сердце чужое. Снег в гневе вырывает свое сердце, бросает в снег, сжимает зубы от нестерпимой боли. Замок охает, Замок боится, вот это Снег, взял и вырвал свое сердце, чтобы Замку не досталось. А Снегу что, у него на месте вырванного сердца другое вырастет. Вот сердце и выросло новое, Снег смотрит – а там опять Мартовский Заяц, и Штрудель, и Вальс, да что ж такое делается, коварный, коварный Замок…
А Орлой пропал, вот этого вообще никто не ожидал, что Орлой пропадет. Ну, не только Орлой, конечно, но и Черт на Совиной Мельнице, и три черта со скрипками, и Вепрево Колено, и изящные фигуры из стекла, и все-все пропало. Вот так вот Замок утром просыпается, смотрит – а нету Орлоя, и Колена Вепрева нету, как теперь без колена-то. Идет Замок туда, где был Орлой, смотрит, ищет, вынюхивает, что случилось. Смотрит, видит, а это еще что такое, кусочек белой ночи и Кудыкиной Горы. И тут все всполошились, и Вальс, и Туман, и Круассан, и все, все, и орут – Снег, Снег Орлоя забрал… и Снег говорит, а я-то тут при чем, не при чем я совсем. А все говорят, Снег, Снег виноват. А наутро Замок пропал, вот так, совсем. Тут уже Каньон рассердится, что такое, где это видано такое, Замок пропал. И на Снег сердится. А Снег на Каньона сердится, говорит, это Каньон виноват. И ходят по полю, где Замок был, и по другому полю, где Месяц был, и по третьему полю, где Пагода была, ищут улики, не находят. Снег волнуется, Снег ждет, как бы Каньон на него не кинулся, – нет, не кидается Каньон, помнит Каньон про оплавленную землю и тени на стене сами по себе.
И вообще, говорит Каньон, некогда нам тут, так недолго и луна на землю упадет, так что давай крылья доделывать, куда же без крыльев-то. И то правда, говорит Снег, и идут они крылья делать. Хорошие получились крылья, всем крыльям крылья, маленькие только, на двоих не хватит. Ну да ничего, говорит Снег, мы и большие крылья сделаем, лиха беда начало. Ночь наступает, ночью вообще боязно как-то, еще бы не боязно, кто-то же извел Месяц, и Пагоду, и Замок, кто-то ходит-бродит по белу свету, ищет души. Волнуется Снег, не спится Снегу, а тут нате вам – сигнал бедствия от Каньона. Вот так, ни с того ни с сего – сигнал бедствия. Снег бежит, Снег спешит, Снег спотыкается, падает в снег, спешит. Вот и земля Каньонова, а где Каньон, а нету, а это что такое за сияющая стрела поднимается в небо, вот так, забрал Каньон крылья, улетел Каньон.
Снег смотрит вслед Каньону, тут только и осталось, что вслед смотреть. Вот поднимается Каньон, высоко летит, взмахивает крыльями, раз, другой, третий, кувыркается, падает, нехорошо как-то падает, взлетел-то он завтра, а упал вчера, бывает вот такое. Упал вчера, когда еще Пагода была, и Замок был, и Месяц был, и вот прямо на Месяц-то Каньон и упал, вот оно как. Был Месяц, и нет Месяца. Это вчера было, а сегодня все спохватятся, что Месяц пропал. А завтра Каньон крылья украдет и улетит.
А луна на землю упадет, не век же луне висеть-то. Ну да ничего, Снег новые крылья сделает, куда он денется. Трудно, конечно, ну да что делать, куда деваться. Попробовал Снег крылья и полетел. А тут и луна на землю упала, не век же ей висеть. Смотрит Снег – а земли нет, и луны нет, и Месяца нет, где-то теперь Месяц с танцующими суфиями и минаретами, и Замка нет, где-то Замок с привидениями и страшными легендами, и Пагоды нет с колокольчиками и мандаринами, и Каньона нет с залитыми зноем кукурузными полями и фонариками в тыквах. Где-то все это теперь… Думает Снег, смотрит на себя, на свое сердце, ну да, конечно, глупый, глупый Снег, как же сразу не догадался, вот же оно все, в сердце, и Мартовский Заяц, и Вальс, и Вепрево Колено, и Колизей, и стробоскопы в ночном небе, и колокольчики с пагодами, и сакура, и танцы суфиев…
Снег вспоминает, заглядывает во вчера, забирает из вчера Месяц, и Пагоду забирает, а там и Орлоя забирает, вот как, и весь Замок. Крылья-то большие, Крыльев на всех хватит.
Снег спохватывается, Снег оглядывается, чего-то не хватает, а, ну да, тыквы с фонариком внутри, детей на крыльце – сладости или гадости, Каньона не хватает, вот чего. Снег хочет вспомнить Каньон, поймать Каньон, – не может, не получается, летает Каньон по небу, ищи-свищи…
Башня до бури
Можно оставить им знак солнца – вот так, точка и кружок. Нет, нет, нельзя оставить им знак солнца, не пойдет.
Или знак ветра. Стрелка, направленная… куда? И как они поймут, что это именно ветер, а не стрелка показывает куда-то… куда-то…
А вот. Две волнистые линии. Ветер. Или это вода. Ну, конечно, вода. Только им что ветер, что вода, они не понимают.
А вот. Знак луны. Это они точно поймут, знак луны, надкушенный круг, посмотрят на небо – и поймут. Только на хрена им этот знак луны, знак луны им ничего не даст.
Крест… и что крест? Предыдущие оставляли крест, и что это значило, мы так и не поняли, что они хотели сказать этим крестом.
Смотрю на полотно, где буря уносит величественный город, молюсь, чтобы время пощадило краски.
Последний порыв ветра рушит башню, пол уходит из-под ног…
…а вот. Оставить им рисунок, вырубленный в скале. Еще раз смотрю на полотно, вроде бы все пририсовал, вот рыбы выходят из моря, вот человек делает копье, вот строят дом, вот крылатая машина поднимается в небо…
Поймут.
Должны понять.
Просто обязаны понять.
Да ничего они не обязаны, мы вот тоже смотрели на эти полотна, где из глубин огромного города выбивались крылатые ракеты, – смотрели, охали, ахали, ух ты, как древние рисовали, да какие, к ядреной фене, древние, мистификация все это… Вспоминаю, пришло хоть кому-нибудь в голову, что это не просто картина – да как бы не так, только охали и ахали. Так и хочется написать большими буквами через всю картину – не выдумка…
Дочерчиваю рвущуюся в космос ракету – когда порыв ветра уже рушит башню…
…только эти рисунки на камнях ничего им не дадут, ничегошеньки-ничего. Я уже знаю, мы уже сами через это прошли, смотрели на картину, ничего не понимали, даром, что все так точнехонкьо прорисовано, рыбы выходя на сушу, люди строят города… и ничего это не даст, потому что каждый раз новые рыбы, не похожие на старых, и города, не похожие на предыдущие, и много еще чего.
Порыв ветра…
В отчаянии рисую две группки людей, с копьями нападающих друг на друга, перечеркиваю рисунок, может, поймут, что некогда тратить время на всю эту ерунду… Хочу пририсовать еще что-нибудь, айфоны какие-нибудь или машины, тут же спохватываюсь, они-то тут в чем провинились…
Порыв ветра…
Пол уходит из-под ног…
Не успею, уже знаю, что не успею, все-таки отчаянно докручиваю винтики, так, так, ракета почти готова, вот это проклятущее Почти…
…бешеный ураган сметает все на своем пути…
Нет, раз на раз не приходится. Иногда успеваем только-только выбраться из воды, неумело поползти по земле. Иногда – чаще всего – успеваем построить город. До ракеты доходит крайне редко. Пару раз было так, что вообще ничего не успело появиться, медленно-медленно копошились в прибрежной грязи – но их унес ветер.
Спрашиваю себя, поднимался ли хоть кто-нибудь в небо – не нахожу ответа. И уже не найду, не успею, и так всю жизнь потратил на то, чтобы разобрать все это…
…порыв ветра…
…смотрю на знаки, что-то они значат, черт возьми, не могут они ничего не значить, будь я проклят, если не найду…
…будь я проклят…
Иногда мне снится, как я поднимаюсь к звездам.
Иногда.
Последнее время – все реже.
…выхожу с распродажи, ловлю себя на том, что слишком долго не вспоминал про ракету – циклов десять, а может, и больше. Надо было что-то делать, надо было что-то вспомнить, но я не помнил – что.
Не хватило одной минуты.
Не хватило полминуты.
Не хватило 45 секунд.
Не хватило 23 секунд.
Не хватило 19 секунд.
Не хватило 1,5 минуты.
Не хватило 7 секунд.
8 секунд.
7 секунд.
5 секунд.
8 секунд.
7 секунд.
…потом сорвался, выдохся, плюнул на все и на вся, неплохо обустроился в городе, даже дом себе прикупил. Обещал вернуться к ракете в следующий раз. И в следующий. И в следующий. И…
Не хватило 20 лет.
Не хватило 24 лет.
Не хватило 12 лет.
Не хватило…
Хотел подсчитывать минуты, понял, что тут нет смысла считать даже дни. Смотрю на записи, не верю себе, как пять секунд, смотрю на эти пять секунд, как на потерянный рай…
…гравитация хочет разорвать меня насмерть, не вижу, но догадываюсь, что земля остается где-то там, там…
– Еще один.
– Упустили?
– Ну….
– И куда вы смотрели, я вас спрашиваю?
– Я…
– О-ой, горе мое, давайте, вычеркивайте…
– Ага, есть…
Серебряная стрела разлетается на осколки.
– Черт… вычеркнули уже?
– Ну…
– Ну что с вами поделаешь… теперь перепечатывать всё…
Город с качелькой
0
А я построю город на Луне.
Это когда меня спрашивали, кем я хочу быть, что я хочу делать.
А я говорил:
– А я построю город на Луне.
И все охали, ахали, ах, какой мальчик умненький. Ну, это поначалу все охали-ахали, лет до десяти, потом-то началось, а-а-а-а, ты бы про учебу поду-у-у-ма-а-а-ал, а ты – ы-ы-ы….
А я.
А я построю город на Луне.
1
…визг тормозов…
Рев клаксона…
Делла вырывается из-под колес, каблук поломала, каблук-каблук-каблук, ковыляет прочь, кто-то сзади орет, куда под колеса прешь, ответить бы ему что-нибудь такое, обидное такое, да некогда, да не до того, да пошел он…
Делла спешит, надо домой, прочь-прочь-прочь с промозглой улицы…
Люди в форме выходят из темноты, ведут за собой неприметного человечка, вопросительно смотрят на него, он показывает на Деллу.
Делла хочет спросить – а что такое, не успевает, люди стреляют, все, разом, мир летит кувырком, Делла падает, чер-р-р-рт, больно, бежать-бежать-бежать, легко сказать – бежать, это от хулиганов от каких-нибудь убежать можно, а тут стреляют, а тут…
Второй каблук летит к чертям, Делла бежит босиком, разбрызгивает лужи, что-то вонзается в ногу, чер-р-р-т, больно, бежать-бежать-бежать, и не остановишься, и не спросишь уже, что я вам сделала, не спросишь…
Визг тормозов.
Свет фар за пеленой дождя.
Распахивается дверца, слабый шепоток:
– В машину. Быстро.
Делла шарахается, как черт от ладана, Делла слышала страшилки какие-то, как девушек в машины затаскивают, но чтобы вот так, чтобы средь бела дня…
– Дура ты, хочешь, чтобы пристрелили тебя к ядреной фене?
Делла прячется в машину, хлопает дверца, автомобиль срывается с места.
– А… спасибо.
– Да не за что.
– А мы куда?
– А домой.
– А домой куда?
– А на Луну.
– А если серьезно?
– И я серьезно…
– А тама города есть?
Малява показывает на здоровенный диск Луны над башнями.
Киваю:
– Будут.
– А ратуша будет?
– И ратуша будет.
– А парк будет?
– Будет, будет.
– А качелька будет?
– И качелька будет.
– А… а мы с тобой будем?
– И мы будем.
2
– Документы ваши.
Келлер еще надеется проскользнуть мимо поста, еще надеется, что все обойдется, что не ему это крикнули, не ему…
Гражданин, документы ваши…
Келлер оборачивается. Обреченно подает руку, как всегда спрашивает себя – почему руку, вроде как в голове это должно быть, да ничего оно не должно…
Страж порядка хочет проверить сам, спохватывается, подобострастно смотрит на неприметного человечка в углу. Келлер настораживается, где-то он видел этого человечка, где-то, где-то…
Черт…
Неужели сам…
Спину прошибает холодный пот, вот только этого еще не хватало… Келлер отчаянно пытается вспомнить, что делать в таких ситуациях, есть какие-то советы, подумайте о чем-нибудь приятном, вспомните что-нибудь хорошее из своего детства, как назло, только плохое вспоминается, и приятного ничего, ну не считать же за приятное вон, в витрине самолет игрушечный, это хорошо, но не настолько хорошо. Да и вообще, кто сказал, что это помогает, тут больше на уровне суеверий, чем конкретных советов…
Келлер протягивает руку.
Сам сдержанно пожимает руку Келлера, смотрит, нет, не так смотрит, как обычные люди смотрят, а по-своему смотрит. И враки это все, ничего у него глаза не закатываются, и не светятся, и кровь из носа не течет, и не бьется он в конвульсиях, и…
Конец ознакомительного фрагмента.