- А как давно ты сам разговаривал с ним? - внезапно с улыбкой произнес старик, а я посмотрел на него непонимающе. Мне почему-то стало очень неловко, - Когда ты в последний раз молился, святой? Искренне, от всего сердца? Когда разговаривал по душам и просил у него помощи? Вот старый Мораис всегда разговаривает с богом, особенно ночью, когда никто не мешает старику. Идет вон в ту часовенку и молится, возле статуи архангела Михаила. И мне отвечают ангелы. Старый Мораис часто слышит смех ангелов, и считает это хорошим знаком! Поговори, попроси помощи и прислушайся к ответу, что скажет тебе архангел. Сходи, святой, а старый Мораис пойдет спать.
Старик похлопал меня по плечу и направился в обитель, оставляя в полной задумчивости. Я смотрел в след уходящему старцу и никак не мог поймать мысль, что вертелась у меня в голове. Странно… Кажется, что я вот-вот ее поймаю, но она тут же ускользает от меня… Может и вправду старый Мораис прав… Старый Мораис… Старый...
- Мораис, - окликнул я старца, перед тем, как ему скрыться за поворотом, тот обернулся - А сколько же тебе лет?
- Я - стар, святой… Очень стар… - отозвался Мораис, а на его лице расцвела теплая улыбка с оттенком сожаления. - Только вера в господа и его благословение дарует мне силы еще ходить по земле. Но, чувствую, скоро приберут меня. Давно пора бы. Да, Антоний, перенеси казнь. Проведи ее после обеда.
Старик развернулся и продолжил свой путь, а я стоял еще в большем недоумении от того, что сейчас услышал.
- Почему? - успел я крикнуть, старцу, прежде чем он скрылся в тени святых стен, - Почему не утром?
- Так ведь дождь будет, святой! Хворост не возьмется, - привел доводы Мораис, снова останавливаясь, и добавил, - Я же говорю, что я стар, вот и суставы ломит на погоду…
Старец скрылся в тени обители, а я услышал скрип тяжелой двери церкви. Может, старец прав? И мне действительно нужно попросить помощь? Я направился в часовню. Если Мораис шел оттуда, значит она открыта.
Глава четырнадцатая.
Я зашел в часовню. Огарок маленькой свечи немного рассеивал тьму, играя на статуях красивыми бликами. Шаг… Скрип половиц в абсолютной, благоговейной тишине. Архангелы смотрели на меня с молчаливым укором, ожидая раскаяния. Я отыскал глазами статую Михаила и медленно направился к ней. Старый Мораис сказал молиться, и они ответят… Я начал молиться, вопрошая и каясь, прося прощения и умоляя дать знак, что я верном пути. Старые гвозди больно впивались в колени, но я продолжал молиться. В голове снова зашумело.
- Веришь ли ты в то, что делаешь?, - говорил мне мужчина из видения моего далекого прошлого. Его лицо было знакомым.Но я не помнил его имени. Я кивнул, подтверждая его слова. - Так и они верят.
Мужчина указал рукой на привязанных к столбам инквизиторам, к которым стаскивали охапки хвороста. Я осудил их на смерть, за неповиновение моим указаниям. Они позволили себе слишком многое. Фанатики, толкующие священное писание и мои указы не как нужно, а как вздумается вот-вот предстанут перед господом. Я был не жестоким, но справедливым. И все, что я мог сделать для семей, пострадавших от произвола инквизиции - забрать осиротевших детей на воспитание в орден. Я и подумать не мог, что они сами дойдут до такого самоуправства.
Картинка была настолько четкой, что я видел капли запекшейся крови, оставшиеся на одежде после допроса. Проверка на ведьму была чудовищной, людям связывали руки и ноги, привязывали к шее камень, и бросали в воду. Они считали, что если при таком раскладе осужденная выживает - значит, ведьма и ее ждет костер…
В голове снова зашумело. Видение развеялось. На смену ему в мое сознание ворвался тихий, женский плач. Я распахнул глаза, ища источник звука, но в часовне никого не было. Плач переходил во всхлипы, а я припадал к стенам, пытаясь понять, откуда исходит этот звук и, не найдя ничего, прислонился к статуе Архангела Михаила. На удивление звук стал четче. Сразу вспомнились слова Мораиса: “Прислушайся к тому, что скажет тебе ангел”... Так вот о чем он мне говорил! Я стал простукивать статую, но так ничего не найдя бросился в обитель.
- Кто ведет учет узников? - сходу спросил я у дежурного брата, а тот подпрыгнул от неожиданности. Глаза священнослужителя забегали. Будет врать. - Писарь! Второй этаж, последняя келья, в самом конце коридора.
Дежурный был белее мела, а я почти бежал на второй этаж к нужной келье.
- Вставай! - рявкнул я, подходя к кровати писаря, чтобы поговорить, но там никого не было.
Я осмотрел келью в поисках владельца, и, так не найдя его, снова направился вниз. Дежурный стоял на коленях и молился богу. В несколько шагов я оказался возле него и поднял его за грудки.
- Где он? - рявкнул я, глядя на дрожащего служителя, а тот что-то невнятно пробормотал, - Говори!
- Ты кого-то потерял, святой? - раздался за спиной голос епископа, - Отпусти его. Может я смогу тебе помочь?
Я поставил дежурного на место, и медленно развернулся к епископу.
- Кто из узников сейчас находится в обители? - я сделал шаг навстречу святому отцу, а тот лишь улыбнулся мне. - И где писарь?
- Все, что ты приказал: родители двух девочек, Альвева и двое инквизиторов - развел руками епископ, выдержав мой взгляд. - Писарь в молельном зале. Его давно мучает бессонница, сын мой. Идем, за время твоего отсутствия, святой, орден продвинулся далеко вперед, и тебе многое предстоит узнать. Но не сейчас. Скажи, Антоний, у тебя все готово к казни?
Я отрицательно покачал головой. И правда, я совсем забросил свои обязанности…
- Святой отец, а когда здесь появилась Альвева? - спросил я, чтобы в будущем уточнить у Мораиса когда он начал слышать голоса, - И как давно длится расследование?
- Пару недель назад, - задумчиво произнес святой отец, замедляя шаг. - Расследование о пропаже детей длилось с весны, сын мой. Ведьма хитра и изворотлива. Орден долго не мог вычислить ее. Но, благодаря господу нашему, мы смогли это сделать. Тебя тревожит результат расследования?
Я думал совершенно о своем. О том странном плаче, о Сэне с Софой, меня тревожило как они добрались до избушки, поэтому ответил епископу слегка отстраненно.
- Нет, святой отец. Прошу меня простить, но мне нужно все подготовить. - откланялся я, понимая, что не готов в такой растерянности вступать в полемику, - Но сначала, я бы хотел поговорить с ними.
- С божьей помощью, - благословил меня епископ, и я, поклонившись, направился в сторону каземат. - Вот ключи от подземелий. Будь осторожен, святой, ступени старые и скользкие. Пусть господь бережет тебя.
Подземелье встретило меня сыростью и крысами. Те, кто меня интересовали, были в первых камерах. Я посмотрел на потолок. По моим расчетам, мы находимся под лестницей, что ведет в обитель, но никак не под часовней. Я нахмурился, понимая, что казематы углубляются еще дальше. Я взял факел и пошел вдоль камер. Танцующее пламя выхватывало из темноты сырые стены и грязь, но прохода я не видел.
- Как странно, - прошептал я, дотрагиваясь до стены и пытаясь ее простучать. Тупик. Стена глухая. - Как же такое может быть?
В полной задумчивости я вернулся к камерам и отпер первую. За ней оказались родители Иды и Томасины. Они вздрогнули, когда я вошел к ним.
- Пощадите, - пискнула мать Томасины и сильнее прижалась к мужу, - Но нашим остальным детям было нечего есть… А если с нами что-то случится - то они умрут от голода.
- Мы раскаиваемся, - плакала мать Иды, а отец крестился и не переставая молился, - Мы не хотим в ад! Святой, отпусти нам грехи! Нам страшно…
Я смотрел на затравленных жизнью и страхом людей и пытался отыскать в своей душе хотя бы крупицы жалости к ним, понимая, что ее нет.
- Детей орден заберет себе! - отчеканил я, а женщины завыли, взывая ко мне и к господу, - В ад или в рай - решать не мне. Лишь встретившись со Святым Петром - узнаете куда вам предначертано!
Я смотрел на них, и не понимал. Как можно отдать свое дитя, господне чудо, дарованное не всем, в черные руки на убийство? Я, как и все инквизиторы, лишен возможности иметь семью, воспитывать своих детей. Наш выбор служение богу и посвящение жизни - быть его левой, карающей рукой. Я понимал, что поддался гневу, одному из гнуснейших человеческих пороков, но ненавидел их. Ненавидел, и, ,наверное, в чем-то завидовал.
- А у вас есть дети? - мать Томасины предприняла еще одну попытку поговорить со мной, а я бросил на нее гневный взгляд, - Святой Антоний?
- Я - инквизитор. Мой долг служить господу и посвятить ему всю свою жизнь, - вполне спокойно ответил я, зная, что разговариваю с обреченными. - Кто если не я, и не такие, как я очистить мир от скверны? От вас?
Женщины снова заскулили и прижались к мужьям. Они знали, что требовать помилования и молить о нем - бессмысленно. Их ждал костер, как и всех остальных, приведенных сюда по моему приказу. Я вышел из кельи, запирая ее и направляясь к следующей.
- Альвева, - позвал я через маленькое окно в двери, через которое увидел девушку с безжизненным взглядом, смотрящую в одну точку, - Альвева, ты хочешь исповедаться?
Девушка молчала. Я позвал ее еще несколько раз, но она даже не повернула голову, хотя прекрасно меня слышала. Я двинулся к последней камере, утешая себя мыслью о том, что я не могу всех спасти, как бы не хотел этого.
- Святой! - припал к двери один из братства. Он смотрел на меня умоляющим взглядом. Я жестом приказал ему отойди от двери. И вошел сам. Второй инквизитор сидел с отрешенным видом и что-то бормотал себе под нос, обнимая себя и раскачиваясь: “Господь меня любит!”. - Он сошел с ума, когда узнал, что нас сожгут сегодня. Святой, скажи, за что? Мы лишь собрали те знания, что получали по крупицам, путешествуя по миру.
- Ложь - это тоже грех. Все, что бы вы не говорили или писали, как инквизиторы должны проверять лично, - вздохнул я, понимая, что им это уже не пригодиться, - Я понимаю, почему вы написали этот трактат. Вас охватила жадность, возможность легкого обогащения и наживы, но никак истины и правда.
Инквизитор опустил глаза, встал на колени и прислонился лбом к моим ногам.
- Отчитай меня, святой, - тихо попросил инквизитор. - Знаешь, в какой-то мере, я рад, что получилось именно так. Всю жизнь жить в страхе, что обман раскроется, и нас все равно сожгут… Лучше страшный конец, Антоний, чем бесконечный ужас.
Я читал молитву, но мысли были далеко отсюда. Я нервничал и волновался. Меня не отпускало беспокойство за ведьму. Когда она успела занять все мои мысли? Как я мог упустить этот момент? Я сам грешен,господи! Помоги мне и спаси мою душу! Отчитав инквизитора, я направился в свою келью, чтобы составить протоколы и подготовить обвинение для казни. Семь протоколов - семь костров.
Я просидел в келье несколько часов, прежде чем за окном начался дождь. Он громко барабанил в мое стекло. Старый Мораис оказался прав. Что-то мне подсказывало, что старик не так прост, как мне показалось.. В келью постучались, прервав мои мысли и оторвав меня от размышлений.
- Святой Антоний, - в келью вошел Лагот, и поклонился, - Все готово. Дождь как раз закончился, ведьму уже поместили в клетку, чтобы вывезти на главную площадь. Остальные привязаны к клетке. Столбы установлены, а народ начал собираться. У вас все готово.
Инквизитор старался не смотреть на меня, а я вспомнил наш разговор на выходе из обители.
- Скажи мне, сын мой, - начал я, откладывая готовые бумаги в стопку, - Пришло ли время тебе покаяться? Нашел ли ты время для общения с богом, чтобы я смог отпустить тебе грехи, после того, как покаешься?
Лагот отрицательно замотал головой и вышел из комнаты. Я хмыкнул про себя, почему-то связав плач в часовне и отказ Лагота от исповеди. Я слишком устал, за последние несколько дней. Даже не помню сколько я спал, да и спал ли вообще. Взяв бумаги и протоколы, накинув капюшон на голову, я вышел из кельи и направился к выходу из обители. Лошади уже были готовы и ждали только меня. Старый Мораис держал мою лошадь, что стояла первой в ленте движения. Это честь вести колонну на костер.
- Мораис, а как давно ты слышал эти голоса? - прошептал я старику, когда подошел ближе и взял удила, - Ты слышал их до появления Альвевы?
- Старый Мораис помнит их с того момента, как оказался здесь. - улыбнулся старик, прищурившись глядя на меня, - Ты тоже слышал их, да святой?
“Угу” - согласился я, понимая, что епископ обманул меня. Так, с этим разберусь чуть позже. Сейчас важно провести казнь и поехать домой. Да простит меня господь, я слишком устал за эти дни. Я вскочил на лошадь и, отдав приказ трогаться, повел лошадь. Город встретил нас, как героев. Я впервые видел, как люди выходили на улицу. С верхних этажей домов нам бросали цветы.
- Во славу господа! - ревела толпа, присоединяясь к колонне. Сверху красивым, цветным дождем осыпались лепестки и соцветия душистых цветов. Люди праздновали победу над еще одной нечестивой, не вдаваясь в подробности и не разбираясь. То ли от страха перед инквизицией, то ли от нежелания к участию, но никто не спросил, виновна ли Альвева. Зато, когда мимо них проезжала клетка с ведьмой, люди фанатично скандировали:” Сжечь! Сжечь! Сжечь!”
Дай мне сил, Господи, разобраться во всем этом. Один я просто не справлюсь, и все это бесчинство будет длиться вечно.
- Привязать приговоренных! - прозвучал приказ начальника стражи города, который уже ждал нас на трибуне, - Принести хворост!
Мы спешились и направились на трибуну. У нас были лучшие места, чтобы каждый, кто присутствовал на площади, мог отлично нас видеть и слышать. Они сделали из правосудия развлекательное мероприятие. У меня не хватало сил смотреть на весь этот балаган. Люди жаждали крови и зрелища, блестящие предвкушением глаза у толпы ввергли меня в недоумение. С каких это пор причинение боли другому вызывало у них азарт и услаждало взор?
- Святой Антоний, - окликнул меня епископ и поклонился, - Сегодня честь зачитывать приговор принадлежит тебе!
Толпа сразу же оживилась, а по людям эхом прошестел благоговейный трепет. Медленно, но верно, люди следовали примеру епископа - припадали на колени, осеняли себя крестным знаменем и начинали молиться. Я бросил быстрый взгляд на площадь. Приговоренные уже были привязаны к столбам, хворост был сложен, а у каждого из семи костров стояли стражники с факелами, в любой момент готовые привести приказ в исполнение. Я вышел вперед.
- Сегодня состоится казнь убийц. Не ведьм, не бесноватых, а простых убийц. - громко начал я. Толпа молчала, но на их лицах проступило разочарование, - Альвева обвиняется в убийстве шестерых детей! Доказательства - кости, найденные у нее в подвале! Она использовала вытопленный жир детей, следуя трактатам безграмотных инквизиторов, которые своей алчностью и жадностью навлекли смерть на шестерых детей и пятерых взрослых. Родители, продавшие своих детей за еду, так же подлежат сожжению за запрещенную торговлю людьми,, заведомо зная, что их детей ждет смерть! Привести приказ о сожжении в исполнение, сразу же, после последнего слова осужденных!
Толпа взревела, а людей стали закидывать обреченных камнями, крича о том, что они нелюди. Но нелюди были не только они… Злобное стадо людей, которые хотят выслужиться перед ликом нашего Господа, чтобы попасть в рай. На половине присутствующих не было креста. Даже на страже я не видел крестов, хотя молились они яростно и с фанатизмом.
- Прекратите! - рявкнул я, а поток камней прекратился, - Дайте им сказать последнее слово! Я вынес самый суровый приговор - сожжение без повешения! Если не хотите, чтобы бог покарал и вас - оставьте ваше действо!
Толпа притихла, а я неотрывно смотрел на обреченные лица осужденных. Женщины плакали, мужчины, стойко сжав челюсти смотрели куда-то в пустоту. И только Альвева смотрела на меня ненавидящим взглядом.
- Прости меня, - прошептал я ей одними губами, - Я сделал все, что мог.