Хрипя и обливаясь потом, я на ходу удерживаю младшую дочь на плечах за болтающиеся у моей груди ножки, и буксиром тащу за собой не поспевающую ее старшую сестру, с ужасом осознавания, что ресурс энергии моего истощенного организма, затрачиваемой в подобном темпе, расходуется слишком быстро. Супруга, судя по мучительным гримасам на ее бледном лице, также страдает от заданного темпа и заметно отстает.
Я бегу, упорно перебирая ногами и волевым решением пытаюсь игнорировать боль, раздирающую тело. Чтобы заглушить протест организма, я думаю о своих детях. О маленьких невинных существах, которые не заслужили того, что с ними происходит. О супруге, в чреве которой зреет наше третье дитя. О нашей крохотной семье, чудом выжившей посреди разгромленного апокалипсисом мира. О нагоняющей нас серой массе тварей, звериная скорость которых как минимум вдвое превышает нашу. О длине оставшегося пути, пролегающего через чахлый городской парк, а потом — по неширокой дороге, зажатой между блоками промышленных зданий — в сторону берега моря. О яхт-клубе, где нас ожидает странный мужик, прежде вышедший на радиосвязь и призвавший к себе ради общего спасения. Или не ожидает…
Я осознаю, насколько слабые карты раздала мне судьба в этом зловещем казино. Что в сложившейся задаче слишком много переменных, при том, что слишком много поставлено на кон. Но я ничего с этим поделать не могу. А могу лишь продолжать бежать, противопоставляя внешним обстоятельствам лишь собственную человеческую волю и животное стремление выжить. Просто поднимаю, выбрасываю вперед и отталкиваюсь правой ногой. А потом то же самое произвожу и с левой. Пересекая, когда повезет, участки заасфальтированных тропинок, а чаще продвигаясь по пыльной, затоптанной и неплодородной почве, покрытой вялой порослью жухлой травы.
— Я не могу!!! — доносится до меня отчаянный окрик супруги, когда мы добираемся до противоположной окраины парка.
Остановившись, я оборачиваюсь назад. Жена отстала и остановилась в десятке с лишним метров от меня, уперев руки в ствол дерева и в изнеможении опустив вниз голову. При этом серая масса показывается у дальней кромки парка, там, где мы были лишь считанные минуты назад. Твари несутся к нам на встречу, перескакивая, будто взбесившиеся кузнечики, через пролеты упавшего на бок колеса обозрения.
— Еще немного! Потерпи! Пожалуйста, бежим дальше! — кричу я супруге, лихорадочно размышляя о том, как заставить ее двинуться вперед.
— Не могу!!! — сипло, задыхаясь выдавливает она из себя, когда я подбегаю к ней и ложу руку на плечо.
Ее лицо покрыто красными пятнами и мокрый от пота, а сбившиеся волосы прилипли ко лбу, застилая глаза.
— Оставь меня тут… Я не могу больше… Спасай детей…, - говорит она, не поворачивая ко мне лицо.
— Ты — совсем дура! — выкрикиваю я, ошеломленный ее немыслимым поведением, готовый с размаху треснуть ее за сказанные слова по щеке.
— Оставь… Я не смогу…, - продолжает она и поворачивает лицо в сторону нагоняющей орды, передние фланги которой, тем временем, достигают середины парка и стремительно сокращают расстояние между нами. Я с ужасом смотрю в их сторону, различая отдельных тварей, несущихся на четырех лапах, которые вытянули вперед куцые морды и сверкают желтыми глазницами.
— Ты должна! Я не могу помочь тебе, ты же видишь! Умоляю тебя, соберись! Ты сможешь! Осталось немного! Надо сделать лишь один рывок и мы на месте! — твержу я ей в попытке помочь преодолеть потолок физической выносливости, веря в то, что человек может, встретившись со смертельной опасностью, отыскать чрезвычайные ресурсы организма, обычно дремлющие, когда нет для этого необходимости.
— Нет…, - сдавленно отвечает она.
— Если ты останешься, то и мы с детьми останемся… Решай сама…, - обреченно, упавшим и несколько театральным тоном говорю ей я, используя свои слова как манипуляционный аргумент, апеллируя к материнскому инстинкту супруги. А еще ощущая малодушное облегчение, что раз так выходит, то путь так и будет, и можно больше не мучиться, а спокойно сесть жопой на землю и ждать, пока всё для нас не закончиться.
— Мама! Мама! Мама-а-а-а-а!!!! — внезапно кричит младшая дочь, протягивая к супруге ручки и нарушая баланс положения своего тела на моих плечах.
Жена, наконец, оборачивается к нам и смотрит сначала на младшую дочь, а потом на старшую. Ее лицо выглядит застывшим, будто каменная маска, а по щекам текут крупные, будто бутафорские, слезы.
Потом она молча кивает головой, шумно выдыхая воздух через рот, как делают ныряльщики перед тем как окунуться в глубины моря. И мы пускаемся в дальнейший бег. Взявшись втроем за руки. Я — впереди, задавая темп и прокладывая маршрут. За мной — старшая дочь, которая бежит молча и без жалоб, позволив мне похвалить себя за то, что мы самого раннего возраста отправляли девочку на секции танцев и тенниса, тем самым выработав в ней спортивную выносливость и стойкость. А замыкающей следует супруга. Она стиснула губы, превратив их две тонкие белые полоски, свободной рукой придерживает низ живота, и уже не отстает, поддерживаемая образовавшейся сцепкой.
Таким образом мы пересекаем дальнюю оконечность парка и бежим уже по асфальтированной поверхности дороги, которая ведет нас к заветной цели…
Ворота
Мы бежим. Моё колено простреливает колющей болью каждый раз, когда груз наших с младшей дочерью тел опускается на него, чтобы сделать очередной прыжок вперед. Огненная лава, разлившаяся в легких, добирается по пищеводу до горла, заставляя его судорожно сжиматься и разжиматься, с трудом пропуская воздух. В моих глазах — трясущаяся картинка, которая лишь по центру сфокусирована, но оставляет края размытыми. И в этом центре вдруг показывается искрящаяся синева. Она появляется будто из ниоткуда, разлившись между серыми уродливыми блоками строящихся зданий, будто магический художник пролил на унылый пустой холст ярко-бирюзовую краску, которая превратилась в прекрасный мираж, облагородив панораму выжженной добела пустыни.
Я не способен выделить ни капли лишней энергии, чтобы выкрикнуть хоть слово. А только отрывисто мычу, показывая супруге кивком головы вперед, в сторону показавшейся синевы. Она кивает мне в ответ похожим мычанием, также не способная на членораздельные звуки. Красные пятна на ее лице, исказившемся в гримасе с трудом преодолеваемого усилия, кажутся еще более пунцовыми. Однако она стойко продолжает бежать и не сбавляет темп. Мне приходится лишь слегка поддерживать натяжение нашей цепочки, чтобы ей было психологически легче, думая, что основная нагрузка легла на меня, а ей приходится лишь перебирать ногами. Старшая дочь, удерживаемая по обеим сторонам, держится молодцом. Она тяжело и коротко дышит в ритме бега и держит крохотные пухлые губы упрямо поджатыми. Ее младшая сестра также переносит безумную скачку без капризов, не ерничая на моей шее, несмотря на тряску, и на то, с каким остервенением я вцепился в её правую лодыжку, чтобы удержать девочку на месте.
Не решаясь оглянуться назад, я, однако, будто кончиками волос на затылке ощущаю, как твари опасно приближаются к нам. Я слышу их короткие скрипящие вопли и даже сухое поскрипывание от касания их лап по дорожному покрытию. И надо бы поддать скорости, чтобы не позволить им нагнать нас. Но я не могу выжать из своего организма ни миллиметра лишнего темпа. И со сжавшемся сердцем лишь молюсь о том, чтобы хватило сил хотя бы поддерживать текущую скорость и не рухнуть в любую секунду без сил.
Тем временем, синева моря разливается еще шире, выплыв жирным синим боком из-за прибрежной насыпи, образовавшей участок дикого песчаного пляжа. А еще я улавливаю холодок соленого морского бриза, деликатно дующего навстречу, не слишком сильно, чтобы не тормозить наш бег, но в то же время достаточно ощутимо, чтобы приятно холодить моё разгоряченное и мокрое от выступившего пота лицо.
Яхт-клуб должен быть чуть левее, пока не видный нам, скрытый за выкрашенным известью забором, но обозначающий свою близость шпилями нескольких парусных мачт, проткнувших чистое голубое небо. Как мне помниться, чтобы попасть на его территорию с нашей стороны, следует лишь добежать до невысоких железных ворот. Я уже вижу их, эти старые железные ворота. С расстояния нескольких десятков отделяющих нас метров, они выглядят закрытыми. Но это еще ничего не значит. Они вполне могут быть лишь прикрыты незащищенными створками. Как, впрочем, могут быть и заперты на висячий замок. В таком случае нам придется попытаться перелезть через ворота, если на подобный манёвр у нас будет время и физическая на то возможность.
Сежеасфальтированная дорога прерывается, отдавая бразды правления короткому участку выцветшего, щербатого и осыпавшегося покрытия, родом, наверное, из середины двадцатого века, которое заканчивается перед железными воротами. И случается то, что наверное, должно было рано или поздно случиться, учитывая, насколько удачно для нас пока все складывалось. Для меня — с незажившим коленом и ребенком на шее. Для супруги — на пятом месяце беременности и с отчетливо округлившимся пузом. И для семилетней крошки, старающейся изо всех сил не отставать от родителей.
Когда до ворот яхт-клуба остается метров двадцать, девочка внезапно спотыкается о небольшой камень, попавшей ей под ногу, и теряет равновесие, срываясь со сцепки наших рук. А потом, будто в замедленной киносъёмке, она летит вперед головой и со смачным хлопком приземляется лицом вниз на поверхность битого асфальта.
Из наших с супругой глоток вырывается синхронный протяжный стон. Не позволяя себе потерять ни секунды, я, почти не сбавляя темп, на ходу подхватываю на руки упавшую девочку, замешкавшись тем самым лишь на считанные мгновения. А потом бегу дальше, краем глаза замечая, что испачканное дорожной пылью лицо крошки разодрано в кровь, а судя по тому, как она ошарашенно хлопает глазами и хватает ртом воздух, то явно пребывает в шоковом состоянии и не способна продолжать путь самостоятельно.
Первым добравшись до ворот, я впиваюсь в них взглядом в поисках замка, и с ощущением упавшего булыжника в животе, нахожу его, висящим посреди плотно закрытых створок на увесистой железной цепи. Сами же ворота оказываются намного выше, чем казались издали. К тому же они изготовлены из ряда вертикальных полупроржавевших прутьев, приваренных к перекладинам, не имеющих перегородок, чтобы поставить на них ногу и перекинуться на противоположную сторону.
Обреченно, заставляя себя не зажмуривать от страха веки, я оборачиваюсь назад, чтобы оценить обстановку и близость надвигающегося врага. Скулящая, беснующаяся в звериной ярости орда, несется к нам серой тучей со скоростью сорвавшегося с тормоза железнодорожного экспресса, готового разорвать одинокий хлипкий вагончик, оказавшийся на пути. Ближайшие из них находятся в метрах ста пятидесяти от нас. Они бегут, стремительно перебирая лапами, преодолевая по паре метров за один прыжок, скалясь длинными клыками и сверля нас желтыми глазницами, предвкушая скору трапезу. Среди них, почти в самых передних рядах, я снова замечаю «обращенную» продавщицу из магазина. От ярко-красной униформы остался лишь один небольшой обрывок, теперь болтающийся на груди и удерживающийся на месте чудом уцелевшей завязкой, виднеющейся на серой в лиловых прожилках шее. Надо было ее прикончить…
Жена бросается к детям, которые устроились на битом асфальте возле ворот и, поджав колени, жмутся к ним, похожие на выброшенных на улицу нерадивыми хозяевами щенков. Старшая в добавок держит руки у расцарапанного лица и надрывно и беззвучно плачет.
Оторвавшись от девочек, жену вдруг подпрыгивает и принимается неистово трясти створки ворот, будто воротник зарвавшегося хама, как будто на самом деле может сокрушить их своими ослабевшими руками, и кричит мне что-то. А я не могу разобрать ее слова, заглушаемые какофонией скрипящих воплей приближающихся тварей и стуком моего глухо и часто бьющегося сердца, отдающегося пульсацией по телу. Хотя что там разбирать? Все ясно без слов. Мы обречены… И в сложившейся ситуации можем либо бесполезно извиваться в конвульсиях или попросту сдаться, встретив орду лицом к лицу…
— … сделай что-нибудь!!! — я наконец различаю обрывок фразы, которую издает скривившейся рот супруги, когда она перестает терзать железные ворота и остервенело кидается на меня, требуя решительных действий.
— Цепь…, - растерянно бормочу ей в ответ я, когда мой взгляд падает на висящий закрытый замок, который скрепляет концы цепи, в несколько раз закрученной вокруг краев створок злосчастных ворот. Я говорю это больше для того, чтобы что-то сказать, продемонстрировав тем самым свою полезность, а не потому что действительно верю в перспективность внезапно возникшей идеи.
Кольца цепи кажутся мне скрученными неравномерно, оставляя одно из оборотов в намного более свободном положении, чем другие, и позволяя, как мне кажется, расширить узкое пространство между створками.
Мои дрожащие руки судорожно дергают холодный и пахнущий ржавчиной металл, оставляющий на моих пальцах жирные рыжие пятна. И, действительно, к моему изумлению, благодаря манипуляциям с цепью, я умудряюсь расширить щель между закрытыми створками ворот, совсем неширокую, но все же позволяющую протиснуть сквозь нее хотя бы крохотные тельца девочек.
Еще несколько секунд, и ошарашенные происходящим дети оказываются по обратную от нас сторону ворот, а супруга безуспешно пытается пролезть в образовавшуюся щель следом за ними. Благодаря моей помощи, у нее выходит просунуть голову и туловище на уровень чуть ниже груди. Однако она застревает на месте выпирающего живота.
— Что делать? Что делать? — сдавленно и тяжело дыша шепчет она, смотря на меня неморгающим полубезумным взглядом под аркой высоко вздернутых бровей.
— Сними куртку! — догадываюсь об идее я, наблюдая как при попытках протиснуться сквозь щель, топорщиться и блокирует ход плотная ткань охотничьего костюма, надетого на супруге.
Она немедленно приступает к выполнению плана. Выбирается из щели и, оставаясь сидеть на земле, резким движением, не расстегиваясь, снимает через горловину куртку, оставшись в бежевой водолазке, которую она купила, как я зачем-то вспоминаю, когда-то в прошлой жизни во время нашего отпуска, проведенного в Стамбуле.
Однако и этого ухищрения оказывается недостаточно. Выпирающий живот не позволяет жене пропихнуть низ туловища и широкий таз через узкую щель. Она, как может, втягивает в себя пузо, однако боится давить слишком сильно, и тем самым повредить растущему плоду.
— Давай! Давай! Втягивай! — кричу ей я и проталкиваю супругу вперед, наблюдая, как благодаря моим усилиями дело идет более успешно, но в какой-то момент наталкиваюсь на упрямое сопротивление самой супруги, которая впивается в мою руку ногтями и натужно хрипит.
— Нет! Сильнее давить нельзя!!!
Яхт-Клуб
— Втягивай живот! Втягивай! — яростно ору на жену я, впившись взглядом в ее оголенное пузо, торящее под задранной, перепачканной пылью водолазкой, которое не позволяет супруге протиснуться сквозь щель.
Кожа на ее животе натягивается, а железная перекладина впивается во вздымающуюся плоть, сопротивляющуюся натиску. И я знаю, что ей тяжело. Я знаю, что ей нужно сделать очень сложный выбор. Ведь ей приходится бороться с двумя противодействующими инстинктами. Материнским инстинктом сохранения потомства и волей к собственной жизни. И найти правильный баланс между этими силами ей непросто. Поэтому я помогаю ей сделать выбор и надавливаю еще сильнее.
— Неееет!!! — вопит она, упираясь руками и ногами, тем самым выталкивая себя в обратную сторону.
— Опомнись! Ты что делаешь?!! Посмотри туда! — я оборачиваюсь назад, в сторону несущейся на нас орды, которая почти нас настигла, которая преодолевает последние десятки оставшихся между нами метров, — они нас сейчас сожрут! Видишь?!! И все кончено!!! А если ты попробуешь, то у нас у всех будет хотя бы шанс! Ты понимаешь это?!! Понимаешь?!! — во всю свою пересохшую глотку воплю я, продолжая продавливать жену вперед, чтобы, наконец, свершилось то, чему суждено свершиться.
Жена с секунду пристально смотрит на меня, позволяя утреннему солнцу на мгновение отразиться в ее зрачках. А потом она зажмуривается и принимается усиленно и часто дышать, именно так, как я помню, она делала семь лет назад, когда я присутствовал на партнерских родах старшей дочери. Только не для того, чтобы начать тужиться, а чтобы как можно сильнее втянуть в себя выпирающий живот.