Капище - Ланиус Андрей 6 стр.

   Александр Сергеич провел в Белособорске. Всему должна быть своя мера.

   - Выходит, нам крупно повезло!

   - Может, и так, - улыбнулся Алексей, как бы демонстрируя, что проявляет чудеса терпеливости. - Кстати, Александр Сергеевич не обходил молчанием тему нечистой силы: "Руслан и Людмила", "Бесы" - да что там, четверть творчества! А другие классики?! Лермонтов - "Демон", Турге­нев - "Записки охотника"... Помнишь: "бяша-бя-ша..."?

   - Гоголя забыл! - с вызовом вставила Лиля.

   - Да! Гоголь! Особенно Гоголь! Они - знали! Они - чуяли это нутром!

   - Что - это?

   Алексей нетерпеливо поерзал на стуле:

   - Тебя ведь не удивляет, что природа создала такие совершенно разные существа, как слон, муравей и ры­ба-меч? Почему же ты не хочешь напрячь воображение и признать, что ряд можно продолжить и в нем найдет­ся место и для леших, домовых, дворовых, полевиков, водяных, кикимор?

   - Слона я могу увидеть в зоопарке, муравья в лесу, а вот встречать кикимору что-то не доводилось!

   - А ты пойди в комнату смеха и посмотри в кривое зеркало! - бухнул вдруг мой братец.

   За столом воцарилось неловкое молчание. При­знаться, подобного пассажа я ожидал от Алешки мень­ше всего.

   Лиля буквально окаменела.

   - Алексей! - Мама строго стукнула ладонью по столу.

   - Ну, знаешь! - Лиля - тихая, домашняя Лиля - швырнула вилку на стол и выскочила в другую комнату.

   Вот те раз! Вот так семейный совет!

   - Меня не так поняли! - отчаянно завопил Алеш­ка. - Все меня не так поняли! Я никого не хотел оскор­бить! Я всего лишь хотел напомнить об эффекте криво­го зеркала! О том, что вокруг нас мир условностей!

   - Господи! - Мама закрыла лицо ладонями. - Алеша, ты хоть сам понимаешь, о чем говоришь?! Не­медленно извинись перед Лилей!

   - Глупо все, ч-черт... - Он неловко выбрался из-за стола и тяжело протопал за портьеры.

   - Вы, Кларочка, не беспокойтесь, - принялась оправдываться за него мама. - Алеша - очень хороший, скандалов у них почти не бывает, просто сейчас все на нервах.

   - Я понимаю, Людмила Николаевна, - кивнула Клара. - Вы только сами не волнуйтесь.

   - Погодите, дети, раз уж так получилось... - опершись о стол, мама поднялась со стула: - Я вам дам сейчас газеты, которые специально приберегла к вашему приезду. Хорошо бы только, чтобы Алеша не увидел, а то опять будет сердиться. - Поглядывая на смежную дверь, за которой слышался неясный рокот голосов, мама достала из серванта, где хранились ее бумаги, две местные газеты и протянула их мне.

   Я передал их, не разворачивая Кларе, и она, понимающе кивнув мне, деликатно выскользнула на кух­ню.

   Мама с мольбой посмотрела на меня:

   - Он просто переработал, да же понимаешь, Слава?! Мы с Лилей уже решили: как только закончится весь этот бедлам, заставим его взять отпуск и отправим куда-нибудь отдохнуть. Если ты, Слава, немножко по­можешь деньгами. Ты ведь знаешь его заработки и ны­нешние цены.

   - Обязательно помогу, мама, - тихо ответил я. - И ему, и всем вам. В меру своих возможностей.

   - Вот спасибо, сынок, - просто ответила она. - А твоя Клара точно не обидится на нас за этот скандал?

   - Ну, какой это скандал, мама?! Милые бранят­ся - только тешатся. Ты мне лучше расскажи, как по­живает товарищ полковник Вовка Дрючок?

   Мама принялась перекладывать на скатерти вилку с места на место - верный признак душевного волне­ния.

   - Не знаю даже, что тебе ответить, сынок. Его перевели в Белособорск года два назад. Иду я однажды с базара домой - с полными сумками, как всегда, - вдруг рядом останавливается машина, и кто-то кричит из нее: "Тетя Люда! Тетя Люда!" Оборачиваюсь: он, Вовка! Такой же белобрысый, с теми же веснушками, только погоны полковничьи. Довез он меня до дому, сумки за­нес в квартиру, о тебе расспрашивал, просил привет пе­редавать. Если что случится, тетя Люда, обращайтесь прямо ко мне, говорит. Помогу, мол, чем смогу. Звонил иногда. На Восьмое марта, под Новый год. Поздравлял да справлялся, не обещаешь ли ты приехать. Неужели я тебе не писала?!

   - Писала, - успокоил я ее.

   - Ну вот. А когда приключилась с Алешей эта не­приятность, я приоделась и пошла в милицию, - про­должала матушка тихим голосом. - К Володе. Просто хотела попросить, чтобы разобрались внимательней. Материнское сердце знает, если сын не виноват. Гово­рю дежурному: я, мол, такая-то, по такому-то делу, хо­чу видеть вашего начальника, он меня сам приглашал. А тут смотрю - Володя собственной персоной заходит с улицы. Я к нему: "Володечка!" А он так холодно: "Из­вините, гражданка, сегодня приема нет!". А сам - зырк глазами в сторону, шмыг в дверь - и поминай, как зва­ли! Вот тебе и школьный друг! Я так и обомлела. Ведь не за милостыней к нему приходила!

   - Он сказал тебе: "Приема нет" и назвал гражданкой? - изумился я. - И после не позвонил, ничего не объяснил?

   - Да, сынок. Извини меня, старуху, за прямоту, но Володя поступил некрасиво. Просто непорядочно. Я никак от него этого не ожидала!

   Я поцеловал матушку в щеку:

   - Никакая ты не старуха, а симпатичная дама ин­тересного возраста. А что касается Дрючка, то он мне больше не друг, и не будем о нем говорить за семейным столом.

   В прихожей зазвонил телефон.

   - Наверное, кто-то из моих подружек любопытствуют, как там поживают мои гости, - предположила матушка.

   - Сейчас узнаем.

   Я вышел в прихожую и снял трубку.

   - Алло!

Молчание.

   - Алло! Говорите! Вас слушают!

   - Спокойно! - ответил знакомый хрипловатый голос. - Не называй меня по имени. Помнишь то место, откуда мы делали вылазки за запиской?

   Вовка! Я едва сдержался, чтобы не обложить его непереводимой игрой слов. Впрочем, эмоции следовало держать в ку­лаке.

   - Так помнишь? - тихо повторил он.

   - Потайной лаз?

   - Именно. Сможешь там быть через полчаса?

   - Полагаю, да.

   Прежде чем я успел что-либо сообразить, он пове­сил трубку.

   - Сын, кто там? - поинтересовалась из комнаты матушка.

   - Ошиблись номером.

   Клара вышла было в прихожую, но я сделал ей знак, и мы уединились на кухне.

   - Дрючков приглашает меня на срочную встречу без галстуков, - сооб­щил я ей.

   - Ну, вот видишь! Значит, ему все-таки есть что сказать.

   - Никому пока ни слова, даже маме. Не будем возбуждать ложных надежд. Я обернусь быстро. А ты, милая, ути­хомирь как-нибудь домашние страсти. Не знаю, что с ними сегодня случилось.

   - Я постараюсь, - она и протянула мне газеты. - Прочитай по дороге. Тут, как мне кажется, есть информация к размышлению.

   Я заглянул в комнату. Алешка с Лилей все еще объ­яснялись за портьерой.

   Мне оставалось лишь найти благовидный предлог для отлучки.

   - Мама, извини, но я должен покурить, а сигареты как нарочно закончились. Так что прогуляюсь, пожалуй, до торгового центра, а заодно подышу свежим воздухом, - изрек я первое, что пришло в голову.

   - Да что же ты, сынок, не успел приехать, и опять из дома! - забеспокоилась мама. - Я выдам тебе пачку из запасов Алеши, раз уж вы оба так и не сумели избавиться от этой вредной привычки.

   - Нет-нет, мама, у нас с Алешкой разные вкусы. Вернусь через часок. Надеюсь, к тому времени в доме будет тишь и покой. Просьба не донимать Клару занудными расспросами. Ну, я поскакал!

   6. ПОТАЙНОЙ ЛАЗ

   ...В ту далекую уже осень в нашем восьмом "В" сложилась крепкая, хотя и краткосрочная компашка из пяти пацанов. Кроме нас с Дрючком, в нее вошли Сашка Загвоздкин, Жень­ка Багрянский и Алый-Малый. Дискотек в ту пору не существовало, о видиках и слыхом не слыхали, на танцплощадку нас не пускали, да не очень-то и тянуло, и мы все вечера бесцельно слонялись по городу в поис­ках приключений. Алый-Малый, самый сильный среди ровесников не только в нашем классе, но и, навер­ное, во всем городе, регулярно предла­галл нам для веселья затеять драку с парнями из третьей школы, но поддержки не получал. Может, оттого, что остальные не были прирожденными драчунами.

   Как-то раз наша вечерняя прогулка закончилась на площади перед парком "Диана". Вдоль центральной аллеи, уже закрытой для посетителей, горели фонари, но сам парк лежал темной затаившейся массой.

   - А что, орлы, слабо прогуляться сейчас до графи­ни и обратно? - неожиданно спросил Дрючок.

   - Как два пальца обслюнявить, - хмыкнул Алый.

   - Э, нет, - хитро сощурился Вовка. - Кодлой ид­ти, конечно, проще пареной репы. А если по одному? И не по центральной аллее, а по дальней, неосвещенной - между Ракидоном и оврагом.

   При этих словах у меня по спине пробежал холо­док. Думаю, у других тоже.

   - Этак любой может постоять десять минут за забором, а после поклясться, что обнимался с графиней! - хохотнул За­гвоздкин.

   - А мы сделаем по уму, - спокойно возразил Вов­ка, давно, по-видимому, продумавший свою идею. - Завтра после уроков пойдем в парк и спрячем записку с нашими автографами в щель под статуей. А вече­ром соберемся на этом же месте и кинем на пальцах порядок очередности. Только, чур, я иду первым. Нас как раз пятеро, и получается четкая система. Я приношу записку, второй уносит ее на старое место, третий приносит опять, четвертый уносит, пятый возвращает окончательно, после чего записка остается в нашей коллекции навсегда. Какие будут возражения?

   Возражений не было. Не сознаваться же в собст­венной трусости! Тем более что "завтра" казалось очень далеким днем. Завтра мог пойти дождь. Любого из нас по какой-то причине могли задержать дома родители. Наконец завтра все мы могли сделать вид, что совершенно забыли об этом разговоре.

   Однако события приняли прямо-таки неотврати­мый характер. После уроков мы отправились в парк, где сунули в щель постамента бронзовой графини многократно сложенный листок, на котором было начертано: "Здесь кайфовали с оборотнем". Сбоку красовалось изображение улы­бающегося черепа и горящей свечи. Рядом в столбик шли наши подписи, причем каждый норовил подпи­саться позаковыристей. Подделать такую записку было невозможно.

   Вдобавок настырный Дрючок предложил собрать­ся у парка попозже, например, после девяти. Дабы ус­ложнить испытание. Тем самым малодушный получал дополнительный шанс: родители, мол, не пустили.

   Малодушных среди нас не оказалось. Собрались все.

   Стояла, помнится, середина октября, вечер выдал­ся пасмурным: облака обложили небо да еще налетали с реки порывы пронизывающего ветра. Под ногами шуршала листва, но деревья еще сохраняли свой пышный убор.