— «Сэм, хочешь поговорить об этом?»
— «Он быстро умер», — я видел, как ей было больно. — «Но отец сам решил остаться там».
Сэм затихла. У меня самого дочери есть. Я справлюсь.
— «Прости, милая, я не понял тебя».
— «Он остался защищать крепость», — ответила она, взяв руки гаечный ключ, будто желая отвлечься чем-нибудь от свалившихся на неё новостей. — «Хоффман сказал, что у папы был шанс покинуть Кузнецкие Врата, когда они эвакуировали гражданских. Он мог улететь вместе с мамой. Но Хоффман сказал, что он бы никогда не бросил свой взвод».
Большинство людей теперь сочли бы его героем. Чёрт, да так оно и есть: человек, оставшийся защищать свою землю, своих друзей — это и есть герой. Это лучший из поступков. Но я понимаю, что Сэм со мной в этом не согласится. Даже будучи солдатом, она всё равно остаётся маленькой девочкой, никогда не видевшей своего папу. Теперь надо осторожнее со словами.
— «Должно быть, для него это был трудный выбор, Сэм».
Она кивает и снова принимается за ремонт мотоцикла. Но её мысли сейчас заняты совершенно иным. Она просто проходится по всем механизмам, крутит туда-сюда свечи зажигания, хотя и не вынимает.
— «Ненавижу себя», — наконец-то говорит она. — «Теперь я только и думаю о том, что он бросил меня и маму, чтобы остаться со своими приятелями. Но я сама солдат. Я знаю, что это не так-то просто».
Вовсе не просто. Но и отцом быть ничуть не проще. Понимаете, я не совсем и выбирал, вступать в армию или нет. Меня загребли во время операции “Спасательная шлюпка”. Этому умнику Прескотту пришла в голову идея набрать бомжей из числа “бродяг” в армию. Выполняешь приказы, а правительство кормит и лечит твою семью. Я позволил КОГ завербовать меня только ради моих маленьких девочек. Вы не поверите, на что человек готов пойти ради своих детей.
— «Твой отец, должно быть, сильно испугался того, что ты и мама не выживите, если “инди” победят», — наконец-то говорю я. — «Я был точно так же напуган, что мои дочери могут погибнуть, если я не вступлю в армию КОГ. Самый тяжёлый выбор в моей жизни».
Я не был знаком с сержантом Сэмюэлом Бирном, но полковник Хоффман говорит, что тот был хорошим человеком. Этого для меня достаточно. Я просто говорю Саманте Бирн, которую все зовут просто Сэм, правду, как она мне представляется.
Она бросает на меня безжизненный взгляд. Знаете, что мне в ней нравится? Она не боится признаться в своих чувствах. Быть крепким и сильным — не значит держать всё в себе. Я надеюсь, у неё что-нибудь получится с Домом. Бедняга, он всё ещё горюет по своей жене. Он и Сэм хорошо подходят друг другу. Им обоим это на самом бы деле хорошо помогло.
— «Спасибо, Диз», — говорит она. — «Со мной всё нормально будет».
На это можно с разных сторон взглянуть. Либо отец Сэм остался на посту, либо же он бросил свою семью. Я не знаю, почему её папа решил остаться и погиб. Полагаю, у него на это было немало причин. Некоторые из них покажутся полным бредом любому, кто не был в осаде в Кузнецких Вратах. Но таким людям стоило бы заткнуться, пока они не побывают в таком же говне, где им придётся выбирать. Но я знаю, что солдаты армии КОГ умрут ради своих друзей. И ещё я знаю, что сделаю всё ради того, чтобы мои дочери выжили, даже если мне и придётся за это жизнь отдать. Потому что так и поступают хорошие отцы. И дети могут не всегда любить тебя за то, что ты сделал лучше для них, но это и так понятно. Иногда поступить правильно — это не значит поступить как все.
Тебе остаётся лишь надеяться на то, что однажды дети смогут понять, на что тебе пришлось пойти ради выживания.
ГЛАВА 1
«Да сколько же разновидностей у этих долбанных светляков?!»
(Майор Гилл Геттнер, пилот “Ворона”,
во время первой атаки стеблей на Вектес.)
ПАТРУЛЬНЫЙ ВЕРТОЛЁТ “КОРОЛЕВСКИЙ ВОРОН ВОСЕМЬ-НОЛЬ”, СЕВЕРНАЯ ЧАСТЬ ВЕКТЕСА, СПУСТЯ ДЕСЯТЬ ДНЕЙ ПОСЛЕ ПЕРВОЙ ВЫСАДКИ СВЕТЯЩИХСЯ НА БЕРЕГ, МЕСЯЦ ШТОРМОВ, СПУСТЯ 15 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.
Дэймон Бэрд попытался вспомнить, что же он почувствовал в “День-П”, увидев первого в своей жизни червя.
Детали он помнил хорошо, но вот свои эмоции — нет. Но он решил, что тогда он чувствовал себя примерно так же, как и сейчас: от ужаса аж наизнанку выворачивает, волосы на затылке шевелятся, а телом управляет глубоко засевший животный рефлекс, говорящий, стоит ли дать бой или пуститься наутёк. Хоть Бэрд не и знал, почему эти стебли отличаются от остальных, равно как и почему они целиком покрыты здоровенными красными волдырями, но инстинктивно понимал, что надо либо расстрелять их ко всем херам, либо валить со всех ног отсюда.
Сидя в двадцати метрах над землёй в зависшем в одной точке “Вороном”, Бэрд склонялся ко второму варианту. Но вместо этого он пристально уставился на ближайший к нему волдырь.
— «Штаб, говорит “КВ-Восемь-Ноль”, противник в квадрате “Эхо-Пять”», — эту фразу Геттнер повторила, будто растолковывала материал урока самому непонятливому ребёнку в классе. — «Вторжение огромного числа стеблей. Трое этих сволочей только что вылезли из-под земли. Я знаю, что обычно отряд “Дельта” стоит целой армии, но помощь нам тут всё же пригодилась бы».
Вне зависимости от того, насколько херовой была ситуация, Матьесон всегда говорил спокойным тоном.
— «Слышу вас, “Восемь-Ноль”. Но квадрат “Эхо-Пять” — это территория острова. Прошу уточнить ваши координаты».
— «Я, чёрт подери, знаю, что это территория острова, Матьесон! Вот почему это так важно, и именно поэтому нам не помешает небольшое подкрепление. Их здесь вообще быть не должно!»
— «Сколько там полипов?»
— «Ни одного, но это пока что».
— «Вас понял, майор. Ожидайте указаний».
Бэрд снова поправил прицел. Хоть Геттнер и противная желчная сука, но она всё же была права. Стебли, эти громадины, похожие на чудовищного вида деревья, которых они впервые увидели лишь несколько недель назад — они же должны плавать в море далеко от берега!
“Нет. Мы ошиблись. Они уже здесь, и это значит, что они нашли способ пробиться через гранитную плиту. А ведь мы думали, что тут будем в безопасности. Ага, ну да. Как в Эфире. Как в Джасинто. Почему я вообще всегда верю в эту чушь?”
Стебли уже потопили боевой корабль, буровую платформу по добыче имульсии, а также немало мелких посудин. Может, пробиваться через вулканическую породу — это для них обычное дело.
— «Феникс, я тут не могу целый день провисеть», — сказала Геттнер. — «Или пусть эти штуки начинают бой, или пусть валят на хер отсюда».
— «Хорошо, майор, я так им и передам», — Маркус разглядывал стебли через прицел установленного у двери пулемёта, пока командир экипажа, в который входила Геттнер, по имени Нат Барбер делал фотоснимки для разведки.
— «Сколько мы уже так висим?»
— «Две минуты», — ответила Гилл.
— «Повисим ещё десять».
— «Конечно, развлекайтесь там, ребятки. А я просто повишу тут и потрачу впустую ещё уйму катастрофически дефицитного топлива».
Ситуация развивалась не по плану. Стебли за считанные секунды прорывались на поверхность, а полипы, эти маленькие злобные говнюки, перебирая своими ножками и щёлкая клыками, рекой лились с них во все стороны. Они были похожи на крабов, озверевших от жажды крови, которые подбегали как можно ближе к жертве и взрывались прямо перед ней. Но сейчас их не было. Стебли просто стояли на месте и ждали чего-то, испуская свет.
“Я никогда раньше не видел этих волдырей на стеблях”.
Чем больше Бэрд всматривался в них, тем больше ему казалось, что он видит перекрещивающиеся линии на мембране волдыря, которые будто бы делили его поверхность на четыре части.
— «Ну и вот что это за хуйня такая?!» — Бэрду не столько нужен был ответ на вопрос, сколько его просто успокоил звук собственного голоса. — «Я про волдыри. Может, разъяснит кто?»
— «Семянка» — пожал плечами Дом.
— «А, ну теперь-то я спокоен».
— «Ты сам спросил», — Дом выглянул из-за плеча Бэрда. — «Эй, Паровоз Коул? Тебе эти штуки ничего не напоминают?»
— «Напоминают», — отозвался Коул. Все сидящие на борту вертолёта шестеро солдат и собака, столпились у дверцы пассажирского отсека, стараясь занять наиболее выгодную позицию для стрельбы, когда из стеблей неизбежно забьют фонтаны полипов. — «Я такие растения на заброшенных стройках видал. У них ещё высохшие плоды так бабахают. Ох, я с них до упаду хохотал, когда ребёнком был».
— «Я тоже», — ответил Дом. — «Бэрд, только не говори мне, что в детстве ты не бросал их, чтобы посмотреть, далеко ли семена разлетятся».
Бэрду вновь напомнили о его детских годах, полных печали и одиночества. Он вырос в богатой известной семье. Он не ходил туда, куда было нельзя. Вместо приключений у него были дополнительные занятия.
— «Я никогда не играл на стройках», — хоть эти слова и были произнесены с притворным презрением, но на самом деле Бэрд всё детство мечтал о том, чтобы забраться куда-нибудь, где висит знак “Вход воспрещён”. — «Моя дорогая мамочка скорее послала бы дворецкого, чтобы он такой хернёй вместо меня занимался. Ох уж эта сука…»
— «Что скажете, сержант?» — Дом повернулся к Берни Матаки.
— «У нас на Южных островах этих штук не было».
— «Строек?»
— «Нет, таких растений».
Маркус, перегнувшись через установленный у двери пулемёт, с хмурым выражением лица осматривал стебли.
— «Бальзам Эфиры», — отозвался он. Значит, он тоже знал, про что Дом говорил. — «Для смазки оружия использовался. Делают из “Glandulifera ephyrica”».
Бэрд был уверен, что Маркус Феникс сам ни разу в жизни не играл ни на одной чёртовой стройке. Его семья, а вернее даже целая династия, была куда богаче семьи Бэрда. У них было всего лишь несколько неплохих полотен на стенах и особняк с воротами. А вот в распоряжении семьи Фениксов было целое огороженное стенами поместье, а бесценных сокровищ искусства у них хранилось больше, чем даже в долбанном Национальном Музее Эфиры.
А теперь ни у кого ничего не осталось. По крайней мере, черви всех уравняли во владениях.
— «А, ну да, я совсем забыл», — сказал Бэрд. — «У вас с Домом было такое беззаботное детство, друзья и всё такое прочее…»
— «Моя мать», — прорычал в ответ Маркус, — «водила меня на прогулки возле пещер. Она была биологом».
Дом незаметно пихнул локтём Бэрда в бок.
— «Захлопнись уже, Бэрд».
Его усталый голос едва можно было расслышать сквозь шум лопастей “Ворона” даже по рации. Значит, Маркус родителей потерял. Ну и что? Все потеряли кого-нибудь, и Бэрд не считал, что детали того, как и когда это произошло, теперь имеют большое значение. Но, тем не менее, он всё же умолк, продолжив разглядывать волдыри, а “Ворон” тем временем снизился до верхушек деревьев. Порывы ветра били в лицо Бэрду, заставляя глаза слезиться, но он не посмел отвернуться, чтобы надеть очки. Эта сраная псина Мак просунула голову между ногами Бэрда и Дома, будто тоже приглядывая за стеблями. Так они провели пять-шесть минут в полном молчании.
Но затем тот волдырь, на который смотрел Бэрд, внезапно перестал пульсировать.
— «Ух ты, смотрите-ка. Сейчас начнётся», — палец Бэрда напрягся на спусковом крючке “Лансера”. — «В любой момент может лопнуть».
— «Народ, цельтесь точнее», — сказал Маркус. — «Каждый патрон на счету».
И тут все волдыри одновременно перестали пульсировать. Красные пятна стали тускнеть как остывающие угли, в конце концов, стали тускло-серыми. Это сложно было описать, но Бэрд почувствовал, будто он смотрел на застывающий бетон, словно вся жизнь из существа куда-то испарилась.
— «Я так думаю, концерт окончен», — сказал Коул. — «Чёрт, я заплатил, чтобы посмотреть на светящихся крабов, и хочу деньги обратно».
Геттнер отвела “Ворона” в сторону от стеблей, затем поднялась на десять метров вверх над верхушками деревьев и медленно облетела по кругу.
— «Ладно, я сажусь», — сказала она. — «Похоже, они мертвы».
— «Уверена?» — спросил Бэрд.
— «Это ты у нас эксперт по светлякам. Ты распилил мёртвого стебля. Сам как думаешь?»
Бэрд пожал плечами. Пока что никто не обладал достаточным количеством информации о светляках, даже он сам.
— «У меня проблемы с доверием. Особенно, когда дело касается светляков».
Так всё-таки, где же полипы? Его самым вероятным предположением было то, что они появляются не из стеблей, а вместе с ними, точно так же, как это было со светящимися левиафанами. В любом случае, эти мысли его ничуть не успокаивали. Это был словно недостающий кусок мозаики, а Бэрду не нравилась неопределённость.
Геттнер села на просторное поле в добрых пятидесяти метрах от стеблей. Вероятно, она тоже сомневалась.
— «Так, давайте уже разберёмся с этим».
Мак издал глухой рык, уставившись на искривлённые стебли. Берни нагнулась поговорить с ним. Пёс ей почти что до бедра доставал. Это была лохматая оленья гончая с длинными ногами, жёсткой серой шерстью и полным отрешённости печальным взглядом. Пёс по-прежнему был покрыт маленькими ожогами, оставшимися от последней стычки с полипами.
— «Тут нет светляков, милый», — сказала Берни. — «Всё хорошо. Никаких мерзких полипов».
— «Ему с ними надо кое-какие счёты свести», — отозвался Бэрд.
— «Нам всем надо», — она выпрыгнула из вертолёта, крепко намотав поводок Мака на руку. — «Ну, по крайней мере, теперь мы можем изучить этих тварей поподробнее».
Маркус медленно брёл впереди отряда к стеблям, соблюдая осторожность, будто бы рядом была неразорвавшаяся бомба.
— «Я рассчитываю на собаку», — сказал он. — «Животные всю эту херню чувствуют куда раньше нас, людей».
Бэрд держался на приличной дистанции от Мака. Может, сейчас он с виду и весь такой милый и добрый, но Бэрд сам видел, как он чуть с парня скальп не снял. Местные натренировали своих псов в случае чего бежать со всех ног и нападать на группы “бродяг”, ищущих, чем бы поживиться. Бэрда это не особо волновало, так как он считал большинство “бродяг” настоящими паразитами, приплывающими на Вектес, дабы лишь грабить и насиловать. Он просто не хотел проверять, насколько хорошо собака научилась отличать его от этих мудаков.
Дом подошёл к первому на их пути стеблю и легонько постучал костяшками пальцев по твёрдому как камень стволу.
— «На выветренную породу похоже».
— «Ага», — если бы Бэрд своими глазами не видел, как стебли пробиваются из почвы на поверхность, то решил бы, что они тут не одно столетие простояли. Стебли ничем не выдавали тот факт, что когда-то были живыми. — «Или на окаменелое дерево».
— «Интересно, есть ли у него корни, как у дерева?» — Маркус опустил взгляд к основанию стебля.
— «Слушайте, ну это же вулканический остров», — ответил Бэрд. — «Мы тут должны быть в безопасности. Червям сюда точно не добраться, так почему же светляки могут?»
— «Кстати, да, хороший вопрос», — услышать такое для Бэрда было равносильно получению медали. Маркус был скуп на похвалы. — «По крайней мере, мы можем узнать куда больше об этих тварях, раз уж они больше не прячутся на стометровой глубине».
Маркус умолк и, прижав палец к рации в ухе, слушал, что ему там говорят. Он прикрыл глаза на пару мгновений. Это был верный знак того, что услышанное его сильно разозлило.
— «Да, вас понял, полковник», — сказал он. — «Нет, собаку мы нашли… Да, и Берни в порядке… Он что, чёрт подери, теперь геологом заделался?! Ладно, мы будем охранять территорию и дождёмся вашего прибытия. Феникс, конец связи».
Берни посмотрела на Маркуса, сжав челюсти. У них была какая-то телепатическая связь, работавшая только между сержантами. Бэрд заворожено следил за ними.
— «А-а-а…» — зловеще протянула она.
Маркус ненадолго снял бандану и почесал затылок. Бэрд заметил, что седины в его тёмных волосах заметно прибавилось. Нечасто его можно было видеть таким, без головного убора, и от этого выглядел он странно. Каким-то образом, всего лишь сняв с себя кусок выцветшей чёрной ткани, он стал куда более человечным и даже уязвимым, что никак не вязалось с его обычным образом закалённого в боях героя войны.