Комплот детей
Играло радио.
Мягкие клавишные переливы барабанили по паркету как весенний дождь. Они должны были застыть, повиснуть в воздухе занимательным украшением на люстре под потоком врывающегося в раскрытую балконную дверь ледяного воздуха. Музыкант, казалось, сейчас уснёт, превратившись в сугроб. У Иры Филипповой дела обстояли с точностью до наоборот - она как раз заснуть никак не могла.
Сейчас голова её не была настроена ни на одну волну. Там был настоящий хаос из радиопомех, в который - без сомнения - погружено куда больше, чем может воспринять человеческое ухо. Настоящее кладбище затонувших кораблей - девочка с удовольствием бы попыталась до них донырнуть, но сначала нужно пробить эту плёнку из помех. Ира чувствовала, что ей это не по силам. Сначала она каталась по полу, потом билась головой о спинку кровати. Теперь стояла на балконе. Холода она не чувствовала. Четыре ночи родителей не было дома. Их бокалы сейчас звенят в полутёмной коробке английского паба, здесь, неподалёку. А может, цепляясь друг за друга, уже бредут домой... папа, полный, добрый, душистый, вытирает пот со лба и шумно хохочет. Ключ в замке пока не поворачивался. Вряд ли девочка теперь бы его услышала.
Ира жила на пятнадцатом этаже. По комнате бродили разлетевшиеся со стола, будто только что приводнившиеся гуси, тетрадные листы. В доме напротив, двумя этажами ниже, вцепившись в балконную перегородку, стояла другая девочка. Ира прекрасно видела её силуэт на фоне горящего там, в комнате, света. Голые плечи, тонкая шея, ореол светлых волос. Лица не разглядеть. Возможно, они встречаются по утрам во дворе и одной дорогой идут в школу...
Та девочка не видела Иру. Она смотрела вниз. Протягивала руку, будто хотела сжать в кулаке белеющий далеко внизу мир, смять его как простыню.
Потом залезла на заранее подготовленную табуретку, перелезла через перегородку и исчезла в темноте. Несколько секунд спустя за ней последовала Ира. У неё в комнате табуретки не было, а до ближайшей нужно было сделать добрых два десятка долгих, мучительных шагов. Поэтому Ира, резко выдохнув, оттолкнулась ногами и перевалилась через тонкую ледяную стенку, словно отчаявшись растопить её горячими ладонями.
Бек Хансен продолжал своё выступление, но слушать его было некому.
***
Глава 1. Дирижабль и его команда.
Игорь Савельев был, в общем-то, неплохим парнем.
К примеру, он редко позволял себе откликаться на зов приятелей - телевизора с буржуйским спортивным каналом (отечественный командный спорт Игорь не признавал - может, он был излишне субъективным, но даже хорошие игроки, оказавшись в российской команде, по его мнению, отстёгивали от греха подальше обе ноги и ставили кривые деревянные протезы; в хоккее это не так заметно, а вот в футболе...) и весёлой, звонкой шеренги пивных бутылок. Есть чем гордиться - сразу видно кто из них двоих - Игоря и телевизора - хозяин в этой непростой жизни. Правда, если уж позволял, то закруглялся никак не раньше четырёх утра, но это совсем другая история.
Столь же редко Игорь позволял себе ругаться на домашних. Жена говорила, что он давит, не даёт вдохнуть. Нависнет над тобой, расправит плечи и смотрит сверху вниз, недобро, как медведь на малыша, который играл с друзьями в прятки посреди леса и случайно спрятался в берлоге. Этим взглядом, изгибом губ, таким, будто на них капнули лимоном, этой бешено пульсирующей жилкой на шее, кажется, можно гнуть железо. Игорь оправдывался: это, мол, не оттого, что я главный злодей нашего с тобой фильма. Меня просто тянет ругаться, громко, сладко, до хруста в суставах... ты бы не стерпела, если б я на тебя наорал, да, дорогая? И я, как могу, сдерживаю это желание. Оттого и взгляд такой сосредоточенный.
Сейчас или поздняя ночь, или раннее утро - чёрт его разберёт. Телевизор молчал. Игорь был трезв и зол - до крайности паршивое сочетание.
Он встал среди ночи попить воды - всего лишь воды! - и вот результат. Ленка выскочила из спальни, будто ожидала увидеть его формирующим кокаиновые дорожки на доске для резки хлеба. Конечно, в её положении всякая реакция простительна - но кто простит его, Игоря, за то, что вместо воды в стакане он внезапно восхотел водки?
Она задержалась в дверях, придерживая заметный уже живот, обнимая его так, будто это была сумочка с месячной зарплатой. Сопроводила взглядом до рта мужа стакан - только мигалки забыла включить - а потом, не усмотрев в его действиях ничего предосудительного, сказала:
- Кирюха опять чихал всю ночь.
Стало быть, вот он какой, запасной план...
Лена не признавала халатов, и Игорь её в этом поддерживал - сложно не любить плавные, неспешные изгибы тела под одеялом. Любил думать, что там она голая. Трусы и удобный топ она натягивала, только когда выходила из комнаты. Было это так же стремительно, как и всё, что Ленка делала в жизни. Буквально впрыгивать в одежду - Игорю эта привычка казалась до крайности забавной. Когда они начинали встречаться, она успевала одеться и собраться за то время, пока Игорь вылезал из машины и неспешно шёл к подъезду. Она была его падающей звездой, которой чтобы спуститься с шестого этажа хватало считанных секунд.
С тех пор миновала целая эпоха, но не многое изменилось. Несмотря на морщины на щеках и над бровями, Лена (без косметики!) всё так же вызывает в руках сладостную дрожь. Мягкие округлости лица, губы, от которых скулы сводит как от переспелой хурмы... худенькая, с узкими бёдрами; блондинистой её шевелюре могла поклоняться любая школьница, воспитанная на феях winx и куклах барби.
С Леной они прожили вместе уже десять лет. В браке - девять. Это долгий срок, и далеко не всё было радужно. Далеко. Игорь думал, что вполне заслужил надбавку за вредность, но министерства, которое бы такую выдавало, к сожалению, не существовало - он даже проверял в интернете.
- По-моему, ты слегка перетрудился, - сказала Лена.
Это вывело Игоря из себя. Да какой чёрт перетрудился, если всё что он делает на работе, это срывает цветочки, нюхает их и сажает обратно - нужной стороной вверх. Фигурально выражаясь. Эти криворукие дурики в магазинах даже не способны правильно настроить тормоза. Тормоза! Они не должны звучать, как струна на бас-гитаре "Урал", не должны быть натянуты так, как будто на них повесился стадвадцатикилограммовый бугай - что может быть проще? Так нет же. Да, работа в веломастерской - не работа мечты, но это дело было Игорю по силам. Не слишком тяжёлое, приходишь, когда хочешь, уходишь, когда надоест.
- Слегка перетрудился и не понимаешь, что Кириллу вредна собачья шерсть, - сказала она почти ласково, устало кривя уголки губ. Ну точь-в-точь мать-одиночка, уставшая от нескончаемых детских проказ. - Я тебя очень прошу, просто умоляю, выгони её из своего гаража, или хотя бы не прикасайся.
Да, да, сейчас она въелась в него из-за грёбаной собаки! Ну как к ней можно не прикасаться, если это же, блин, собака, а не грудь продавщицы в супермаркете, на которую открывается замечательный вид потому, что она сидит, а в тебе добрых метр девяносто росту. Животине требуется ласка. Особенно если это дворовая собака, которая приползла на торчащих рёбрах, и которую ты откормил сосисками за шестьдесят рублей, своими руками спас от голодной смерти.
- Кириллу вредна собачья шерсть, а я-то тут при чём? - буркнул Игорь, не сунув руки в карманы только потому, что в трусах карманов нет. Вместо этого он оттянул большими пальцами резинку, и тут же обругал себя последними словами: от Ленки этот жест, конечно, не укрылся. Уголок её рта дёрнулся, исказив его невесёлой усмешкой.
- Ты всегда при чём. Он твой сын, и ты всегда при чём. С того момента...
- Да, да, знаю, - Игорь закатил глаза, и следующие несколько слов они произнесли одновременно. - "Как ты полез ко мне в штаны, не купив презервативы".
Лена проговорила это с лёгкой брезгливостью на лице, Игорь - с покорностью заправщика с десятилетнем стажем, что принимает завалявшиеся у клиента в кармане пятидесятикопеечные монеты.
"Я тогда ещё не умел покупать презервативы, - ответил бы Игорь в любой другой день, - Я был ещё слишком маленький для такого".
В любой день, но не сейчас. Четыре утра - плохое время для семейных ритуалов. Если, конечно, это не секс.
Лена посмотрела на него с сомнением, словно решая, добить или оставить как есть.
- У него, чёрт тебя дери, аллергия. Это болезнь, от которой умирают, а ты тискаешься с этой блохастой шавкой.
Игорь собрал в кулак всё доступное ему терпение.
- Послушай, я не собирался трепать его по голове, сажать на колени, жать руку или что-то такое. Он уже взрослый парень, и...
Лена несколько раз кивнула, и Игорь понял, что допустил страшное. Он с ужасом смотрел, как разомкнулись её губы, готовые извергнуть притаившуюся там тьму.
- Ты не сажал его на колени, даже когда ему было вполовину меньше. Это же твой ребёнок, Гош, почему ты так к нему относишься?
Лена говорила и говорила, напомнив ему о том вечере, когда они впервые были вместе, о вечеринке у общего друга, улыбаясь своей сломанной улыбкой.
- Ты даже не снял любимую рубашку в клеточку, пока мы с тобой этим занимались; будто император, который не расстаётся со своей мантией даже ночью. Будто не ты мне присунул, не ты, а кто-то другой, присунул и сбежал. А ты снизошёл до меня и своего маленького ублюдка уже потом. Благодетель хренов. Я не имею права говорить тебе: "ну почему ты не взял тогда гондоны?", потому что это наш, чёрт тебя дери, малыш. И я его люблю. А ты, похоже, за десять лет ничего ещё не осознал.
Язык Лены мог разить как меч. Он мог быть громким как автомат Калашникова. Защититься от него не было никакой возможности.
Сделав три глубоких вдоха (который только раззадорил огонь внутри), она продолжила, не замечая как звякают от крика в держателях столовые приборы:
- Что, если марафонца ты тоже возненавидишь?
Так они назвали младшенького, который на всех парах спешил к своим Афинам, к ласковым рукам мамы, и грубым, но тёплым рукам отца, преодолев уже добрую половину дистанции. Конечно же, Игорь его любил.
Он сказал:
- Я вовсе не...
- Что скажешь, Гоша-малыш? Что ты думаешь о нашем марафонце? Он тоже станет для тебя парнем из соседнего класса, у которого будет мамка, но не будет папки? Ты тоже будешь разговаривать с ним как с роботом-пылесосом: "Подотри там, принеси мне пива, не мешайся под ногами? Какого хрена у тебя двойка в дневнике и синяк под глазом?"
Это было больно. Игорь Савельев потёр висок. Он был неплохим парнем, но иногда глядеть на него не хотелось. Какая-то часть внутри него действительно зажмурилась. Возможно, вопреки всей его нелюбви к банальностям, это было сердце. А может, сонный, ворчливый желудок, в который только что обрушили полстакана водки.
Он аккуратно припарковал стакан на краешке стола, размахнулся и ударил. Не сильно, тыльной стороной ладони, но этого хватило, чтобы Лена, всплеснув руками будто утопающий, осела на пол.
Щека быстро розовела - осталась ссадина от кольца. Волосы топорщились от статического электричества, а в глазах плескалась злоба в гремучем коктейле со слезами. На секунду Игорь испугался, что живот её сейчас лопнет, как наполненный чёрной кровью пузырь, но ничего не произошло.
Было кое-что, чего пока не видела Лена. Теперь, когда она рухнула на колени, Игорь увидел над её макушкой болельщика, который занял единственное место в этом зрительном зале. Кто бы ожидал, что он придёт... всё тогда бы было по-другому. "Это не по-настоящему, - хотел сказать Игорь. - Это... понимаешь, сын, это репетиция семейных отношений". Он бы и сказал (хоть звучало бы это глупее некуда), если бы Ленка не выдернула чеку у этой словесной гранаты.
- Я тебя со свету сживу! - сказала она, облизнув зубы.