- Всего лишь взял своё, - ответил он. И, спохватившись, прибавил: - Я не мог допустить, чтобы тебе и... и ребёнку причинили вред.
- Всё ещё тяжело идти, - сказала она. Было слышно, как рукава шуршат по ткани пальто, прощупывая округлость живота.
Потом спросила:
- Что случилось с доктором?
Прошедшей ночью Игорь репетировал ответы на многие вопросы, включая и этот. Но сейчас все они испарились. Он молчал, так долго, что молчание это против его воли стало многозначительным.
Она как будто бы вспомнила. Хотя физически вспомнить ничего не могла, так как находилась под глубоким наркозом.
- Как ты мог, Игорь? Он делал бескорыстные вещи. Он спасал жизни.
- Я тоже делал бескорыстные вещи. Я спас жизнь нашего сына.
Ленка отвернула лицо.
- Я не хочу этого ребёнка.
- Придётся потерпеть, - отрезал Игорь.
Они слегка заблудились в крыле менеджеров с закрытыми дверьми и фильтром для воды, наполненным до самого верха льдом, а потом, следуя за лучом фонаря, как за косяком серебристых рыбок, выплыли на просторы торгового зала. Где-то под потолком были рассыпаны красноватые звёзды; как у любых других звёзд, их призванием было отнюдь не освещать людям путь. Служили они для каких-то других, дремучих и мудрых целей. Игорь не знал для каких.
Луч фонаря, мечущегося как хвост разъярённой кошки, задрожал. Здесь было огромное ледяное царство, как, собственно, и везде, но подо льдом скрывались настоящие сокровища.
- О Господи... - сказал Игорь - Господи, мы добрались! Посиди-ка здесь, а я организую нам стоянку. И добуду еды. Ты, наверное, даже не думала, что твой муж будет когда-нибудь добывать тебе еду как настоящий дикарь.
- Я ничего в жизни больше не съем, - сказала Ленка, когда Игорь исследовал ближайший к ним прилавок. Он замер между красной рыбой, упакованной в целлофан, и банками с консервированной сайрой. - Я убегу. Клянусь богом, убегу от тебя и довершу начатое. Я не буду носить это под сердцем.
Всё было примерно так, как он предполагал. Оставлять её хоть на минуту, хоть на мгновение теперь - безумие. Он так и сказал, приблизив лицо к её лицу, обоняя запах пропитавшегося потом тела и чего-то ещё. Ужаса, от которого начинают трепетать ноздри.
- Даже не надейся, что я выпущу тебя из виду, - прибавил Игорь, снимая с полки так кстати подвернувшийся моток скотча и заключая в плен беспомощные конечности женщины, похожие на подстреленных, ощипанных пташек. Держать себя в руках получалось на удивление легко. Та царапина, что испугала его тогда, несколько дней назад, почти зажила: от неё на чумазой Лениной щеке остался невразумительный след. Перепутав причину и следствие, Игорь подумал, почти смеясь: "Как меня могла вывести из себя такая мелочь?"
Наконец удалось организовать подобие лагеря. Игорь имел подобный план в голове с самого начала. У него было много времени на обдумывание. Здесь имелись портативные газовые плитки и баллоны к ним - всё это люди в прежние времена брали на пикники или в загородные дома. Мужчина решил, что до конца холодов запасов газа должно хватить... на крайний случай, впрочем, есть ещё уголь.
А еда! Господи, сколько же здесь еды. Эти уходящие в бесконечность полки... Игорь захлёбывался от восторга. Странная лёгкость появилась в икрах. Немота в кончиках пальцев - они начали подмерзать, - перестала иметь всякое значение.
Получасом позже, поедая бутерброд с куском жёсткого сала, Игорь вежливо выслушивал доводы жены и, выкраивая промежутки между фразами, пропихивал ей в рот куски грудинки и размороженный и любовно порезанный им самим помидор.
- Ты не сможешь держать меня здесь вечно, Гошик, - заливаясь слезами, говорила она.
- Я и не собирался. Мы подождём весны... подождём, пока не родится наш сын.
- Я клянусь, я что-нибудь с собой сделаю. Ты и моргнуть не успеешь, как всё уже случится. Он и так уже почти мёртв, Игорь. Почему ты не позволяешь мне от него избавиться?
- Он жив, - Игорь улыбался. - Мой сын жив.
- Это всего лишь фантазии. Ты, видно, сошёл с ума, раз не видишь очевидного... это страшная правда, но она - правда. Странно, да? Я проживала целые жизни в книгах, которые ты пренебрежительно называл беллетристикой. Я вырастила нашего первого сына, в то время как ты предпочел от него отказаться. Так чем тебя огрели по голове, что ты предпочёл занять моё место? И как тогда мне быть, кроме как не занять твоё? Очнись уже от грёз, Гоша, времена изменились.
- Замолчи и жуй тщательнее, а то подавишься. Наше время ещё не прошло.
- Я... - Лена сделала движение, будто собиралась всплеснуть руками. - Если бы я знала, каким великим упрямцем ты можешь быть! Если честно, я тебя совершенно не узнаю.
Игорь не удержался от того, чтобы не сделать замечание. Голос его звучал недовольно.
- Кажется, ты считала меня за безвольную малышню и предлагала остаться в детском саду вместе с Кирюхой.
Упоминание о сыне привело её в ярость.
- Ты мальчишка! Просто мальчишка. Не знаю, каким образом я смогла оказаться в твоей власти. Деревенщина! Пещерный человек! Диктатор!
- А ты, ты считаешь себя здравомыслящим человеком? - сварливо сказал Игорь. Он не вспылил, нет - на всём, что могло там, внутри, вспыхнуть, будто бы выросла свежая трава. Он хотел немного вывести Лену из себя. Это так редко удавалось в прошлой жизни, что Игорь, ругая себя за мелочность и злопамятность, тем не менее, не мог заставить себя пропустить такой шанс. - Собиралась убить ребёнка. В каком-то грязном сарае... я, если хочешь знать, вытащил тебя из-под ножа настоящего мясника.
На это Лена не ответила ничего вразумительного. Но когда она зарычала, как рассерженная пантера, Игорь схватился за голову.
С этой поры он стал приковывать жену за руку к декоративной пальме, замёрзшей подобно мамонту, попавшему под молот ледникового периода. Сначала думал найти для этой цели какие-то верёвки (всё-таки скотчем положено связывать буйных пассажиров в самолёте, но никак не собственную жену), потом в отделе товаров для детей неожиданно обнаружил вариант получше. Это детские розовые пластиковые наручники с настоящей цепью, которые оказались необыкновенно прочными.
- В комплекте, есть ещё пистолет с липучками. Оставлю его тебе. Развлекайся, - сказал он по возможности ласково, но Ленка только плюнула ему в лицо.
Когда Игорь удалялся на охоту, то позволял себе ругаться и даже плакать. Отчаяние таилось между стеллажей, неожиданно набрасывалось сверху, падая на макушку чёрной птицей. Безоговорочно верховодить в супружеских отношениях уже не казалось таким важным. Игорь пришёл к выводу, что компромиссы с воюющей женщиной - такой же миф, как то, что люди способны меняться под давлением обстоятельств. Это всё меньше было похоже на войну, и куда больше - на помешательство. Странно, что этой грани он не заметил раньше, хотя, может, подсознательно замечал, но не торопился выходить за нарисованный жирным красным круг.
Отныне, когда он пытался кормить Лену с рук, приходилось опасаться укусов. Ленка ни за что не хотела принимать пищу, она ёрзала и отворачивала лицо, сжимала зубы, но Игорь, научившись варить на горелке жидкую кашу, валил жену, иногда вместе с пальмой, на пол и вливал ей в рот сдобренную разнообразным маслом питательную массу.
Он вспомнил о прихваченной из дома книге и, коротая вечера, читал Ленке "Волшебника страны Оз", приближая к её глазам текст и направляя на картинки свет прожектора (который он притащил сюда специально, чтобы читать), повернув книгу под таким углом, чтобы жена могла их разглядеть.
- Мы тоже найдём своего волшебника, - говорил Игорь. - Волшебника, который всё сделает как надо.
Ленка молчала, кусая губы. Игорь, заложив книгу пальцем, размышлял - "До чего же глупы все они - и Страшила, и Дровосек, и лев - даром, что есть настоящие мозги. Зачем идут в такую даль? У них же есть всё, что нужно!" Шутил, что это единственная приключенческая книга, которую он прочитает в зрелом возрасте, и сам же хохотал.
Игорь соорудил базовое убежище, наведавшись на склад и притащив несколько картонных коробок. Стены, даже те, в которых легко проделать пальцем дыру, задерживали достаточно тепла. В будущем можно будет перебраться в служебные помещения, обустроиться там в какой-нибудь комнате... но пока Игорь не готов был свыкнуться с ролью дракона, живущего на груде сокровищ.
Понять, день за окном или ночь, можно было только по свету, пробивавшемуся через узкие прямоугольные окна под потолком.
Так прошло два дня. Светлые пятна под потолком казались всё более яркими.
- Если бы этот ребёнок появился на свет в те, прежние времена, - утверждала Лена, дырявя глазами как дыроколом. - Я больше чем уверена, было бы так же, как с Кириллом.
Игорь почувствовал, как ему жжёт уши.
- Ты знаешь, что это не так. Мы... мы же... помнишь - задумали этого ребёнка очень давно.
- Проиграешься и бросишь, не позже чем ему исполнится четыре года.
- Нет, - горячо воскликнул Игорь, - я бы брал его с собой ремонтировать велосипеды. Я бы рассказывал ему, чем занимается его папа и как лучше радовать маму. Он бы не вырос таким аутистом, как... как Кирилл.
Ленка разрыдалась. Она плакала тонко, беспомощно, размазывая по щекам жидкость. От лица в свете примуса поднимался едва заметный парок.
- Кирилл был лучшим, кого можно было только пожелать. Он был волшебником себе-на-уме, он читал Гарри Поттера и всерьёз каждую осень ждал письмо из Хогвартса. А потом придумал свою волшебную школу, изрисовал ею все тетради. Там был план помещений, расписание всех занятий и имена преподавателей, восхитительные рисунки. Ты просто не хотел ничего этого замечать. Тебе нужно было от него только одно - чтобы он повернул своё взросление вспять и просто исчез из нашей жизни.
- Я ничего не знаю о детях, - признался Игорь, удержав себя от позыва заключить жену в объятья. Она сейчас без наручников, но даже в них Игорь не рискнул бы её обнимать: не хочется получить укус в шею - дурную традицию всех фильмов про зомби.
- И не узнаешь. Всё... все эти знания теперь бесполезны. Слушай, побыстрее бы сюда кто-нибудь пришёл и остановил этот каменный век. У меня рука затекла. Хочу, чтобы меня убили. Как животное. Просто и без изысков.
Ленка смотрела на него мутным взглядом посаженого на цепь зверя.
- Я пойду, - деревянным голосом сказал Игорь. - Много чего нужно сделать.
В подсобке нашлась портативная радиостанция. После изящных сотовых телефонов с обтекаемыми формами, она была похожа на вальяжный, пузатый обломок астероида. Ещё пара часов ушло на поиски необходимых аккумуляторов к ней.
Усилия Игоря оказались вознаграждены не только шипением пустого радиоэфира. На волне УКВ 107.7, где некогда помещалась музыкальная волна с медлительными дачными песнями, круглосуточно сидел самоотверженный старичок, должно быть, работавший прежде в помещении радиостанции не то вахтёром, не то уборщиком. Он ставил попеременно русские романсы и американский блюз, плакал, напивался в прямом эфире и обсуждал сам с собой последствия столь снежной зимы для "селекционных яблонь" на собственном дачном участке. Другая волна оказалась чуть поживее. Её занял проповедник с достаточно здравыми, пусть и слегка по-грустному поэтическими, суждениями. Как бы не относился Игорь к религии (откровенно говоря, он не относился к ней никак), слушать было интересно. Звали его отец Василий, а свою нескончаемую передачу он называл "Последним голосом на земле". Игорь вспомнил цитату из библии, написанную на стене того злополучного дома, и пожалел, что не может рассказать о ней отцу Василию. Он, наверное, нашёл бы, что сказать о детях, вошедших в Царствие Небесное.
На третьей, волне "Эхо Москвы", признаки жизни оказались лишь иллюзией - механический голос там повторял о введении на государственном уровне чрезвычайного положения и призывал сохранять спокойствие. Это было странно: не пропало электричество из розеток... ладно, ладно, пропало, но при наличии пары специалистов и некоторого количества рабочих рук всё ведь можно запустить снова, верно? Не было ни ядерного взрыва, ни метеорита из глубин космоса, ни на худой конец, свирепого вируса, так в чём же причина столь позорного бездействия людей, которые и в самом деле могут что-то сделать? Например, делиться информацией на радио... где они? Где, в конце концов, хоть какая-то спущенная сверху директива - что делать простому населению? Цивилизованный мир мгновенно разлетелся на тысячи осколков, и собирать их снова, клеить, искать подходящие - гиблое дело.