- Доброй ночи! - посмотрел на стену Иоганн.
Тени помахали им рукой.
<p>
***</p>
Утро освежило разум, и вчерашние воспоминания казались сном - или иллюзией. Охотничий рог разогнал тени, псарь выгнал свору, лошади храпели, влажная земля летела из-под копыт и лап. Окружённые дымкой собственного дыхания, всадники и гончие летели в сторону венчанного зарёй леса.
След оленя вёл по обновлённым тропам. Максимилиан, Зигмунд, молодой баварский князь Людвиг (15), верные семеро ловчих, бароны и рыцари и даже сам Фридрих, сегодня не уступавший первенства сыну, неслись, ломая ветки, наперегонки со свитой герцога, в отличие от последней доверяя лишь чутью собак и лошадей.
Олень, подгоняемый рычавшим в спину страхом, едва оторвался от погони и понёсся вдоль оврага, очевидно, ища, где он сузится, чтоб перепрыгнуть.
Максимилиан вырвался далеко вперёд, грозя задавить борзых. Он привык побеждать во всём и презирал препятствия. Он собирался прицелиться, как что-то мокрое и горячее ударило его в бок. Лук выпал из рук. Конь взмыл на дыбы. Волк, взявшийся ниоткуда, а вернее сказать, из оврага, запрыгнул прямиком на всадника. Желая отбиться, тот выпустил поводья, покачнулся, ударил шпорами, пытаясь обхватить ногами бока лошади... Лошадь взбрыкнула, дёрнулась, поцарапанная волчьими когтями, земля и небо перевернулись, мартовский ветер поменялся с прелой почвой...
Все трое - волк, человек и конь - кубарем полетели в овраг.
Волк первым обрёл чувства, выбрался из-под коня и всадника и, жалобно скуля, потрусил прочь на трёх лапах.
В него никто не целился. Охота была забыта.
Франц, Клаус и их пятеро приятелей стояли над обрывом, дружно обнажив головы, и печально взирали на валявшегося ничком господина, придавленного поперёк конём.
Во втором ряду, заламывая руки, причитал Людвиг Баварский:
- Что я Марии скажу?!
- Что я скажу императору? - мрачно вторил канцлер Зигмунд.
- Что вы стоите?! - растолкал их Фридрих - и застыл.
- Мужайтесь, Ваше величество, - замогильным голосом произнёс Франц. - Знайте, мы скорбим вместе с вами...
- Может, он ещё жив, дурень!
- В таком случае страшно предположить его состояние, - сохранял молитвенную позу Людвиг.
Фридрих махнул на них рукой и съехал на седалище по склону.
Тем временем его наследник шевельнулся, упёрся локтями - и выполз из-под живого ещё бремени. Он пошатнулся раз, другой, обвёл овраг глазами - и собрался зарезать лошадь, но не нашёл ножа. Оружие вылетело куда-то в кусты во время короткой борьбы с волком.
Он отдышался, сжал виски и запрокинул голову. И узрел над собой толпу.
- Ну что вы встали, как бараны?! Вы на что здесь существуете?! По миру пущу, болваны, чтоб вам пусто было! Убейте коня кто-нибудь! Где моё оружие?!
- Сынок! - возопил Фридрих. - Живой! - и полез обниматься, пятнаясь весенней грязью.
- Чудо, - изрёк Франц и осенил себя крестным знаменем, уронив шапку в грязь.
Кайзер поднял сына на руки и, невзирая на протесты, понёс из леса вон, попутно отгоняя бесполезных слуг и подданных, на удивление возвращавшемуся с убитым оленем Иоганну.
- У кого-то первое слово - "мама", - философствовал Клаус, подбирая Максимилианов лук, - у кого-то "папа", у кого-то "дай". А у кого-то "Где вас носит, козлы?!"...
Остальные ловчие согласились, что жизнь порою непредсказуема.
Замок Саарбрюккен встретил охотников печальными хлопотами: Её высочество Бланка сломала руку.
Тем не менее придворный врач оказался свободен и немедленно осмотрел Максимилиана. Дело обошлось синяками и ссадинами, и не было смысла откладывать отъезд дольше, чем на пару дней.
В тот же вечер освежёванный олень украсил пышный стол, и оба семейства отпраздновали хорошее самочувствие младшего Габсбурга и сестры герцога.
Фридрих порадовался за обоих, но, когда пришло время собираться, совершил нечто невероятное.
- Ты теперь сможешь командовать войском сам. Я останусь здесь ещё на неделю-другую.
- Но... Ваше величество...
- Не хочу отнимать твои лавры освободителя прекрасной дамы.
- Ах да, - кивнул сын. - Ведь ваша прекрасная дама - здесь.
- Это не просто дама - это друг. С которым можно обсуждать дела и сплетни и оказывать друг другу услуги, не требуя ничего взамен.
- Две ваших услуги я уже видел.
- Молчание тебе больше к лицу.
- Увы, мне недоставало собеседников.
- Не надо лгать. Я всегда был рядом, но вы, Ваше высочество, предпочитали слушать маменьку. О том, что нет предела моей скупости, о том, что я захлопываю дверь ногой, о том, что собираю за мышами. Мне показалось, в последние годы мы стали дружны. Но ваши слова сейчас заставляют меня сомневаться. Так лучше я пойду к тем, кто мне рад.
- К плодам прелюбодеяния?
- Нет, почему? Меж нашими владениями простираются роскошнейшие леса, достаточно выбрать одно дерево и обойти трижды...
- Но это... не по-христиански. Я не узнаю вас.
- Помнится, мать учила вас верить, как подсказывает сердце... Вы что-то раздражительны сегодня. Если вам досаждает головная боль, то поберегите себя, оставайтесь, а войско поручите... скажем, Людвигу.
- Выступаем немедленно! - бросил принц оруженосцу и хлопнул дверью.
Войско Священной Римской империи отбыло из Саарбрюккен-шлоссе следующим же утром.
Герцог, его семейство, двор, а также Фридрих с небольшою свитой наблюдали с крепостной стены.
Ульрика обнимала за плечи Бланку. Бланка держала здоровой рукой младенца и роняла хрустальные слёзы на его кружевной чепчик.
- Сестрица, ты читала о путешествии Марко Поло? - наклонилась к ней старшая сестра. - В стране, куда он приехал, принято говорить так: "Если сидеть на берегу и ждать, вода принесёт труп врага". Садись и жди, сестрица, река на твоей стороне.
Бланка поцеловала сына в пушистую мордочку.
15 Молодой баварский князь Людвиг - в реальности Людвиг X Баварский, по прозвищу Богатый, был в то время уже пожилым.
<p>
V</p>
"Дорогой Зигмунд!
Чтобы взяться за описание Кёльна, нужно сравнить его с миражом в пустыне или с водоворотом в быстрой реке - настолько он притягивает и затягивает. Это стихия столь же бурная, как Рейн, в который он смотрится с берега точно в зеркало. Стоит хоть раз приблизиться среды толпы паломников к вратам кафедрала, или смешаться с пёстрой толпой школяров, или запутаться в неводе его улиц - как всё твоё существо и имущество утекает сквозь пальцы под звон чаш и стук игральных костей. Только здесь - в граде древнем, как сама Империя, задумываешься, сколь бренны удовольствия, и пир не приносит с собой утешенья, что черпаем мы на дне кубка..."
Такое письмо, не лишённое красоты слога, хоть и пестрящее огрехами правописания - вероятно, вследствие отчаяния, коим пронизано всё послание, получил канцлер Фридриха, вынужденный оставаться при императоре по долгу службы.
Император оставался в Саарбрюккене, что сбило с толку гонца, направившегося сперва по западной дороге, но не нашедшего следов передвижения и пребывания там свиты кайзера. Посланник свернул в Аугсбург, предположив, что Фридрих мог возвратиться в свою резиденцию. Словом, он сменил с десяток лошадей, истратил все запасы сил, даже самые сокровенные, пока не сообразил, что гощение в Саарбрюккене могло затянуться.
Выслушав устный наказ не доверять содержание письма государю, канцлер прочёл его дважды и крепко задумался. Просьба Максимилиана была попросту невыполнима. Сокрушаясь по излишней тяге к мирским удовольствиям, принц сообщал, что растратил все средства и не в состоянии покинуть постоялый двор. Не мог бы друг его выручить, передав с человеком, что передал это письмо, некую сумму денег?
Зигмунд разделил с товарищем это несчастье, потому как его кошелёк тоже был пуст.
Но не зря молодой человек ступил на стезю государственной службы, ведь он умел отринуть личное благо ради блага короны. Бургундской короны на сей раз: владеньям Марии грозит разорение, а юной прекрасной правительнице - гибель от голода в осаждённой крепости. Если прибавить ко времени, что Максимилиан оставался в Кёльне, время, что ушло на доставку письма...
Он вынужден предать доверие друга, но столь опасное положение дел скрывать нельзя.
Со своей стороны, Фридрих не менее Зигмунда жаждал нарушить тайну. Гордость не позволяла ему написать сыну, и он оставил Зигмунда при себе, надеясь, что с ним-то Максимилиан не преминет переписываться.
Существовало лишь одно препятствие: пресловутая гордость не позволяла расспросить канцлера.
Фридрих, по обыкновению, обратился за помощью к даме сердца.
Дама, не задумываясь ни секунды, изрекла, что необходимо собрать крошку от сургуча, которым было запечатано письмо. Она отрядила горничную в покои канцлера, а сама приготовила свечу и чашу с водой.
Девушка вернулась с пустым совком и чистым веником, но с отколупанным от забытого на столе свитка кусочком. Она вполне сносно владела грамотой и ошибиться с письмом не могла.
Ульрика под внимательным и любопытным взором своего преклонных лет рыцаря расплавила сургуч над светочем и капнула в холодную воду.
Простота сих действий не идёт ни в какое сравнение с выспренностью алхимических изысканий, думал Фридрих, жадно следя за лилейными пальцами в благоухающих липовым цветом сумерках. Сладость дурманила, и виделось ему, что все шпалеры расцветают, оплетаясь новыми узорами, и всё, что есть старого в комнатах, в замке, вокруг - обновляется и обретает нежность, свойственную юности - как тает в пламени бурый сургуч.
Капли застыли на воде. Просто капли. Маленькие красные круги и точки - россыпь по прозрачной глади. Оседают на дно или держатся на поверхности... Что они значат?
Слёзы?
Порох?
Ульрика нахмурилась и поводила руками над чашей. "Думай, думай", - беззвучно произнесла она, обращаясь к самой себе. Шаги за дверью торопили и, отвлекая, одновременно заставляли медлить.
Не в меньшем смятении находился идущий. Известно ль, за каким занятием застанет он кайзера и хозяйку замка?