Торговцы расположились у фундамента, в тени храма. Продавали, в основном, свежую рыбу — ночной улов. Торговец вином был всего один. Он быстро наполнил мою флягу белым кисловатым вином, главным достоинством которого была дешевизна — два литра обошлись мне в треть драхмы (два обола) — и его дезинфицирующая способность. Пить сырую воду без вина в жарком климате не рекомендуется, разве что из проверенного родника.
За то время, пока торговец неспешно наливал мне вино, я успел выслушать от него все последние городские новости. Их было мало и никакой ценности для меня не представляли. Взамен я в очередной раз пересказал свою легенду и несколько баек о невероятно холодном климате Гипербореи. Слушали меня все, кто находился на площади. После чего разделились на небольшие группы и принялись, отчаянно жестикулируя, обсуждать новейшую информацию. Греки, что нынешние, что будущие, живут на улице. Сейчас они собираются на торговых площадях, а в будущем — на террасах небольших кафешек, которых в каждом населенном пункте будет больше, чем жителей, включая туристов. Каждый грек считает своим долгом за вечер посетить несколько таких заведений. Чем больше посетил, тем удачнее прошел день. Подозреваю, что греки будут последним народом, который запутается в социальных сетях интернета. Домой приходят только ночевать. Так что любой греческий городской квартал можно назвать «спальным».
В рыбном ряду я купил морских ежей, кальмаров и жирную скумбрию. Все это торговцы отнесли в ближайшую таверну, где и было приготовлено под моим чутким руководством упитанным поваром с руками, так густо покрытыми волосами, что казались черными, и его женой с круглым лукавым лицом и тонким орлиным носом. Из внутренностей морских ежей, заправленных оливковым маслом и лимоном, приготовили ахиносалат, как это блюдо назовут в будущем. В двадцатом веке оно обошлось мне в пятнадцать евро, а сейчас всего в один обол (шестая часть драхмы). Кстати, оболы медные. На острове ходят афинские монеты с богиней на аверсе и совой на реверсе и родосские — с головой бога Гелиоса, покровителя Родоса, и оленем, символом острова. Пока я ел ахиносалат, трактирщица, следуя моим указаниям, поджарила до хруста кальмаров в оливковом масле. Это блюдо будет называться каламаракья. Иногда я в гневе обзывал так матросов с Филиппин и Индонезии. Реагировали, как на жуткое проклятье. Может быть, ахиносалат и каламаракья появится в греческой кухне с моей подачи. По крайней мере, аборигены тут же раскупили оставшихся кальмаров и морских ежей и потребовали, чтобы трактирщица приготовила и им диковинные блюда, оценили их восхищенными криками, после чего разбежались в разные стороны, чтобы поведать эту важнейшую новость остальным жителям города. Трактирщик занимался привычным делом — запекал на углях скумбрию, выпотрошенную, нафаршированную какими-то травами и политую лимонным соком. К рыбе подал салат, заправленный оливковым маслом и лимонным соком, из латука, огурцов, зеленого лука и крупных белых кусков феты — мягкого сыра из овечьего молока с добавлением козьего, который держат в морской воде, а перед подачей на стол отмачивает в молоке, чтобы смягчить соленость. Ел я рыбу с местным пресным хлебом, похожим на тот, что будет называться лагана, он так же был посыпан кунжутовыми семенами. В предыдущую эпоху кунжут в этих краях был редкостью, в основном завозной из Вавилона или Египта. Сейчас, видимо, стали выращивать и здесь, иначе бы содрали за хлеб немыслимые деньги. Вино в трактире было свое, но такое же плохое, как купленное мной у торговца. Отличалось только легким смоляным послевкусием, которое удивило, потому что вино сейчас хранят в амфорах, а не бочках.
Наевшись до отвала, я добрел до ближнего постоялого двора. Само собой, я не собирался ночевать на берегу моря, потому что можно проснуться рабом. Доверия к Хариаду у меня не было. Предыдущие две эпохи приучили относиться к доверию с недоверием. К тому же, в закрытом помещении меньше комаров, которые ночью, когда стихает ветер, начинают работу с поставщиками крови. Постоялый двор был одноэтажным. От обычного дома отличался только большим размером. В правом крыле жил хозяин с женой и пятью детьми, а центральное и левое были разделены на комнаты разного размера. Мне предложили самую маленькую за обол за две ночи. В ней было только ложе из камней, покрытое слоем соломы, а сверху положены две овечьи шкуры. Одна из шкур была наполовину свернута, изображая подушку. Дверь плотно прилегала к косяку и запиралась на засов изнутри, гарантируя отсутствие непрошенных ночных визитеров, как двукрылых, так и двуногих. Владел постоялым двором Агис — сорокалетний коротышка с буйной черной шевелюрой, темно-карими глазами и крючковатым носом, сильно отличающийся от местных жителей, в большинстве своем голубоглазых блондинов. Его жена тоже была блондинкой, а дети все черненькие. Мне выпало наблюдать, как греки принимают тот внешний вид, который станут считать истинно греческим. К шестому веку новой эры это уже произойдет. Какой сейчас век, пока не знаю, так что не смогу вычислить скорость естественного отбора в истинные греки.
Пока добирался до постоялого двора, думал, что лягу — и сразу вырублюсь. Гребля — не то занятие, которое доставляет мне удовольствие. Да и не склонен я к тяжелому физическому труду, особенно монотонному и продолжительному. К тому же, мешали вопросы, толпившиеся в моей голове: как устроиться получше? чем заняться? где обосноваться? не махнуть ли в Этрурию, Египет или Финикию? или посмотреть, как живут скифы? Решил, что буду искать ответы на них в Афинах. При таких ценах золотишка, что у меня припрятано в ремне, хватит на несколько лет безбедной жизни или на постройку одномачтового суденышка, на котором можно будет бороздить Средиземное море с самыми неожиданными намерениями. Для начала надо выяснить хотя бы приблизительно, в какой век я попал, и вспомнить, что читал о нем в учебниках по истории. Может, скоро начнется война с персами, которые захватят Афины, или припрутся римляне и покорят весь Балканский полуостров и не только его. Исходя из этого, и будем строить планы на будущее.
3
С середины мая и до середины сентября в Эгейском море дуют мельтеми или, как их называют сейчас, этесии — сильные сухие ветры северных румбов, поднимающие высокую волну. Обычно они задувают утром, набирая силу к полудню, а к ночи стихают, но могут дуть и сутками напролет. Баран, принесенный Хариадом в жертву богу Посейдону, видимо, сыграл свою роль, потому что ветер за все время пятидневного перехода в Пирей не мешал нам, даже у Карпатоса, где он дует практически постоянно, из-за чего на остров будут съезжаться виндсерфингисты и яхтсмены со всей Европы.
Афины были видны за много миль. Точнее, храмовый комплекс Акрополь на вершине скалы. Я привык видеть доминанту комплекса — Парфенон — да и остальные сооружения однотонными, а сейчас всё разноцветное и довольно яркое. В какой-то момент, когда мы подходили к порту Пирей, совпало так, так стала видна богиня Афина, стоящая в Парфеноне в шлеме и длинном хитоне, держа богиню победы Нику в одной руке и копье — в другой. По заверению Хариада, богиня изготовлена из чистого золота и слоновой кости. Золота ушло целых сорок таланов — больше тонны. И кто-то тиснет это золотишко до того, как я побываю в Афинах в шестом веке в статусе гражданина Византии. На статую как раз упали лучи солнца — и богиня полыхнула в буквальном смысле слова. Хариад, стоявший рядом со мной на кормовой палубе, начал бормотать себе под нос слова благодарности в адрес могущественной богини, которая помогла ему вернуться домой целым и невредимым.
Кстати, судовладелец рассказал мне, что у каждого греческого полиса свои боги. Они имеют одинаковые имена и решают одинаковый круг вопросов, но не равнозначны. Для Хариада Посейдон с Карпатоса — жалкое подобие афинского Посейдона, разруливающее дела только на местном уровне, в то время, как афинский отвечает за все моря в мире. Обитатели Карпатоса или любого другого греческого полиса думают с точностью до наоборот. К двадцать первому веку количество богов сократится до одного, но у разных религиозных конфессий он будет свой собственный, «правильный», в отличие от других, ничтожных, не достойных даже упоминания.
Порт Пирей состоит из трех защищенных бухт. Входы в бухты сузили насыпями из камней и по обе стороны каждого построили по каменной башне высотой метров двенадцать, чтобы запирать на ночь натянутой между ними железной цепью. Две бухты военные, в них по несколько триер на плаву, а остальные в сухих доках. Центральная бухта — торговая, но и в ней стояли у каменного мола лагом по три штуки девять военных триер. В первые две бухты вход иностранцам запрещен. Торговая гавань была заполнена самыми разными судами, как гребными, так и парусными, «круглыми». Точнее, чистых парусников я не увидел. Это были парусно-гребные суда, построенные по всем будущим правилам, с прочным «скелетом» — предки тартан, шебек, баркалон… Как мне рассказал Хариад, все суда сейчас делятся на военные, торговые, для перевозки лошадей, рыбацкие и пиратские, причем в роли последних может быть любые из предыдущих. Галеры выгружали/грузили, вытащив носом на берег, а торговые — у молов и каменно-деревянного пирса или на рейде с помощью лодок. Мне показалось, что порт даже более загружен, чем в будущем. Все флаги нынче в гости в Пирей.
От Афин к бухтам идут параллельно две стены, защищающие дорогу, которая соединяет город с портом. Стены длиной километров пять или больше, высотой метров девять и шириной около пяти сложены из камня-песчаника и повторяют складки местности. Они мне напомнили Великую Китайскую стену, хотя гораздо меньше и сделаны из более прочного материала. Может быть, потому, что защищали не город, а пространство. Еще одна семикилометровая стена соединяла город с Фалерской гаванью, в которой раньше был главный торговый порт. На пространстве между тремя этими стенами находились склады, мастерские, дома бедноты и иностранцев, которых греки называют метеками. Последним, особенно богатым, разрешено жить и в самих Афинах, но за дополнительную плату. Метеки предпочитают экономить и ждать, когда станут полноправными гражданами, что время от времени случается, если у тебя много денег или ты отважный воин, проявивший себя в боях за город-государство. Дома богатых иностранцев расположены выше по склону, ближе к стенам Афин.
Поскольку я тоже стану метеком, если обоснуюсь здесь, расспросил Хариада с пристрастием. Владелец галеры за время перехода наладил со мной почти дружеские отношения и даже пригласил в младшие компаньоны. Может быть, сыграло свою роль то, что я — сын тирана и умею считать, но, скорее, мои воинские достоинства.
В первый день перехода мы заметили галеру, которая шла наперерез. В эту эпоху купеческие суда стараются держаться подальше от любого другого, поэтому встречное сочли пиратским и начали готовиться к сражению. Оружие и доспехи у экипажа были дешевые во всех смыслах слова: короткие копья и мечи из железа низкого качества; шлемы с железным каркасом и кожаным верхом или высокие кожаные шапки, набитые шерстью; доспехи из кожи или материи в несколько слоев, переложенной овечьей шерстью; деревянные щиты без усиления железными полосами. Только у Хариада имелись бронзовый шлем и нагрудник.
Я тоже начал облачаться в доспехи с помощью Мениппа, тринадцатилетнего слуги Хариада, вечно сонного, будто не спал ночью. Глядя на движения Мениппа, я понял, как появится замедленная съемка.
— Ты будешь сражаться вместе с нами?! — удивленно спросил судовладелец.
— Конечно! — заверил я и не постеснялся похвастаться, зная, что греки считают скромность недостатком: — В бою я один стою пяти твоих воинов.
Само собой, судьба Хариада и его галеры меня волновали постольку-поскольку. Я собирался посмотреть, сколько будет пиратов и как будет сражаться с ними экипаж. Если пойму, что с моей помощью экипаж победит, окажу ее, если нет, продержусь ровно столько, чтобы пираты зауважали меня, после чего перейду на их сторону. Если сдамся без боя, наверняка стану рабом. К счастью или сожалению, галера оказалась не пиратской. Просто она была быстрее нашей узла на полтора и, наверное, знала, что мы мирные купцы, поэтому не побоялась сблизиться, проскочив у нас по носу на дистанции кабельтова три-четыре.
По совету Хариада я остановился на постоялом дворе Гермотима — вальяжного типа лет сорока, у которого темно-русые, вьющиеся волосы на голове и бороде были уложены волнами одинаковой высоты и длины. Понятия не имею, как Гермотиму удавалось добиваться такой укладки. Наверное, и он сам не мог понять и поверить в такое чудо, потому что за пару часов, что я провел на постоялом дворе, Гермотим раз пять, не считая пропущенные мной, посмотрелся в ручное бронзовое зеркало с таким видом, будто узрел свое отображение впервые и очень восхитился. Зеркало носил за ним раб — мальчишка лет десяти, который смотрелся в зеркало даже чаще хозяина и с таким же видом, хотя голова была выбрита, а борода еще не росла. Постоялый двор был двухэтажным. На первом этаже находились склады для товаров. Мне предоставили на втором этаже жилую длинную узкую комнату, в которой у одной стены стояли впритык три узкие деревянные кровати, застеленные соломой и накрытые овчинами, а вдоль противоположной стены можно было протиснуться боком от двери до конца помещения. Я мог спать на любой из трех кроватей, потому что снял всю комнату за обол в сутки. О чем не пожалел, потому что по длине кровати были рассчитаны на человека от силы полутораметрового роста, так что мне придется спать сразу на двух. Оставив в комнате свои вещи под бдительным присмотром двух охранников, сидящих в тени во дворе, я отправился в город, чтобы сравнить то, что видел в свои предыдущие визиты в этот город, с тем, что сейчас.
Городские стены были вместе с зубцами высотой метров семь и примерно такой же толщины. Внизу сложены из крупных камней, а с высоты метра два — из сырцового кирпича. Через каждые метров тридцать вперед выступала четырехугольная башня, длина которой была немного больше длины куртины. Можно было бы сказать, что город защищали башни, соединенные короткими куртинами. Вход был тоннельного типа в башне поменьше и закрывался двумя высокими дубовыми воротами, оббитыми полосами поржавевшего железа. Охраняли вход десятка три стражников в бронзовых шлемах и нагрудниках, но босых, вооруженных копьями длиной метра два с небольшим и короткими мечами. На щитах была изображена богиня Афина в полный рост, которая в правой руке держала копье, а к левой ноге был прислонен щит. К иностранцам в самых разных нарядах стражники были привычны, поэтому не обратили на меня особого внимания. Я шел налегке, из оружия только кинжал, так что поиметь с меня или от меня было сложно.
Большая часть домов в Афинах, в отличие от Пирея, была одноэтажная. Как я понял, двухэтажными были только ремесленные мастерские и государственные здания. Жилые дома с плоскими крышами отличались от виденных мною в предыдущую эпоху только наличием портиков, в тени которых и работали или отдыхали жильцы в жару. Порядка на улицах не больше, чем в будущем, когда автомобили ездили и стояли там, где им удобнее, включая тротуары, и без оглядки на светофоры, а пешеходы мстили им, так же не соблюдая правила дорожного движения. И все это под взаимные оскорбления и завывание клаксонов. Сейчас вместо клаксонов было ржание лошадей и мычание волов, мулов, ослов, коз и баранов.
Агора — рыночная площадь — была заполнена людьми, причем торговцы и покупатели были в меньшинстве. Большинство составляли бездельники обоего пола. Каждый вид товаров продавался в своей части рынка. Одни выкладывали свой товар прямо на земле, другие — на складных столиках, третьи — в шалашах или шатрах. По периметру рынка располагались магазинчики и мастерские, торгующие своими изделиями. Много было парикмахеров, которые работали под тентом или навесом из соломы, а рядом толпились зеваки, которые вместе с мастером и его жертвой обсуждали городские новости. Как и в будущем, говорили очень громко и отчаянно размахивая руками и брызгая слюной. Тихий грек — это такой, которого слышно всего за одни квартал. Поэтому гвалт стоял, как на Привозе в разгар курортного сезона.
Первым делом я поднялся на холм, чтобы сравнить то, что видел в будущем, с тем, что было на самом деле. В двадцатом веке визит в Акрополь обойдется в десять евро, а экскурсия по всем главным достопримечательностям — в тридцать. Сейчас все бесплатно, но вход в храмы и приношение жертв иностранцам запрещены. Это может сделать за тебя любой афинянин, не обязательно служитель храма. Так что визит мой свелся к прогулке вокруг храмов. Они пока что не разрушены и расписаны яркими красками, из-за чего у меня сложилось впечатление, что раньше смотрел черно-белый фильм про Акрополь, а сейчас попал на цветной. Вторым, как по мне, главным отличием было малое количество собак и особенно кошек. В будущем кошки и собаки буквально оккупируют Акрополь. Обожравшись, что с кошками обычно случается редко, они будут дрыхнуть в самых неожиданным местах и абсолютно не обращать внимание на туристов и собак, которые такие же перекормленные, стерилизованные, привитые и еще с ошейником с личным номером, но более суетливые. Тратиться на жертвоприношения я не стал, как и в будущем не покупал здесь магнитики по два евро, поэтому вернулся на агору.