— Я — капитан флибустьерского корабля, — представился ему на испанском языке. — Надеюсь, у тебя есть хорошее вино, угостишь?
— Есть, — промычал он и сел, оглядываясь по сторонам.
На главной палубе раздался испуганный вопль «Корсары!». Так в Европе называют французских пиратов. После чего послышались удары кулаками и рукоятками кутлассов и ругань на французском и испанском языках.
— Скажи своим людям, чтоб не дурили, нам ваша смерть ни к чему, — посоветовал я испанскому капитану.
Он уже окончательно проснулся и понял, что кошмары бывают наяву.
— Мы сдаемся! Прекратить сопротивление! — крикнул испанский капитан.
Суматоха на главной палубе мигом прекратилась.
— Скажи слуге, чтобы принес нам вина, — попросил я.
— Пако (сокращенно от Франциско)! — позвал капитан.
— Уже несу, синьор! — послушался голос с главной палубы, и хлопнула дверь каюты.
— Что и откуда везли? — поинтересовался я.
— Сандаловое дерево, табак, хинин и смилакс из Пуэрто-Кабаньяс в Гавану, — доложил испанский капитан.
Смилакс — это растение, отвар корней которого лечит от ревматизма, подагры, сифилиса… Самое необходимое сейчас лекарство в Европе. Сифилис там шагает по постелям семимильными шагами, а смилакс, как говорят, останавливает его очень быстро. Соответственно, и цена на это лекарство зашкаливает. Хинин тоже пользуется спросом, но только в этих краях. В Европе малярия встречается редко. Сандаловое дерево и табак здесь товары, так сказать, рядовые, много за них не дадут, но все равно куш неплохой. Осталось только довести билландер до Тортуги.
— А как этот «голландец» оказался у вас? — спросил я, чтобы удовлетворить любопытство.
— Судно было пиратским, его захватил капитан Лоренс де Графф, когда служил на нашего императора. Его продали с аукциона, купил мой хозяин — мэр Пуэрто-Кабаньяса, — рассказал капитан.
Надо бы не забыть поблагодарить Лоренца де Граффа. Его стараниями у многих людей жизнь стала интереснее.
В целях безопасности я по пути на Тортугу старался держаться подальше от Ямайки. Есть суда-«летуны», которые не задерживаются надолго у своего владельца. Если он не успевает расстаться с судном по-хорошему, то теряет по-плохому. Подозреваю, что билландер именно из таких.
Ямайку мы проскочили благополучно, а вот в Наветренном проливе нарвались на три испанских военных корабля. Скорее всего, они вышли из своей базы в Сантьяго-де-Куба. Испанцы, опознав по парусам, что захвачено их судно, рванули наперерез, но идти остро к ветру не могли, поэтому не успели, после чего догнать нас у них скорости не хватило.
18
Барон Жан де Пуансе не сильно огорчился, что мы захватили мало рабов. Билландер, два баркаса и груз со всех трех судов были проданы на аукционе. Губернатор получил десять процентов за молчание и еще шестьдесят, как владелец и снабженец флибустьерской шнявы. То есть, он платил себе за то, что не замечал собственные преступления. Один баркас, меньший, и весь смилакс купил я. Лекарство от сифилиса в этих краях ценится не так дорого, как в Европе. Женщин, больных сифилисом или любым другим венерическим заболеванием, здесь просто убивают. Так что проститутка, поняв, что больна, быстренько уматывает в метрополию, прихватив с собой лекарство, а ее незадачливые клиенты лечатся на месте. Груз оставил на хранение на складе, которым владел Старый Этьен, а баркас я снарядил для плавания. Решил поработать на себя. У барона, возможно, имел бы больше, но служить ему мешало русское, врожденное, болезненное чувство справедливости.
— Быть капитаном моего судна намного выгоднее! Почему ты отказываешься?! — не понимал Жан де Пуансе.
— Не люблю нарушать закон. В моей стране за такое занятие сразу вешают на рее. Причем не только экипаж, но и судовладельца, — соврал я. — Лучше займусь оптовой торговлей.
— Как хочешь! — произнес губернатор, не скрывая презрения к благородному человеку, решившему заняться торговлей не людьми, а товарами. — Святое место пустым не бывает. Замену тебе я быстро найду. Если передумаешь, придется подождать, пока у меня появится еще один корабль или освободится место.
Он собирался купить билландер, но передумал, когда узнал, что я отказываюсь от капитанства. Видимо, количество претендентов на святые места все-таки на Эспаньоле ограничено.
На самом деле я не собирался заниматься торговлей. Приобретенный у губернатора патент на право торговли был отмазом при встрече с испанскими или английскими военными кораблями и давал возможность заходить в английские и голландские порты. Испанцы запрещали иностранцам торговать на своей территории. Впрочем, на мирных контрабандистов испанцы закрывали глаза, чем я и решил воспользоваться. Закупив необходимых буканьерам товаров и не новых пустых бочек, наведался к ним в залив Гонав в середине недели. Для этой цели захватил с собой Жильбера Полена и его слугу Жака. Буканьер так усердно пропивал добычу, что пинк ушел в море без него. Сперва Жильбер Полен согласился отправиться со мной, чтобы добраться до букана, но по пути передумал после того, как я объяснил ему, что собираюсь предпринять.
— Я сразу подумал, что вы (после того, как я стал капитаном, буканьер обращался ко мне исключительно на «вы», как и большинство флибустьеров-французов) не тот человек, который будет торговать мясом! — произнес Жильбер Полен, выслушав мое предложение.
— А я сразу подумал, что ты не захочешь возвращаться в свой букан, — сказал я.
— Не то, чтобы не хочу, привык я там жить, но если есть возможность добыть немного деньжат и погулять от души, никогда не откажусь! — заявил он. — А как будем добычу делить?
— Как обычно: десятую часть губернатору, из оставшегося две трети судовладельцу и поставщику, то есть мне, а последнюю треть разделим на десять долей, из которых три мне, и по одной вам, включая Кике, — ответил я. — Поскольку нас мало, каждому может обломиться солидный куш.
Кроме Жильбера Полена и его слуги я взял еще четырех флибустьеров, чтобы было, кому грести шестью веслами на баркасе. По-хорошему на баркас надо в два-три раза больше весел и гребцов, но такое количество людей вызвало бы подозрение у борцов с флибустьерами. Для моей задумки высокая скорость была не нужна.
С грузом мяса мы отправились на Кубу. Примерно в том месте западнее Сантьяго-де-Куба, где я в бытность голландским капером стоял на якоре перед нападением на этот порт, сейчас было несколько плантаций, владельцы которых с удовольствием обменивали вяленое мясо на табак или сахар. Испанские власти знали об этом, но дружили с плантаторами. В этом месте берег был песчаный. Наверное, в будущем здесь будет курортная зона. Не успели мы вытащить нос баркаса на берег, как к нам подошел сухощавый испанец, надсмотрщик, одетый просто, с мачете в деревянных ножнах, висевшем на кожаном ремне, и длинной жердью в руке. Этими жердями надсмотрщики подгоняют рабов, опасаясь приближаться к ним близко, особенно во время сбора сахарного тростника, который рубили мачете.
— Что привезли? — спросил он.
— Копченое мясо, — ответил я. — Хочу обменять на табак.
Мне не нужен тяжелый сахар. Нагруженный мясом баркас даже при свежем ветре и под всеми парусами делал от силы три-четыре узла, а с сахаром будет идти еще медленнее.
— Бочки на обмен? — поинтересовался испанец.
— Если хорошо заплатите, то оставлю, — ответил я.
У испанцев не хватает бочек. Не слишком-то и заумное дело — изготавливать бочки, и материала хватает, но почему-то бондари в испанских владениях были редкостью. Может быть, потому, что по каким-то причинам не доверяли эту работу рабам. Скорее всего, по причинам безопасности.
— Это хорошо! — обрадовался надсмотрщик.
Мы договорились обменивать фунт мяса на три фунта табака и плюс по пятнадцать фунтов табака за каждую бочку. В первый день с нами торговал только владелец ближней плантации, а на второй подключились два его соседа. Примерно половину бочек испанцы все же вернули. Мы заполнили их выменянным табаком, но большая часть его лежала на дне баркаса, на пайолах, выстеленных бычьими шкурами, чтобы груз не подмокал. На дне баркаса постоянно плескалось немного воды, несмотря на то, что Кике вычерпывал ее по несколько раз на день.
Утром третьего дня мы отправились на Тортугу. Шли вдоль кубинского берега, подгоняемые попутным течением и южным ветром балла четыре. Мимо порта Сантьяго-де-Куба прошли на расстоянии мили три. Там на рейде стояли два двадцативосьмипушечных военных галеона и одномачтовое судно, тип которого я с такой дистанции не смог определить, а по обеим сторонам каменного мола грузились или разгружались два торговых галеона водоизмещением тонн двести пятьдесят. Наверное, работают на линии Сантьяго-де-Куба — Гавана. Миновав порт, мы взяли к берегу, к которому и пристали вечером, якобы чтобы переждать ночь. Это обычная морская практика в этих водах, по ночам мелкие посудины не ходят. Был шанс нарваться на испанский патруль, что могло влететь мне в несколько фунтов табака — сколько солдаты смогут или захотят унести, но, как мне сказали, в этом месте нет плантаций поблизости, поэтому и охранять нечего.
С наступлением темноты мы двинулись в обратную сторону. Шли на веслах, потому что ветер убился. Шесть гребцов было маловато для баркаса, но потихоньку двигались к цели. На это раз у меня была возможность взять пеленга на береговые ориентиры, что помогло не проскочить цель — одномачтовое судно на рейде. Оно было не намного выше баркаса. Экипаж спал. Чтобы не разбудить его раньше времени, подошли спереди, к якорному канату, который был толщиной сантиметров семь-восемь, по такому я в школьном спортзале лазил. На галеонах толщина якорного каната бывает сантиметров двадцать и даже больше, иначе не удержишь десятитонный якорь.
Под весом моего тела канат провис, и я обмакнулся почти по пояс. Вода показалась холодной. Зато планширь у форштевня был сухим и теплым. К левой ладони приклеилась капля смолы. Я потер ладонь о рубец панциря, но так и не сумел стереть всю смолу. Судя по выдвижному бушприту, сейчас втянутому на бак, я попал на тендер или, как их еще называют, куттер. Длина метров семнадцать, ширина около четырех с половиной, водоизмещение тонн тридцать пять-сорок. На баке сильно воняло фекалиями. Такое впечатление, что экипаж испражнялся не в море, а на палубу. Два члена этого экипажа спали на лючинах закрытого трюма. От них воняло перегаром и чесноком, которые с сравнение с ароматами на баке показались мне приятными. Первый долго не хотел просыпаться, а после удара ножом в шею глухо крякнул, будто махнул чем-то тяжелым. Второй и проснулся быстро, и умер тихо. Еще двое лежали на палубе полуюта. Эти тоже перед сном изрядно хлебнули пальмового вина и закусили чесноком. С ними я расправился так же быстро. За четырех рабов можно было бы получить немалую сумму, но я не хотел рисковать. Заорет кто-нибудь из них — и влипнем по-полной.
— Подгребайте, — тихо позвал я тех, кто на баркасе.
Они отпустили якорный канат и погребли к правому борту захваченного судна, умудрившись стукнуться об него пару раз веслами, а потом довольно громко налетели бортом на борт. К счастью, никто не отреагировал на эти звуки.
Флибустьеры поднялись на борт приза, перетащили баркас к корме, где взяли его на бакштов. Убитых испанцев тихо отправили за борт. После чего долго перерезали якорный канат. Выбирать якорь я не решился. Шпили сейчас скрипят так, что разбудят не только моряков на военных галеонах, но и горожан. Придется купить на замену ему пару новых, более легких, потому что крупные отливки из чугуна ни на Тортуге, ни на Эспаньоле никто делать не умеет.
— Якорь всё, — доложил мне шепотом Жильбер Полен.
Судно начало поворачиваться бортом к течению. Тут встречались два — отливное, уносящее нас от берега, на юг, и то, что из-за вращения земли и пассатов прижимало воду Карибского моря к материку, а потом выталкивало ее между Большими Антильскими островами назад, в Атлантический океан, на восток. Оба течения были нам попутными.
Я осмотрел захваченное судно при свете фонаря, изготовленного из меди и стекла, с сальной свечой внутри. Оно явно принадлежало раньше англичанам, причем, судя по светлым парусам, было военным. На английских военных кораблях паруса не тировали, как на торговых, а вощили пряжу вручную, используя смесь из пчелиного воска, свиного сала и терпентина (живицы) — смолы хвойных деревьев. Запретив покупать паруса заграницей, парламент Великобритании жестко регламентировал их изготовление в стране. Они теперь подразделялись на десять классов по толщине парусины. Каждый кусок должен иметь ширину двадцать четыре дюйма (шестьдесят сантиметров) и длину тридцать восемь ярдов (тридцать четыре с половиной метра), быть изготовленным из хорошего льна (лучшим считался из Московии), и пряжа должна иметь три навощенные нити. За нарушение любого пункта изготовителя штрафовали на два фунта стерлингов. Мачта на тендере стояла в двух пятых от носа. Несла грот-трисель (косой четырехугольный трапециевидный, пришнуровываемый верхней шкаториной к гафелю, нижней — к гику, а передняя — к сегарсам, одетым на мачту), топсель (треугольный, привязываемый нижней шкаториной к гафелю), стаксель и два кливера при выдвинутом бушприте. Из вооружения только двухфунтовый фальконет с десятком ядер и пятью мешочками с картечью, которые лежали в ящике у комингса трюма, хотя в фальшбортах имелись порты для восьми небольших орудий. Тендеры — быстроходные суда. Их часто используют контрабандисты и для ловли контрабандистов. Этот, скорее всего, захватили в Ла-Манше, где он боролся с нелегальной торговлей, и перегнали сюда. Трюм был пустой. Видимо, пришли в Сантьяго-де-Куба под погрузку. На баке воняли не фекалии, а черно-серый комок, который я сперва принял за дохлого, разлагающегося осьминога. Жильбер Полен объяснил мне, что это необработанная амбра. Она тут частенько плавает в море или выбрасывается волнами на берег. Полежав на солнце, амбра твердеет, светлеет и перестает вонять. После чего ее продают. Здесь она на вес серебра, а в Европе — на вес золота в прямом смысле слова. Парфюмеры используют ее для изготовления духов.
К рассвету нас унесло мили на три-четыре от бухты. К тому времени отлив сменился приливом, который погнал нас к берегу, почти к тому месту, откуда стартовали вечером. Я приказал готовить кормовой якорь, трехлапый и очень легкий, но задул южный ветер, сперва слабенький, а затем посвежевший. Мы поставили все паруса и довольно резво побежали к Тортуге.
19
— Я знал, что ты не будешь заниматься торговлей! — самодовольно, будто разоблачил мой коварный замысел, воскликнул барон Жан де Пуансе, когда я привез причитающуюся ему десятину от добычи. — Я умею отличить подлинного шевалье от самозванца!
Я сделал смущенный вид разоблаченного, неопытного мошенника и покаялся:
— Не удержался, увидев это судно. Подумал, что на нем я буду зарабатывать больше, как купец.
— Да-да, насмотрелся я здесь на таких купцов! — подмигнув, произнес губернатор. — Дело твое, занимайся, чем хочешь. Если будешь торговать, рассчитывай на мою поддержку, как плавающий под флагом моего короля. Если займешься чем-то противозаконным, я ничего не знаю, помощи не жди. Разве что помогу передать выкуп, который ты должен заранее оставить у меня.
— А сколько это? — поинтересовался я.
— От трех до десяти тысяч экю, — ответил он. — Зависит от популярности капитана у наших… — барон еще раз подмигнул, — соседей. Чем больше захватишь у них кораблей, тем дороже будет стоить твоя голова. Но если счет будет уж очень неприличным, как у Мишеля де Граммона или Лоренса де Граффа, то никакие деньги не спасут тебя.
— Постараюсь не давать им повода требовать за меня выкуп, — искренне пообещал я.
— В жизни всякое бывает. Я бы на твоем месте подстраховался, — не унимался Жан де Пуансе, все еще надеясь положить лапу на мои деньги.
— После того, как снаряжу корабль, у меня не хватит денег на выкуп, — соврал я. — Разве что удача улыбнется еще раз.
Поняв, что больше ничего не обломится, барон дал понять, что аудиенция закончена.
На самом деле у меня были деньги на выкуп. Вот только не было желания оставлять их у губернатора. Чиновники такого уровня уверены, что любые деньги, попавшие в карманы, становятся их собственностью. Разве что с королем поделятся, и только для того, чтобы не лишиться поста. Я лучше оставлю их у Старого Этьена. Заодно и небольшой процент набежит. Он уже заработал, как посредник, на продаже баркаса, который после нашего удачного похода вдвое увеличился в цене. Компания отчаянных парней из бывшего экипажа галеона, не успевших просадить добычу или взявших в долг, купила в складчину баркас, чтобы повторить наш подвиг. Вырученные деньги пошли губернатору и вместе с выменянным табаком на выплату доли тем, кто участвовал в захвате тендера. Захваченное судно и амбру оценили независимые эксперты, среди которых был и Старый Этьен, поимевший на этом немного от меня за правильную точку зрения, после чего я оставил себе и то, и другое. Амбра перекочевала на крышу таверны, чтобы доходить там до нужной кондиции, а тендер я приготовил для следующего похода.