Он занес блестящий нож и погрузил его в упругое, розовое тело. Кровь полилась ручьем и обрызгала белый халат врача-дьявола.
Но в то же мгновение раздался сильный треск и с высоты купола посыпались стекла. Грянул выстрел, другой. Около сада затрещали полицейские свистки.
Внутрь операционной комнаты на веревке на блоках, служившей для какого-то приспособления, быстро спустился домашний врач Шугаева, Хворостинин, и схватил за руку Малевского.
Двери громил полицейский отряд.
Малевский извивался, как змея. Глухонемой идиот бил Хворостинина чем-то тяжелым по голове. Наконец, Малевскому удалось вырваться. Он подбежал к стене и повернул рычаг. Синий свет погас. По диковинным осветительным аппаратам сверкнули молнии. В соседнем помещении раздались один за другим взрывы…
Полиция ворвалась.
Малевский был арестован. Одним из лежащих на операционном столе оказался Генерозов. Рана, нанесенная ему Малевским, не угрожала жизни. Миллионер, у которого были вырезаны обе почки, умер в страшных мучениях через несколько часов.
На допросе Малевский вел себя спокойно и объяснил все, словно читал лекцию студентам.
— Я думаю, что обойдусь без вопросов и сумею удовлетворить ваше любопытство. Я ведь знаю, что нужно вам, жалким трусам жизни. Я открыл способ пересаживать органы из одного организма в другой. Если бы мне не помешали, Шугаев был бы жив и пользовался здоровьем, а труп Генерозова я сжег бы в крематории, который у меня устроен в конце здания. Я зарезал всех исчезнувших молодых людей, чтобы их здоровыми органами обновить и воскресить жизнь богачей.
Они наслаждаются жизнью. Имен их я не назову. Они сами не знают, какой ценой я их спас. Они живут с чужими почками и думают, что я их вылечил. За эти операции я брал огромные деньги. Я сам тоже миллионер. Синий свет тоже мое изобретение. Он способствует почти мгновенному заживлению, восстанавливает сосуды и протоки. Вы никогда не узнаете моей тайны — взрыв истребил все. Что мне сказать вам еще? Что вы меня осудите, что вы готовы растерзать меня, что вы считаете меня за неслыханного злодея? Жалкие слизняки, копошащиеся в навозе черви! Разве вы в состоянии понять жизнь? Прощайте, добродетельные мещане! Будьте вы прокляты!
Малевский поднес руку ко рту, что-то проглотил и через мгновение рухнул на пол безжизненной массой.
Роковая страсть
В доме князя Корибут-Ольшанского письмо дяди из Австралии произвело страшный переполох.
Двенадцать лет тому назад, когда князь был еще совсем молодым человеком, этот дядя, разорившись на разных предприятиях, уехал в Америку искать счастья. Года два от него приходили письма, а потом он замолчал и родственники думали, что он умер.
Вот что значилось в письме:
«Дорогой племянник! Австралия дала мне то, что не дала ни родина, ни Соединенные Штаты: я нажил около миллиона фунтов стерлингов. Чувствуя, что мне осталось недолго жить, я обратил все свое состояние в капитал, который желаю при жизни передать старшему в роде князей Корибут-Ольшанских, то есть тебе. С меня достаточно небольшого капитала и моей любимой фермы, на которой я окончу дни свои. Однако, непременным условием получения наследства я ставлю твой приезд с женой (уверен, что ты женился) ко мне, в Австралию. Хочу вас обоих видеть и обнять… Известите меня о вашем решении каблограммой. На все расходы прилагаю чек в 10.000 фунтов.
Любящий тебя дядя Франциск».
Неожиданное получение наследства было как нельзя более кстати. Дела князя Корибут-Ольшанского сильно пошатнулись и огромному родовому имению, «Ольшанке», грозила продажа с аукциона.
Но, с другой стороны, поездка в Австралию представляла непреодолимые затруднения. Князь только что оправился от опасной болезни, был еще очень слаб; опасались, что разовьется порок сердца. Столь дальний переезд по океану консилиум врачей признал безусловно невозможным и угрожающим роковыми последствиями.
Обо всем этом известили дядю обстоятельной каблограммой, стоившей огромных денег.
Но упорный старик знать ничего не хотел и ответил:
«В таком случае, пусть приедет твоя жена. Иначе лишу наследства».
Князь не знал, что делать, но молодая княгиня, славившаяся своей красотой, энергично настаивала на путешествии. Ее поддержали родные и знакомые:
— Океанские пароходы — верх комфорта и несчастий почти никогда не случается. Катастрофы на железных дорогах гораздо чаще. С княгиней вашей может поехать кто-нибудь из родственников. Необходимы для сопровождения пожилая дама и опытный, энергичный мужчина. Конечно, поедет и преданная прислуга. Княгиня и не заметит, как переплывете океан.
С тяжелым предчувствием князь, наконец, согласился и княгиня со свитой уехала.
Каблограмма известила о ее благополучном прибытии в Австралию. Пришло два письма от княгини и дяди и, наконец, новое известие по подводному кабелю о дне обратного отъезда.
За время отсутствия княгини лондонский банк известил князя о переводе на его имя из Австралии 893.000 фунтов стерлингов.
Следовательно, со стороны получения наследства все обстояло благополучно и княжеский род Корибут-Олбшанских вновь засиял в блеске и славе.
Наконец, наступил день, когда княгиня должна была прибыть в Европу. Но телеграммы из Англии князь не получил.
Не пришла она и на второй, и на третий день. В страшной тревоге князь запросил пароходную контору. Ответили глухо: «„Трафальгар“ еще не прибыл».
Потянулись мучительные дни ожидания. Князь поехал в Англию и ежедневно лично справлялся в пароходной конторе. Высокий, выбритый англичанин, с сухим деревянным выражением лица, неизменно отвечал:
— Никаких известий о «Трафальгаре» мы не имеем.
Через месяц англичанин тем же равнодушным голосом сообщил убийственное известие:
— «Трафальгар» вычеркнут из списков наших пароходов, как погибший.
Князь едва не сошел с ума и два раза покушался на самоубийство. Его с трудом спасли, но вернулся он в Ольшанку совершенно разбитый и сразу поседевший.
Со времени отъезда княгини Ванды из Австралии в Европу шел уже третий месяц. Никакой надежды на случайное спасение не оставалось, но в один вечер в Ольшанку прискакал младший брат князя. Выскочив из коляски, он бросился к террасе, где стоял сам князь, и, размахивая газетой, кричал:
— Владислав! Владислав! Ванда жива!
Князь протянул руки вперед и рухнул на пол. Но радость редко убивает и вскоре, очнувшись, он прочел корреспонденцию в газете:
«Из Коломбо телеграфируют, что итальянский пароход „Этрурия“, попав в циклон в южной части Тихого океана, сбился с курса и едва не потерпел аварию у скалистых островов. С одного из них были замечены подаваемые кем-то сигналы. Когда волнение несколько успокоилось, была отправлена на берег шлюпка, которая приняла на борт двух потерпевших кораблекрушение: молодую даму и пожилого мужчину. Оба оказались пассажирами с погибшего парохода „Трафальгар“. Трудно объяснить, как это злосчастное судно могло быть отнесено в Тихий океан, но спасенный мужчина рассказывает, что пароход потерял руль и сверх того сломался гребной вал. „Трафальгар“ носило больше недели по воле ветра и морских течений, пока он не нашел гибели около скалистых островов. Спаслось только двое. Несчастные питались с трудом добываемой рыбой, раками и устрицами. Выброшенный на берег ящик с консервами спас им жизнь, по последние три дня они голодали. В общем оба совершенно здоровы».
Вторая корреспонденция гласила:
«Спасенные пассажиры „Трафальгара“ оказались: польской княгиней Вандой Корибут-Ольшанской и ее слугою Яном».
В ту же ночь пришла телеграмма и от самой княгини.
Оба брата поехали навстречу и стали ожидать добровольца[2] «Киев» в Порт-Саиде…
Князь и княгиня счастливо зажили в Ольшанке, стараясь забыть страшное прошлое.
Князь был очень доволен состоянием здоровья своей жены. Ванда быстро поправилась и зацвела вновь красотой. К ней вернулись прежний веселый характер и способность поднимать настроение целого общества.
В Ольшанском дворце шли игры, балы, затевались пикники, поездки по Волге на собственном пароходе. Ночную темноту озаряли сотни огней и небо бороздили ракеты, рассыпавшиеся разноцветными звездами. Музыка гремела часто до утра.
Но после вновь пережитого медового месяца, князь стал замечать в Ванде необъяснимые странности. Без всякой видимой причины она на некоторое время впадала в задумчивость. Лицо ее то бледнело, то краснело, волнующаяся грудь указывала на усиленное дыхание.
Она сильно хотела отогнать от себя какую-то беспокоящую ее мысль и не могла, несмотря на все старания.
Однажды князь, подойдя к спущенным портьерам в дверях будуара, увидел сквозь узкую щель лицо жены, застывшей в неподвижной позе. Глаза ее были тупо устремлены куда-то вдаль, губы двигались, произнося неслышные слова.
Ревнивое чувство мужей, вопреки доводам рассудка, всякое необычное состояние жены готово объяснить совершившейся или готовящейся изменой.
— Она шепчет чье-то имя!
Мысль, заработавшая в этом направлении, уже не знает удержа и подбирает тысячу доказательств, все дальше уходя в дебри противоречий.
Фактов никаких не было, и князь решил держаться настороже и следить. Со своими многочисленными поклонниками Банда держала себя одинаково любезно, допуская легкий флирт, как всякая светская женщина.
«Есть кто-нибудь тайный, которого я не знаю. Муж всегда узнает последним».
Возвращаясь домой вечером из города, где провел целый день, князь, еще не раздеваясь, спросил слугу:
— Где княгиня?
— Часа два тому назад уехали в кабриолете.
— С кем?
— Одни. Сами правят.
— В какую сторону поехала?
— По дороге к Висле.
Князь пошел пешком в указанном направлении. Ему пришлось сделать несколько верст. Вот блеснула вдали и река. Ванды нигде не было видно.
Вдруг он услышал справа фырканье лошади. По узкой, едва проложенной лесной дорожке, качаясь, как лодка по волнам, шагом пробирался кабриолет.
«Куда это она ездила? Там только сторож живет. А, понимаю! Тайное свидание в лесу».
Ванда радостно вскрикнула, увидев мужа:
— Как это мило с твоей стороны, что ты вышел навстречу. Я без тебя соскучилась и поехала прокатиться.
— Но зачем же ты ездила по лесной дорожке?
— Я так люблю лес. Заезжала к нашему сторожу Яну. Он меня угощал клубникой и медом. Все такой же нелюдимый, страшный какой-то.
«Не верь, не верь!» — шептал внутренний голос, но Ванда была так обольстительно мила, так любовно засматривала в его глаза, что нехотя верилось, и размягчалась душа, застывшая в ужасных подозрениях.
Сторож Ян был тот самый слуга, вместе с которым нашел княгиню пароход «Этрурия».
Вернувшись в Ольшанку, он, щедро награжденный князем, отказался от службы во дворце и просил назначить его лесным сторожем на берегу Вислы.
— Что тебе за охота? Зимой с тоски умрешь!
Но Ян настаивал на своем, доказывая, что жизнь на острове развила в нем любовь к одиночеству и людей он словно боится.
— Да и старость пришла, пан Владислав — человеку одному надо побыть, о смерти подумать.
Желание старого, верного слуги было, конечно, удовлетворено.
В том, что Ванда захотела повидаться со стариком, не было ничего подозрительного. Он ее выносил малюткой вместо няньки и всю жизнь служил, как цепная собака, своей госпоже.
Князь временно успокоился, но у Ванды опять начались припадки меланхолии и подозрения мужа возобновились.
Он унизился до шпионства и избрал своим доверенным слугу Стася. Сам же стал чаще уезжать в город.
Каждый раз Стась доносил, что княгиня ездила в его отсутствие одна в лес, куда за ней проник и Стась. Ян привязывал лошадь и оба удалялись в сторожку, где, запершись, с закрытыми окнами (занавески тоже были спущены), проводили часа полтора. После этого княгиня выходила, провожаемая Яном, и садилась в кабриолет.
— И пани казалась мне очень веселой, — добавлял Стась с гаденькой улыбкой.
— Что же ты обо всем этом думаешь?
— Разве я могу судить панские дела? Пани ездит к Яну — значит, так нужно пани.
Надо было остановиться, но князя сильно подмывало задавать дальше щекотливые вопросы.
— Ты, кажется, подозреваешь что-то дурное? Но ведь Ян — старик.
— Какой же он старик, когда, до отъезда за границу с пани, ходил в деревню к солдатке.
Обнаглевший Стась хихикнул.
— А теперь на нее, на солдатку, и смотреть не хочет…
— Отчего ты ездишь к Яну только в мое отсутствие?
— Мне без тебя скучно. А для старика большая радость, он меня так любит.
— Отчего ты никогда не возьмешь меня с собою?
— Поедем. Но, предупреждаю, соскучишься. Старик откровенен только со мною. При тебе он насупится и будет молчать.
Все выходило так просто, естественно, но ничего не разъясняло, и ревнивая мысль искала новых удостоверений.
Князь решил выследить Ванду сам.
Сказав ей утром, что уезжает в город, он остановился на первой станции, оставил там лошадей и вернулся пешком.
Забравшись в чащу леса около сторожки, князь стал терпеливо ждать. Время тянулось мучительно долго.
Наконец, послышалось фырканье лошади и веселый окрик Ванды, сдерживающей порывы красивого и статного жеребца, рвущегося перейти в большую рысь.
Вышел Ян и помог сойти Ванде. Через минуту княгиня и слуга скрылись в сторожке.
Князь выждал около получаса и подошел к домику Яна. Занавески на окнах, действительно, были спущены. Заднее окно, выходящее к реке, было забито ставнем.
Князь подкрался и приложил глаз к щели. Нет, и здесь занавес. Зато до него довольно явственно долетали голоса.
— Как вкусно!
— Кушайте пани, кушайте на доброе здоровье!
— Дай еще кусочек.
— Постойте, пани, я достану из печи рагу. То совсем хорошее блюдо. А ветчины, пани, не хотите? Отличная. Сам коптил.
— Пожалуй!
…
— Где ты достаешь, Ян?
— Не спрашивайте, пани, не все ли равно.
…
— Ну, а теперь, пани, запьем старым вином из панского погреба…
Голоса смолкли. Верно, оба пересели куда-нибудь дальше. Долетали только отрывки слов без всякой связи.
В комнате послышались шаги и голоса стали ближе.
— Я боюсь, Ян, я страшно боюсь, что муж узнает когда-нибудь нашу тайну. Он отвернется от меня навсегда. Мне иногда думается, что и сейчас он что-то подозревает.
— Откуда ему догадаться, пани? Если и сказать кому, никогда не поверят…
Загремела отворяемая дверь и князь отпрянул в лес, скрываясь за густыми кустами. То, что он подслушал, вполне убедило его в связи жены с Яном.
Долго бродил он по лесным тропинкам, стараясь разумно отнестись к совершившемуся. Он вспомнил, что Ванда подробно и оживленно рассказывала о своем путешествии на «Трафальгаре», но, к удивленно слушателей почти ничего не говорила о пребывании на необитаемом острове.
«Совершенно ясно, что случилось, — думал князь. — На остров были заброшены два существа, мужчина и женщина, надежды на спасение никакой, впереди — голодная смерть… Все может произойти при подобной обстановке. Но как Ванда, спасенная, вернувшаяся к счастливой жизни, может продолжать эту позорную связь? Кто поймет женщину?..»
Безумная ревность и злоба овладели князем.
Он потерял власть над собою и бросился вновь к лесной сторожке.
Ян встретил его сурово, но почтительно, не приглашая войти. Князь оттолкнул старика и ворвался в сторожку. Сел на скамью у стола и пристальным взглядом стал осматривать все, словно ища каких-то новых доказательств измены жены.
Ян молча следил за ним.
Его сухое, бритое лицо, с длинными седыми усами, показалось князю отвратительным.
Хотелось сказать ему что-нибудь злое, ударить, оскорбить.