Вышли утром, после молебна на площади возле церкви. Поп окропил водой, называемой почему-то святой, отважное воинство и их суда. Поскольку воинов и чаек было много, процедура растянулась часа на два. По Днепру тартана шла примерно в середине эскадры. Не знаю, как пригрозили татарам, или они сами решили зазря головы не класть, но при проходе мимо башни на острове Тавань в нас ни разу не выстрелили, хотя все орудия были готовы к стрельбе, а пушкари поглядывали на нас из бойниц. О дальнейшем нашем продвижении сообщали сигнальные костры, которые дымили на обоих берегах Днепра. В результате селения, которые попадались нам по пути, были пусты, и возле острова Березань не оказалось ни одной турецкой галеры. Мы беспрепятственно вышли в Черное море.
Кошевой атаман Петр Сагайдачный вместе с есаулом, писарем и своей гвардией разместился в трюмах тартаны. Судья и подписарь остались в Сечи на хозяйстве. Все бойцы на нашем судне имели самопалы или ручницы — так казаки называли любое ручное огнестрельное оружие от пистолета до гаковницы — тяжелого мушкета с гаком, которым зацеплялись за крепостную стену или борт судна, чтобы уменьшить отдачу. Аркебузы, мушкеты, гаковницы и фальконеты калибра до трех фунтов еще называли пищалями. Пистолеты были тяжелые, с кремневым или фитильным замком и со слабо загнутой рукояткой, которая заканчивалась «яблоком», чтобы использовать их, как булаву. Колесцовый замок здесь был известен, но встречался очень редко. К самопалу прилагались пороховница, обычно в виде деревянного рога изобилия, обтянутого кожей; натруска с пороховой пылью для подсыпания на полочку, иногда деревянная, иногда костяная, чаще в виде коня; кожаный мешочек с пулями. У некоторых были металлические или кожаные, покрытые сверху воском, ладивницы — коробки со спаянными в обоймы металлическими трубочками, в которые вставляли ладунки — готовые бумажные патроны. Как ни странно, несмотря на более высокую скорострельность и удобство, ладункам предпочтение отдавали не многие. Для каждого выстрела количество пороха и пуля подбирались индивидуально. Иногда пуль загоняли в ствол по две, что, по моему мнению, на точность не сильно влияло. Все это хозяйство крепилось к узкому ремню, который застегивался поверх широкого матерчатого, «лыцарского», обозначавшего принадлежность к касте воинов, за который засовывали только пистолеты. На второй такой же узкий пояс цепляли саблю, нож, баклагу деревянную. Через плечо вешали торбу кожаную. В ней хранили всякие нужные мелочи, среди которых обязательно была деревянная ложка. У кого не было огнестрельного оружия, тот стрелял из лука или, видел всего два, арбалета. Иногда вместо сабли был топор с более длинным топорищем или клевец. Почти все имели короткие пики, очень похожие на те, что были на вооружении у половцев. Кстати, судя по употреблению большого количества половецких слов, многие запорожцы — потомки половцев, переживших нашествие монголо-татар. У богатых воинов тело защищали металлические — твердые — доспехи: кирасы, бригантины, кольчуги, наручи и поножи. У бедноты были мягкие — кожаные куртки или ватные халаты, чаще татарские. Зато металлические шлемы были почти у всех, правда, разного качества и формы. Кто не смог разжиться шлемом, тот носил шапку из сукна или овчины, иногда с нашитыми металлическими бляшками или кусками кольчуги. На ногах сапоги или лапти с онучами. Правда, лапотники чаще ходили босиком. Среди таких бытовала поговорка, что отправляются в поход за сапогами, а остальные отправлялись за зипунами. У многих имелась опанча — плащ из толстого сукна, пропитанного олифой, чтобы не промокало, и с меховым — чаще овечьим — воротником, или овечий тулуп, как у татар. Кстати, среди казаков я видел несколько тюрков, возможно, татар. Казаки принимали в свои ряды бойцов любой национальности, лишь бы те соглашались подчиняться их уставу и по торжественным случаям креститься справа налево, изображая православных.
Казачья походная артиллерия состояла из бронзовых и чугунных фальконетов и мортир малого калибра. Самый большой фальконет был калибром три фунта. Мортиры, напоминавшие криво поставленные высокие горшки, были большего калибра, пара — шестифунтовки. Более тяжелые орудия оставили в Сечи. На чайках и так много груза. Унификацию пока не провели, поэтому для каждого орудия были свои ядра, по большей части чугунные, но попадались и каменные.
Наша флотилия растянулась на пару миль. Ветер дует встречный, к тому же в этих водах и течение в сторону будущей Одессы, так что идем на веслах, делая не больше трех-четырех узлов. Я сделал лаг, с помощью которого иногда меряю скорость. Не столько для дела, сколько от скуки, потому что идем вдоль берега. Или чтобы почувствовать себя в роли колдуна, за коего меня начинают принимать казаки. От мыса Тарханкут мы пошли напрямую, по компасу, и вышли неподалеку от руин Херсонеса. Раньше казаки добирались сюда только вдоль берега Евпаторийского залива.
В двадцать первом веке сейчас бы здесь был бархатный сезон — самое лучшее время года в этих краях. Курортники с детворой уже уехали, благодаря чему шума и суеты на улицах городов и пляжах стало на порядок меньше, погода все еще теплая, можно загорать и купаться, а магазины и рынки забиты свежими фруктами и овощами — бери-не-хочу! В семнадцатом веке курортов нет. В деревнях вдоль берега моря по большей части живут перемешанные потомки народов, которые заносило на эту благодатную землю до татар. Кочевники предпочитают степную часть Крымского полуострова. На склонах гор, спускающихся к морю, все еще стоят каменные сторожевые башни. Рядом с ними горят сигнальные костры, испускающие густые клубы белого дыма. Наверное, сухой хворост, подпалив, полили водой. Население прибережных деревень уходит в горы, унося ценные вещи и угоняя скот. Вереницы людей тянутся по полям, виноградникам, садам. Большинство убегающих — христиане, но ничего хорошего от единоверцев-казаков не ждут, потому что казаки признают своим только того, у когда нечего или очень трудно отнять.
— Эх, догнать бы их! — мечтательно произносит есаул Игнат Вырвиглаз.
— Зачем нам эта мелочь?! — пренебрежительно произносит Петр Сагайдачный. — Мы возьмем добычу получше.
— Да скучно плыть, — говорит в оправдание есаул.
— Ничего, скоро разомнемся! — уверен кошевой атаман.
Мы приближаемся к мысу Сарыч — самой южной точке Крымского полуострова. От него до турецкого мыса чуть больше ста сорока миль. Это самое узкое место Черного моря. Говорят, в хорошую погоду с гор виден турецкий берег. Я несколько раз поднимался на гору Ай-Петри, но с погодой мне постоянно не везло, хотя, как и большинство штурманов, склонен к дальнозоркости. Мы заночуем у мыса, чтобы рано утром отплыть строго на юг, к турецкому берегу.
— Дай бог, чтобы такая погода продержалась еще два дня! — перекрестившись, высказывает общее пожелание Игнат Вырвиглаз.
Кошевой атаман и все казаки, которые слышали его слова, но не гребут веслами, тоже перекрестились.
Денек сегодня, действительно, чудесный. На небе почти нет облаков, солнце припекает, но не сильно, ветерок метров пять в секунду, волны высотой ниже полуметра. А была бы и похуже погода, на тартане нам было бы не так грустно, как в чайках. Пассажиры тартаны, видимо, никак не поверят в это.
Примерно часа за три до вечерних сумерек поворачиваем к берегу. Чайки выскакивают носами на мелководье, где с них спрыгивают в воду казаки и начинают вытягивать дальше, чтобы прибоем не снесло в море. Справившись с этим, сбиваются в несколько отрядов и отправляются на промысел. Я ставлю тартану на якорь. К борту подтягивают шлюпку, которую тащили на коротком буксире. На ней кошевой атаман и его свита переправляются на берег. Там им привычнее ночевать. Да и стараются быть чаще среди казаков. Мол, мы — часть товарищества, первые среди равных. Повышают рейтинг. Должности ведь все выборные. Потерять их — раз плюнуть. Что-то не понравится товариществу — и станешь рядовым казаком.
Во время перехода мне все время казалось, что всё это уже было в моей жизни. Не сразу вспомнил, где и когда. Каталонская компания — вот что напоминали мне казаки. Такие же отмороженные, жадные и беспощадные бандиты, живущие по понятиям. Подчиняются только тем, кого сами выбрали, и выполняют только те приказы, которые понравились большинству. Если у меня раньше и были мысли сблизиться с казаками, то теперь, вспомнив, сколько проблем у меня было с каталонцами, решил не делать это. Награблю вместе с ними на хороший корабль и полный трюм груза — и расстанусь. Мне, как капитану, положили три доли из добычи. Столько получает куренной атаман. Плюс, как хозяин тартаны, получу десятую долю того, что привезу на ней в Сечь. Не много, конечно, но других предложений пока нет.
К сумеркам отряды вернулись, нагруженные всякой всячиной. В основном вино в бурдюках, домашняя птица, свежие фрукты-овощи и зерно нового урожая, пшено и пшеница. Развели костры, начали готовить ужин. Ожидание заполнили распитием вина. Как ни борется Петр Сагайдачный с пьянством в походах, результаты у него скромные. С собой не берут, но захваченное у врага выпивают обязательно. С криками, потасовками, песнями. Веселились допоздна. Я сквозь сон слышал, как пьяные выясняли, кто круче. На кулаках. Дуэли в коше запрещены. Если все-таки случается, то победивший позавидует погибшему. Как и обычного убийцу, его положат в могилу, а сверху поставят гроб с покойником и засыплют землей.
Глава 13
В двадцать первом веке я бывал в Синопе пару раз. Этот порт очень любили ростовские жабодавы. Три дня туда, два-три дня выгрузка, три дня на обратную дорогу — и дома. Городок маленький, в России такие называют поселками городского типа. Расположен на перешейке, соединяющий мыс с материком. Две бухты — северная и южная. Порт в южной. Там и произойдет Синопское сражение, которое закончится победой русского флота и тотальным разрушением города. Сохранятся крепостные стены с прямоугольными башнями, построенные царем Митридатом. Впрочем, часть защитных сооружений была возведена еще до него. Гид в городском музее рассказал мне, что по одной версии Синоп был основан греками в восьмом веке до нашей эры, а потом захвачен и разрушен киммерийцами, по другой — в седьмом и разминулся с киммерийцами.
Лоцман, который заводил мое судно в порт, придерживался третьей версии, по которой город основали в девятом веке до нашей эры, и предлагал мне чудом сохранившуюся монету той поры. Самое забавное, что он понимал, что я не поведусь на такое фуфло, но продолжал втюхивать. Как я подозреваю, продажа фальшивых старинных монет — что-то типа хобби у местного населения. И не только у турок. В Афинах возле развалин Акрополя греческий мальчишка лет десяти прямо на глазах немцев-туристов и моих нашел старинную медную монету и после короткого торга загнал ее за сотню евро толстому немцу, страдающему отдышкой и слабоумием. Поскольку я посещал Акрополь несколько раз, могу засвидетельствовать, что умные шведские туристы, а других в Швеции нет, покупают у мальчишки такую же монету всего за полсотню евро.
Мы вышли к Синопу в вечерние сумерки. Сам город закрывал от нас высокий холм на полуострове, но вид суши обрадовал кошевого атамана Петра Сагайдачного и его свиту. К полудню начал раздуваться северо-восточный ветер, поднимать волну, из-за чего у многих казаков на чайках сразу испортилось настроение. Они начали подходить к тартане и задавать одинаковые вопросы. И ответ я давал им одинаковый: если струсили, пусть разворачиваются и гребут в обратную сторону. Представляю, каким количеством врагов я обзавелся за несколько часов!
Сам кошевой атаман небрежно поинтересовался:
— А куда ближе?
— Смелому всегда ближе вперед, — ответил я.
Больше Петр Сагайдачный ничего у меня не спрашивал, но тихо сказал что-то своим приближенным, после чего они печально посмотрели на меня и скорбно покивали. Другому человеку мы первым делом приписываем недостатки, словно надеемся, что тогда их не хватит на двоих.
Примерно в миле от мыса, который был еле виден в темноте, я положил тартану в дрейф. Вокруг нас, как птенцы возле мамаши, расположились чайки. Северо-восточный ветер будет гнать суда к берегу, а западное течение — относить от него.
— На рассвете нападем на город, — принял решение кошевой атаман.
— Лучше ночью, — возразил я. — Со стороны северной бухты турки не ждут нападения. Там берег не очень удобный, на тяжелой галере не подойдешь, но на чайке, уверен, получится. Послать вперед небольшой отряд на лодке, чтобы тихо поднялся на стены, снял дозорных и подал сигнал. У меня для этого заготовлены два якоря-кошки на длинных тросах с мусингами. После полуночи выйдет луна. Она сейчас почти полная, светит ярко. Несколько чаек по сигналу тихо подойдут к северному берегу. Их экипажи поднимутся на стены, а потом захватят ворота, которые ближе к порту. Ворот в Синопе всего двое, не ошибутся. В это время остальные чайки зайдут в южную бухту, ошвартуются к причалу и высадят казаков.
— Можно и так, — согласился Петр Сагайдачный и приказал: — Ты придумал, ты и выполняй. Отбери людей, сколько и каких надо, — и вперед!
Отвык я от таких мероприятий. Тем более, карьеру делать в Сечи не собираюсь. Но и отказаться нельзя было. Хороший послужной список не помешает. Мало ли, как дела в будущем пойдут. Я взял с собой двоих — Петра Подкову и Михаила Скибу. Чем меньше людей, тем меньше шума. У последнего за лето чуб немного отрос, но до нормального казацкого еще не дотягивал. Скиба гостил в Кандыбовке пару недель, помогал пшеницу косить. Заодно показал себя умелым убойщиком скотины. Быка зарезал так быстро, что мне показалось, что не только я, но и бык не заметил, как это случилось.
С тартаны спустили с подветренного борта четырехвесельную шлюпку. Изготовлена по моему проекту, легкая, маневренная, мореходная. Она стала биться о борт из-за поднявшейся волны, наполняя трюм гулом. Первыми спустились по шторм-трапу, тоже изготовленному по моему проекту, казаки, сели на весла. Я занял место на кормовой банке, став рулевым. Едва отошли от тартаны, как волны стали перехлестывать через борт шлюпки. Брызги казались холодными, хотя температура воды наверняка около двадцати градусов. Берег уже не виден, но я еще в светлое время взял пеленг по компасу, а потом по нему нашел нужную звезду первой величины на небе. Пока добирались до берега, пытался вспомнить, как называется хотя бы созвездие, в котором она самая яркая. Так и не вспомнил. Давно не пользовался секстаном, все повылетало из головы. Впрочем, и держалось там, только благодаря картам звездного неба. Определять место судна по звездам во времена спутниковых навигационных систем стало несерьезно. Возле берега налетели на камень, но без последствий. Оба казака спрыгнули в воду и вытащили шлюпку носом на берег, поскрипев килем по гравию. Звук отвратительный, раздражающий. У меня даже зубы сжались до скрежета.
Рва с этой стороны не было. Стена находилась всего в нескольких метрах от моря. Высокая, метров двенадцать. Из песчаника, шершавого и теплого, почему-то пахнущего сеном. Может быть, запах исходил от сухой травы, что росла на узкой полоске берега. Странно, что скотина не общипала ее. Обычно возле городских стен трава словно подстрижена, только где-нигде высокий и несъедобный репейник торчит. На стенах было тихо. Собак не слышно. Турки, как и арабы, не жалуют это животное, считают грязным. Хотел бы я знать, сколько жизней они потеряли из-за этого предрассудка?! Что интересно, иногда роль сторожевого животного у них выполняют ослы, к которым трудно подкрасться незаметно. Завидев или учуяв человека, начинают орать громко и паскудно. Впрочем, на крепостных стенах их не привязывают. Наверное, трудно заталкивать туда.
Ни Петро Подкова, ни Миша Скиба раньше «кошками» не пользовались, только прослушали мои наставления, но у обоих зацепились с первой попытки. Я подергал трос с мусингами, повис на нем, проверяя. Вроде бы держит. Если нет, будет очень больно. Полез первым. С непривычки было тяжело. Доспехов на мне нет, но за спиной висят сабля и сагайдак с луком и стрелами, а на поясе — нож. У моих помощников только сабли, ножи и по незажженному факелу. Огнестрельное оружие я брать запретил. Выстрел разбудит весь город, а залог нашего успеха — тишина. Пусть спят синопцы, не догадываясь, что утром их жизнь резко изменится. Как скажут им святоши, будут наказаны за грехи свои. Главный их грех — они богаче казаков. Богатые грабить бедных не ходят. За исключением империй перед тем, как их самих начнут потрошить молодые, бедные и голодные этносы. Я видел, как турки грабили надорвавшуюся во время грабежей бедных соседей Византийскую империю, а теперь приближается их черед. Для кого-то из синопцев эта ночь станет последней, кто-то превратится из богача в бедняка, кого-то всего лишь ограбят и/или изобьют. Уверен, что всех молодых и не очень девушек и женщин изнасилуют. Они должны рожать от победителей. Таков закон природы. Может быть, именно ради этого мы здесь и оказались, хотя считаем, что пришли за добычей.