Походка слечны Лешей была бесконечно далека от того, чтобы заслужить звание женственной.
Шея набычена. Лопатки сведены. Голова опущена. Шаг решительный, твёрдый. Никакого изящества. Так идут на бой молодые парни и озлобленные мужчины. Однако же, несмотря на столь ясные, фактически кричащие невербальные сигналы, супруга мансы, чернокожая женщина модельной внешности, одетая в осовремененное традиционное африканское платье, встречала неприветливую юную богемийку широкой улыбкой и разведёнными, словно бы для объятий, руками.
— Мейси Глашек, моё сердце преисполнено радости, — начала жена государя приятным низким грудным голосом. — Мы о вас весьма и весьма наслышаны. Наша встреча, хоть и неожиданна, но всецело приятна.
Броня уже хотела поднырнуть под рукой королевы Мали, уклонившись от обнимашек и продемонстрировав таким нехитрым образом своё отношение к приветствию, однако же дремавшая доселе Рояль, словно бы шкурой почувствовав напряжение хозяйки, сделала свой ход раньше, чем та успела хотя бы начать запланированный манёвр уклонения.
Змеюка с удивительным проворством, отличным от её привычного ленивого переползания с места на место, высунула голову из-за воротника Синеглазки. Движение хоть и было быстрым, но ему определённо недоставало изящества и аккуратности, так как могучее тело рептилии по неосторожности оторвало верхнюю пуговицу сорочки, отправив ту в полёт прямиком по направлению к лицу приветливой чернокожей женщины.
От неожиданности та на секунду зажмурилась в надежде защитить глаза от этого миниатюрного импровизированного снаряда. Впрочем, в этом не имелось никакой нужды, ведь тот ударился несколько ниже уязвимых органов зрения королевы, ровнёхонько в украшенную тёмными румянами и до поры до времени незаметными золотыми блёстками щёку женщины. И, словно бы этого было мало, едва лишь супруга правителя Мали вновь раскрыла очи, первым, что ей довелось увидеть, была раскрытая пасть изумрудной тигровой змеи с угрожающими сочащимися ядом крючкообразными острыми зубами.
— Ш-ш-ш-ш-ша-а-а-а-а!!! — злобное громкое шипение прозвучало не раньше, чем та, кому оно предназначалось, оказалась способна его воспринять.
И пусть королева крупнейшего африканского государства была не из тех, кому стоило бояться преждевременной кончины в мире, где при каждом государе было по меньшей мере три специалиста по оживлению из мёртвых, она испуганно отшатнулась назад, на секунду демонстрируя тот самый первобытный ужас, что испытывали люди с самой зари своего существования.
Всего мгновение спустя между ней и юной Броней Глашек выросло аж две стены из ощетинившихся оружием некромагов. Со стороны слечны Лешей то были вцепившаяся побелевшими пальцами в волшебную палочку Ёлко, да многозначительно улыбающийся Вик, чья боевая трость, удерживаемая на манер шпаги, выглядела не столько, как предостережение от столкновения, сколько приглашение к нему. Впрочем, оно и ожидаемо: зубья корсиканского браслета, что впивались молодому человеку в левое предплечье, имели свойство подталкивать носителей к активным действиям.
Защитники королевы выглядели внушительней. И речь даже не о том, что их было банально больше: за жену правителя Мали, помимо праздного дворянства в лице её фрейлин и сына, вступились несколько одоспешенных некромагов, которые явно воспринимали бои не иначе, как рутину, за которую им и платят казённые деньги..
В воздухе повисло напряжение. Казалось, оно будет сгущаться всё сильней и сильней, покуда не станет настолько густым, что в нём увязнут все движения участников сей сцены, а затем это напряжение и воздух вытеснит, лишив присутствующих возможности насытить кровь кислородом.
Однако же до обмена проклятиями и боевыми заклинаниями не дошло: пусть дворянство всегда было скоро на расправу в мире, где для власть имущих смерть являлась лишь временным неудобством, причин для сражения было недостаточно: всё же, змея не укусила высокородную даму с эбеновой кожей, а лишь отпугнула её.
И вот, спустя секунды три манса Асита, правитель великой африканской империи сделал шаг навстречу чересчур уж смелой безродной третьекурснице. Шаг в прямом смысле слова, а возможно и в переносном.
— Мейси Глашек, я даю вам возможность объясниться.
Малийский язык для уха человека, больше привыкшего к фонемам языков славянских и романских сам по себе звучал непривычно и, быть может, диссонирующе грубо, но в исполнении рослого властного мужчины, что узрел в действиях незначительной юной особы неуважение, он казался особенно угрожающим и грубым.
Вот только ответная реакция на это агрессивное приглашение к извинениям была не столь поспешной, как, возможно, хотелось мансе.
Синие очи юной некромагички последние несколько секунд довольно меланхолично изучали копьё в руках одного из стражей императорской семьи. Всё же, в Форгерии этот нарочитый африканский колорит смотрелся уместно, ведь данное холодное оружие помимо всего прочего было отличным боевым магическим посохом, превосходящим волшебную палочку в руке Ёлко настолько же, насколько тяжёлый пулемёт превосходит дамский деррингер.
Взгляд слечны Глашек медленно, слегка чересчур неторопливо, скользнул с арсенала малийского воинства на мансу Аситу, что требовательным взором сверлил безродную богемийскую выскочку.
— Я узрела в ваших действиях попытку оскорбить меня.
Одновременно с этими словами, сказанными степенно, тягуче, словно бы девушке приходилось усилием воли заставлять ворочаться заплетающийся не то с недостыпу, не то спьяну язык, сверкнула молния и грянул гром. Спустя всего секунду после вспышки за окнами, по стёклам забарабанил частый крупный град.
Правитель Малийской Империи с некоторым подозрением скосил глаза в сторону улицы, но, ясное дело, находясь в освещённом электрическими огнями помещении, ничего, кроме ночной темени, увидеть не смог.
— Вы угрожали моей жене, хотя она всего лишь проявляла радушие, — наконец произнёс мужчина.
Похоже что эти слова вызвали неудовольствие у его потомка. Молодой принц выглядел не менее рослым, чем отец, но демонстрировал куда большую угрозу как за счёт свойственной юности горячности, так и благодаря подбору одеяний: его платье выглядело слишком уж стереотипно-африканским, без единого признака современного мотива, вплоть до идеи прикрыть могучий торс исключительно лишь ремнями, которые были нужны, скорей, для демонстрации богатого арсенала носителя..
— Ваша жена демонстрировала не радушие, а гостеприимство, — ленивый тон Брони резко контрастировал с той решительностью, с которой она совсем недавно вышагивала навстречу супруге правителя. — Словно бы хозяйка Богемии. Это оскорбление моего сюзерена, а, значит — меня.
— Кто ты такая, что смеешь говорить об оскорблении в лицо правителю империи Мали?! — не выдержал принц.
Копьё в его руке чуть качнулось в сторону лица Брони, но не смогло закончить движение, так как столкнулось древком с предусмотрительно подставленной тростью Вика, что тут же настойчиво надавил на оружие августейшей особы, как бы намекая, что если тот собирается тыкать в кого-то острием в целях угрозы, то, для начала, целью этой угрозы стоит избрать свиту наглой безродной.
Вместо ответа вслух, девушка просто перевела свой взор в сторону окна, куда стучалась непогода.
— Сдаётся мне, сын, твоя собеседница хочет намекнуть на то, что её репутация Лешей и титул аватары хтонического божества, на чей гнев принято списывать приход засух, ураганов и землетрясений, не являются пустыми словами, — чересчур уж бодрым и добродушным тоном произнёс манса Асита. — Мне не известно, сколько в этим правды, а сколько — талантливой мистификации, но, определённо, даже если мы являемся свидетелями изощрённой лжи, я не могу испытывать гнева: слишком уж прекрасен был бы сей обман.
Ленивые мысли лениво ползали в голове синеглазки. Броня практически в буквальном смысле этого слова видела ход рассуждений мансы, что пытался усидеть разом на двух стульях: сохранить торжественный пафос и избежать эскалации конфликта с той, кто вполне могла и вправду оказаться аватарой божества: в Форгерии, где не имелось никаких сомнений в существовании души и посмертия, где люди властвовали над магией, придерживаться атеистических воззрений было задачей нетривиальной.
Девушку куда больше занимал тот выверт погоды, что сделал её слова весомей. Уже не в первый раз капризные небеса своим поведением давали общественности повод подозревать безродную третьекурсницу в божественности. До этого они разразились внушительным ливнем в Коваче и затихли, едва лишь у Брони исчезли поводы злиться на род людской, а ныне без каких-либо предпосылок решили осыпаться не снегом и бурей, но нетипичным для этого времени года градом.
В пору уже и самой начать сомневаться в том, что сии события были случайны.
— Я не жду от вас ответа манса, — девушка и в самом деле потеряла интерес ко всей этой заварушке, а её плечи клонила к земле предательски тяжёлая апатия. — Я не задаю вопросы, а лишь озвучиваю свои мысли, сомнения и чувства. Я разочарована. Продолжите следовать текущим курсом и вас постигнет судьба Российской Империи.
И в этот момент снова напомнил о себе принц.
— Не похоже, чтобы упомянутая тобой страна чувствовала себя плохо.
Броня медленно перевела взгляд на наследника престола.
— Ты прав, — девушка сама не заметила, как её речь потеряла вежливое звучание. — Не похоже. Не. Похоже. Ты видишь суслика?
И оттого, что синеглазка не осознавала в полной мере, как звучит её речь, ей было невдомёк, отчего на неё так взъелся этот молодой человек с эбеновой кожей и белоснежными зубами. Она лишь увидела, как у него вздулись вены на лбу, как расширились глаза, как сверкнул оскал, и как пришло в движение могучее тело.
Принц атаковал девушку. Он не стал слишком сильно задумываться о присутствии Вика, очевидно оставив его на откуп своей страже. Охранник юной невесты пана Маллоя был удостоен лишь права отразить удар копья, а затем обнаружить, что оружие, которое он выхватил из рук августейшей особы, было отдано ему добровольно: потомок правителя Мали уже сорвал с ремня, диагонально перехватывавшего мускулистый эбеновый торс, костяной метательный нож, и запустил его прямиком в лицо третьекурсницы.
Костяной метательный нож. Каждый таковой был сам по себе волшебной палочкой, но возможность его метнуть позволяла на расстоянии проклинать соперника теми заклинаниями, что обычно требовали непосредственного прикосновения.
Однако же сын мансы действовал проще и грубей. В тот момент, когда его пальцы перестали касаться рукоятки украшенного ярко-красными перьями костяного оружия, прозвучал характерный громкий, похожий на выстрел хлопок, во всеуслышанье объявивший о том, что снаряд преодолел границу звукового барьера.
И уже через мгновение после хлопка к его эху, многократно отразившемуся от стен танцевальной залы, прибавилось эхо громкого стука, какой мог бы прозвучать, ударься огромное бревно в тяжёлые крепостные ворота. Но бревно тут было ни при чём: то столкнулась кость лёгкого на вид клинка с мягкой девичьей ладошкой. И вместо того, чтобы войти в плоть слечны Глашек метательный клинок отскочил в сторону, чрезвычайно быстро завертевшись в воздухе, а затем вонзился в пол с таким звуком, будто бы на самом деле имел массу в добрых тридцать килограмм.
Неизвестно, как бы развивались события в дальнейшем, однако на пути эскалации конфликта встал лично манса Асита, что весомым жестом накрыл плечо потомка рукой и сопроводил сие действо единственным требовательно прозвучавшим словом:
— Сын!
В сколь страшном гневе не был бы принц, голос отца остудил его пыл. Молодой человек напрягся и скосил глаза за спину, не решаясь, впрочем, выпускать из поля зрения самонадеянную троицу богемийцев.
Однако его руки безвольно обвисли, когда родитель вновь заговорил.
— Своим поведением ты меня позоришь, выставляя человеком, не способным добиться уважения от собственного ребёнка.
Детям, независимо от их возраста, не следовало вмешиваться в разговор своих отца и матери, а уводить его в сторону от линии, которой придерживался глава семейства — тем более.
Принц был кругом не прав. И не в последнюю очередь оттого, что деянием показал, что считает поведение своего родителя трусливым. Особенно когда король намеревался спустить хамство третьекурсницы на тормозах под видом добродушного попустительства, что доступно лишь тем, кто достаточно силён, чтобы демонстрировать подобные широкие жесты.
Впрочем, Броня не хотела дожидаться окончания семейной драмы. Она просто развернулась и пошла прочь. Ей никто не дозволял уходить, однако же она и пришла незваной. Манса мог бы счесть подобное поведение очередным оскорблением, но судя по тому, что ни он, ни его люди не спешили останавливать некромагичку, чьи поступки в последние несколько минут выглядели, словно бы та была блаженной, можно было предположить, что правитель Мали решил замять этот конфликт, сконцентрировав внимание общественности на демонстрации тяжёлой отцовской руки и методов воспитания, что приняты среди глав африканских государств.
Сопровождение безродной не торопилось нарушать молчание. Они уходили прочь походкой победителей. Это несколько контрастировало с непрочной усталой поступью слечны Глашек, однако же добавляло полутонов и полусмыслов. Королеву делает свита. И свита сия вела себя так, будто бы им ни секунды на приходилось сомневаться в том, что делает их госпожа.
В какой-то момент взгляд синих глаз юной некромагички прояснился, и она перестала смотреть вглубь себя. Девушка скользнула взором по лицам собравшейся в помещении форгерийской шляхты и той привилегированной части представителей прессы, кому было дозволено присутствовать на столь высоком мероприятии.
Каждый лик был полотном, а красками служили эмоции.
Страх. Удивление. Непонимание. Насмешка. Злость. Кокетство. Зависть. Восхищение. Любопытство. Не было ни одного холста, изображение на котором могло быть схоже по цветовому наполнению с картинами, вроде “Битвы негров в пещере глубокой ночью”, “International Klein Blue” или же “Белым квадратом”. Каждый раз неведомый художник использовал возможности палитры с максимальной изобретательностью, порой смешивая те краски, что по всеобщему разумению попросту не могут ни коим образом сочетаться друг с другом.
И Броне не было дано понять, каким образом это всё могло работать. Впрочем, ей уже было и не интересно.
Она устала.
Она так устала.
А вечер только начинался.
2.
Чужие взоры давили на Броню.
Взгляды сотен пар глаз, что были единовременно направлены в её сторону. И сколь старательно девушка не искала укромного уголка, где можно было бы немного побыть в компании молчаливой свиты, хоть ненадолго погрузившись в собственные мысли.
Безродная, в принципе, не любила внимания. Любого внимания. И, пожалуй, она предпочла бы держаться подальше от всей этой веселухи, однако ей хватало соображалки, чтобы понять, насколько было бы глупо в Форгерии придерживаться модели поведения, что работала на Земле. Слишком уж широкие права предоставлялись сильным мира сего, чтобы имело смысл надеяться на успешность тактики “быть тише воды — ниже травы”.
Ведь стоило ударить в голову какому-нибудь мелкому ничтожному шляхтичу идее порезвиться с тобой — не важно, имеются ли в виду постельные утехи или же просто мысль о том, чтобы на спор со своим друганом по пьяни переломать тебе пальцы, дабы узнать, кто заставит тебя громче кричать, — как выяснится, что у тебя нет абсолютно никакой возможности защититься. Мало того, что некромаг банально могущественней любого смертного, мало того, что тебе юридически запрещено сопротивляться, так ведь ещё, если ты каким-то образом умудришься прикончить эту паскуду, та с большой долей вероятности просто воскреснет, воспылав к тебе особой злобой.
Нет, в Форгерии Броня не была способна чувствовать себя защищённой до тех пор, покуда не оказывалась с окружающими хотя бы на одном уровне. А лучше — много сильней и могущественней их.
С этой точки зрения было бы бесконечной глупостью отказываться от возможности возвыситься над как можно большим количеством некромагов. Всё же, жена сына ректора, одного из важнейших представителей Богемии, оказывалась защищена всяко лучше, чем рядовая студентка, пусть даже добившаяся неплохих успехов на ниве постижения секретов жизни и смерти.