Они вышли в открытое море, и поселение превратилась в еле различимую линию у горизонта. И лишь потом Сэм повернул к горе. Им то и дело попадались громадные куски льда, бесхозно болтающиеся на поверхности. Дед мастерски лавировал между ними. Не имея возможности пошевелиться и размяться, Мара основательно задубела. Надвинула капюшон на нос и скрестила руки на груди. Откуда бы взяться жаре в десять градусов, если до лета еще целых две недели?
В лазурной, почти бирюзовой глубине мелькнуло что-то светлое и гигантское. Снова исчезло. Потом вдруг показалось с другой стороны. Девочка вздрогнула. Да, акулы здесь не водятся, но… Она исподлобья взглянула на Сэма: тот даже бровью не повел. Что ж, раз он спокоен, то и ей не стоит разводить панику. Однако едва она смогла принять невозмутимый вид, как нечто показалось снова, стремительно приблизилось к поверхности. Сначала воздух пронзила огромная игла. Стрела, копье… Длинное, не меньше полутора метров, и белое. Следом показалась туша. Серебристо-серая и необъятная. В разы превосходящая размерами саму лодку. Кит? Белуга? Кракен? Лицо Мары исказилось в немом крике.
– Намочишь мои вещи – и я забираю твою палатку, – сердито крикнул чудовищу Сэм. – И нечего пугать мою внучку, старый нарвал!
Девочка не успела перевести дыхание, как справа показалась еще одна туша, потом еще и еще…
– Поздоровайся, в самом деле, – шепнул ей дед. – Они специально задержались, хотели посмотреть на тебя.
– До… добрый день, – пробормотала Мара.
– Громче!
– ДОБРЫЙ ДЕНЬ! – заорала она со всей мочи, а потом еще и помахала.
Нарвалы издали оглушительный звук, нечто среднее между свистом и воем. И у Мары заложило левое ухо. Один за другим они ныряли и исчезали в глубине. Лишь через несколько минут один из них мелькнул далеко впереди. Плыли они при всех своих габаритах очень быстро.
– И где же они оденутся? – удивилась Мара. – Как будут подниматься в горы?
– У них там пещера, где хранится одежда, палатка и все необходимое.
Когда Сэм причалил к берегу, у его внучки уже желудок слипся от голода. Дед решил, что не стоит отвлекаться на еду, если суша близко. Мара с тоской смотрела на припасы и терпела.
Между камнями была будто специально проложенная водная тропа. Или и правда кто-то сломал лишние пики, чтобы нарвалы и лодки могли подплыть ближе? Сэм действовал быстро, уверенно и машинально. Забросил петлю на торчащий каменный клык, лихо спрыгнул на сушу и протянул Маре руку. Пока она озиралась по сторонам, успел втащить за собой лодку.
– Помоги мне ее убрать, – попросил он, выгрузив вещи на сухое место.
– Куда?
Сэм указал на узкую кромку вдоль гладкой скалы. Шагал по ней, будто это было широкое шоссе, с которого при всем желании нельзя скатиться в изобилующую льдинами воду. Осторожно ступая, придерживая свой край лодки над головой, Мара двинулась за ним. Вскоре ее глазам открылась глубокая пещера. Внутри стояли керосиновые лампы, на полу чернело место от костра, вдоль стен громоздились деревянные скамейки. Сэм убрал лодку поглубже, велел внучке сесть на одну из лавочек, а сам сходил за вещами.
– Сейчас поедим и поднимемся. До темноты должны успеть.
Мерзкий какао все же согревал изнутри, хотя и заставлял с тоской вспоминать добрейшую синьору Коломбо. Сухие галеты, вяленая рыба и небольшая горькая шоколадка, – вот и все лакомство, на которое расщедрился старый Нанук. Но и оно помогло Маре вновь почувствовать себя человеком.
– Ила с женой, – вдруг сказал Сэм и кивнул в сторону противоположного склона, вид на который открывался из пещеры.
Там, на высоте в добрых двести метров, шли по выступу два белых медведя. Издалека вся гора сливалась в сплошную серую стену, и, казалось, там не за что даже уцепиться, однако парочка бодро двигалась вперед.
– Я бы тоже сейчас надел шкуру, – вздохнул Сэм.
– Я не против! – быстро отозвалась Мара, уже представляя, как спрячется за скалой, перевоплотится в орла и спокойно взлетит, куда надо. – Могу и сама дойти…
– Нет, – дед решительно мотнул головой. – В другой раз.
Они взвалили рюкзаки и двинулись по узкой тропе. Как ни странно, Нанук не взял с собой никакого альпинистского снаряжения, хотя Мара воображала, что ей придется повязывать страховку, цепляться крючками или что там еще делают заправские скалолазы. Однако тропа петляла серпантином и позволяла преспокойно идти и любоваться видом. А вид был такой, что дух захватывало, и сердце щемило. Конечно, человек с боязнью высоты улегся бы на землю на первом же выступе и рыдал, роняя с обрыва камни. Видимо, на это и рассчитывал старый Нанук, когда предупреждал ее о трудностях восхождения. Но Мара расцвела. Забыла обо всем: шагала, дышала полной грудью и не могла насытиться бесконечным синим простором.
Вроде и ничего особенного: серая гора, на которой кроме редких вкраплений мха и лишайника нет никакой растительности, внизу – море, усыпанное льдами, как какао зефирками. Даже горизонта не видно из-за дымки, просто вода вдруг растворяется в воздухе. Но Маре тут было хорошо. Как дома. И не надо было перевоплощаться, чтобы почувствовать сильные руки ветра, теплые поцелуи солнца на своих щеках. Мигом ушла усталость, тоска по друзьям и Линдхольму ссыпалась вниз вместе с мелкими камешками. Радость орла затмила печали и страхи человека. И только присутствие Сэма не позволяло Маре скинуть одежду, обувь и взлететь.
Он еле поспевал за ней, и, временами отвлекаясь от шепота ветра, она слышала его отдышку. Обернулась задорно: хмурится. Что, не ожидал, Сэм Нанук? То-то же. И скрылась за следующим поворотом.
Старик лукавил: им не нужна была ледяная вершина. Только большое плато задолго до первого снега на скалах. Издалека Мара заметила хвост красного вертолета, потом показались макушки людей, послышались голоса, а нос уловил запах бензина. В любой другой день она застеснялась бы: не любила встреч с новыми людьми, вела себя угрюмо и молчаливо. Присматривалась. А тут вдруг вышла вперед с улыбкой, весело помахала рукой Иле, Ануке и, – черт с ним, – Робу. Высота, просторы, раскинувшиеся под ногами, заставили все ее тело звенеть от восторга.
– Кажется, справилась, – хитро бросила она деду. – И никаких трудностей.
Тот только хмыкнул недовольно.
– Я знал, что тебе понравится, – окликнул ее кто-то.
Старый Апая сидел поодаль. Оленьи шкуры укрывали его от шеи до пят, и потому было непонятно, на чем именно он сидит. Но выглядел он бодрее, даже улыбался. Жена его ползала по земле с бумажкой и рисовала какие-то символы. А в стороне несколько мужчин возводили палатки, и Сэм поспешил к ним присоединиться.
– Тут красиво, – вежливо ответила Мара шаману.
– Не каждая птица любит такую высоту, – ухмыльнулся Апая. – И у меня кружилась здесь голова.
– Понимаете, я уже перевоплощалась раньше… – она замялась. – Не знаю, можно ли мне теперь…
– Ты не могла иначе, – отрезал ангакук. – И между нами говоря, я ни за что не поверю, что Роб, Джон и Билл ни разу не надевали другую шкуру. Думают, я ничего не вижу.
Какое-то время старик молчал, и Мара решила, что аудиенция окончена. Стала потихоньку отходить в сторону, но он вдруг снова повернул к ней голову.
– Ты уверена, что не хочешь открыть секрет?
– Ч..что? Какой?.. В смы… – облизнула пересохшие губы. – Нет.
– Не бойся, я не стану этого делать.
Солнце спряталось за горой, и Сэм позвал внучку в палатку. Тесная и насквозь пропахшая рыбой и звериными шкурами, она освещалась только тусклым фонариком. Маре достался синий спальник, дед взял себе черный. Не раздеваясь, она скользнула внутрь. Гладкая ткань скорее холодила, чем грела. Без аппетита прожевав пару галет, повернулась на бок. Пусть дед и постелил на пол шкуры, скала была адски жесткой, да к тому же еще и неровной. То там, то сям что-то кололо, и девочка была уверена, что ни за что не сможет заснуть в этом неудобном кошмаре. Однако смена впечатлений, долгий день, высотный воздух вдруг накатили разом, и веки слиплись сами собой. Пожалуй, даже в доме у деда она не спала так крепко. Поэтому когда посреди ночи Сэм Нанук вдруг стал пихать ее в плечо, не сразу смогла сбросить с себя сон и понять, где находится.
– Пора, – шептал он. – Все уже ждут.
Мара подскочила, едва не сложив палатку. Все вспомнилось: и посвящение, и старый шаман, и горы… Как могла, пригладила волосы, потерла глаза, вылезла из палатки. В центре всяких иероглифов, что чертила накануне жена Апаи, был круг, в котором горел большой костер. Вокруг него уже стояли мальчишки и сам ангакук, взрослые толпились у палаток. Дед выдал Маре расшитую традиционную накидку, продел через голову прямо поверх куртки. Повязал на лоб ленту с узорами, повесил связку перьев. Коротко кивнул и подтолкнул к костру.
Апая широко расставил ноги, и Мара поразилась: где этот дряхлый старикан под кучей шкур? Как умудрился так долго обманывать всех своей мнимой немощью? Он был облачен в сложный национальный костюм, на голове громоздилось нечто, похожее на шлем хоккейного вратаря, только более помпезное. Он опустил на лицо широкий круг с небольшой рожицей посередине, по всей окружности торчали перья. Видимо, маска символизировала солнце, хотя Мара уже ни в чем не была уверена. Поднял правой рукой огромный бубен и с зычным криком ударил в него колотушкой. Взрослые принялись петь что-то непонятное и ритимчное, дети пустились в хоровод. Новогодний праздник в детском саду, когда бы не так жутко.
Из костра с треском летели искры, мальчики тащили ее за собой все быстрее и быстрее. Шаман бросил в огонь пучок сухих трав и даже, кажется, чью-то лапку, запахло горько. Голова гудела от басовитого пения, воплей ангакука, кружилась от беготни по кругу. Подумала вдруг: хорошо, что не стала больше ничего есть, а то точно вышел бы позор. Но вскоре исчезла и эта мысль, остались лишь смазанное в кашу пламя перед глазами и монотонный гомон. Внутри снежным комом росло что-то тяжелое и гадостное. Раздувалось, наливалось, зрело. Все больше не могу. Вот-вот лопну. Не могу больше, отпустите меня… Дайте вздохнуть… Дайте остановиться… Я лопну, не выдержу, умру…
В один миг все прекратилось. Звенящая тишина. Белый свет. Чистый воздух. Невесомость. Полет. Сон.
Глава 5. Молчание медвежат
Она открыла глаза и увидела перед собой небо. Черное, низкое. Звездное. Оно дышало и вместе с тем звало. Потом пришла головная боль. Ощупала затылок – что-то липкое. Поднесла пальцы поближе, принюхалась – кровь. Но немного. Ничего. Терпимо.
Приподнялась на локтях: лопатки саднили. От костра остались только тлеющие угли. Рядом, распластавшись на земле, лежал Роб. В полумраке он казался совсем бледным, и Мара, с трудом собираясь с мыслями, подползла к нему.
– Роб… Вставай, Роб… – тронула плечо, сильнее, хлопнула по щеке, и его веки дернулись.
И тут же сзади раздался рык. Мара вскинула голову, отшатнулась: из темноты на нее угрожающе смотрел белый медведь. Щерился. И вроде сознание подсказывало, что ничего, мол, страшного, сколько раз Джо Маквайан вот так же уходил в себя и рычал на нее. Здесь все свои, здесь безопасно… Нет, не помогало. Слишком темно и слишком тихо, чтобы поверить. Медведь пригнулся. Она бы слиняла еще пять минут назад, но по опыту с Джо знала: никаких резких движений. Медведей это выбешивает хуже, чем быка размахивание тряпкой. Наверняка кто-то из родни, иначе и быть не может. Но мало ли они все тут надышались этой дряни? Да еще и Роб никак не проснется… Морщится, поскуливает, словно хочет в туалет. Может, ударился сильно? Или у медведя крышу снесло от запаха крови?..
Поднялась на четвереньки, хотела встать, но ее качнуло. Ладно, и так сойдет. Двинулась вперед. Медленно, аккуратно. Пока не заслонила собой спящего кузена.
– Уйди, – низким голосом сказала она зверю. – Не тронь его.
Но белая мохнатая гадина снова зарычала. Если так пойдет дело, придется перевоплощаться в орла. Когти, загнутый клюв… Кому-то сегодня попортят шкуру. Стиснула зубы, сгруппировалась. Тело тряхнуло дрожью. Странно, но крыльев нет, и перьев тоже…
И вдруг кто-то закричал. Потом другой голос. Медведь шагнул назад, и рядом с ним показались еще два, даже крупнее. Один из них толкнул агрессора носом, положил лапу на загривок, и тот сел, как дрессированная собачка. Вперед вышел самый большой и замер. Луна осветила его шкуру: местами потемневшую, местами слипшуюся колтунами. Длинные когти на передних лапах смотрели в разные стороны, поблескивали глаза и шевелился, нюхая, подвижный черный нос.
Мара встала, чувствуя, что должна подойти. Знала, что угрозы больше нет. Резкий порыв ветра ударил ей в лицо, растрепал волосы. Она подняла руку и ощупала длинные, шелковистые пряди. Поднесла к глазам: угольные. Никогда еще у нее не было именно таких. Как у Иниры… И сразу все стало понятно. И почему все стихли, и почему большой медведь смотрит на нее с такой тоской. Выпрямилась, расправила плечи.
Ей хотелось как-то утешить его, поддержать. Но что она могла сделать? Лишний раз напомнила, что его дочери нет, и никогда больше не будет. Что хуже? Смириться и закрыть прошлое навсегда? Или один раз увидеть любимого человека, зная, что от этого старая рана откроется и закровоточит?
Она – не Инира. Она – другая. Но гигантский зверь перед ней видел лишь свою дочь. В его черных глазах она узнала старика, потерявшего дитя. Пережившего страшную боль. По короткой шерсти изогнутой дорожкой побежала, блеснув в лунном свете, первая капля. Сэм Нанук плакал. Мара обвила руками его шею, прижалась так крепко, как могла, чтобы хоть отчасти принять на себя его горе. Сколько они так стояли? Минуту? Десять? А может быть, час? Плачь, Сэм Нанук. Теперь у тебя есть я.
Он отстранился первым, развернулся и пошел, неуклюже покачиваясь, прочь. Мара вытерла щеки – они оказались совсем мокрыми. Она плакала или это слезы старого медведя?
– Ему нужно время, – тихо сказал кто-то.
Ила подошел к ней уже в человеческом облике. На его лице застыло странное выражение.
– Прости, – прошептала она. – Я не должна была. Не хотела… Это вышло случайно…
– Посвящение всегда открывает самое болезненное… Мне стоило предвидеть.
Мара отвернулась, тряхнула головой, сбрасывая с себя внешность матери. Слишком тяжело всем было смотреть на нее.
– А где Роб? – спросила девочка.
– Анука отвела его в палатку. Ему стало плохо после ритуала. Извини, она напугала тебя.
– Так это была она?!
– Да. Готова растерзать любого, кто обидит сына, – Ила вздохнул. – Ему это не на пользу.
– Выходит, я защищала Роба от собственной матери?
– А она – от тебя… Парень пока не перевоплотился. Пусть выспится.
– Ты расстроен?
– Карибу уже надел шкуру, нарвалы утром поплывут на первую охоту. Ты вернула отцу Иниру, и только Роб спит в палатке под боком у мамы, – Ила поджал губы. – Как видишь, меня распирает от гордости.
– Я, пожалуй, пойду к себе, – Мара обхватила себя руками.
На морском горизонте уже появилась первая желтоватая полоска рассвета, вот-вот взойдет солнце, а у нее нет сил на спуск. Разве что кубарем. Надо хоть немного поспать.
– Ты молодец, – Ила хлопнул ее по плечу и чмокнул в лоб. – Ты вела себя достойно.
Мара благодарно кивнула и направилась к палатке, но вдруг заметила в стороне невысокую упитанную фигуру. Роб. Он что, слышал? Да нет же, Ила говорил тихо…
– Как ты? – виновато спросила она.
Но тот шмыгнул, резко развернулся и куда-то побежал. Вот черт, не хватало еще соплей! Она, что ли, виновата, что он не смог надеть шкуру или как там они это называют? Или, может, она просила дядю ее хвалить? Кто бы что ни говорил, некоторые мальчишки по своей обидчивости способны уделать добрую дюжину первоклассниц.
Мара и рада была бы растянуться сейчас во весь рост в своем спальнике, сделавшись похожей на толстую синюю гусеницу, но чувство вины перед Робом отчего-то сверлило ее изнутри, как бур стоматолога. Она понимала его: жил себе парень, единственный сын и ненаглядный любимчик мамы, папы и дедушки, и тут сваливается новообретенная родственница, все скачут вокруг нее и разве что на руках не носят. Даже дед, который не каждый день произносит больше десяти слов, вдруг расчувствовался. Нет, она не собиралась занимать места Роба! Она мечтала уехать отсюда, как можно быстрее, а не перетягивать на себя одеяло родительской гордости!