Скрипнула дверь Мавзолея, но стоящий часовой даже и глазом не моргнул, лишь плотнее вцепился пальцами в прохладную сталь карабина. В его смену это случилось в первый раз.
В одном из окон президентского этажа в Кремле нервно задергалась шторка.
- Опять пошел.
В элитных квартирах на Тверской улице исходили воем перекормленные собаки.
Снег не отпечатывал его следы.
Знакомые щурящиеся глаза скользили по рекламе заморской всячины, и вдруг наткнулись на шагающего по улице мальчика, детей он не любил, но погладил мальчишку по вставшим дыбом волосам.
С будто вросшим в асфальт мальчиком общаться было трудно, и он махнул на него рукой.
У Елисеевского магазина его остановила пьяная компания и долго уговаривала его сняться с ними на камеру, но он никак не проявлялся на картинке, и ничего не пил, даже когда ему подносили.
Сегодня было не как всегда, одинокие ночные прохожие и раньше его видели, но нынче он впервые заговорил.
- Белые в городе, - и это эхом отозвалась в узких улочках центра Москва.
В Кремлевской стене с громким треском стали ломаться кирпичи, и вываливаться впрессованные туда урны.
Они поднимались один за другим, в чем их видели в последний раз, и шли в сторону картавого голоса.
- Вся власть Советам - стыло на январском ветру.
С отдаленных московских кладбищ потянулись к центру города рядовые и низовые командиры революции, путаясь в пулеметных лентах и, бог знает, с откуда взявшимися у них маузерами.
В центре города уже были перегорожены баррикадами все улицы.
- Русский хеллоуин, русский хеллоуин, - кричали ничего непонимающие в этом иностранные туристы и щелкали фотокамерами, - руссишь эстрим, постановка!
Первая же очередь из притащенного из Исторического музея пулемета "Максим" сдула с улиц всех этих иностранных наблюдателей.
- Казаки, - звонко крикнул молодой матросик, и показал рукой в сторону подкативших милицейских машин. В ночной тишине дымным пламенем ахнула граната, затем еще одна.
- Началось, - в Кремле снова зашуршали по ковру модными английскими туфлями, - сегодня он уже там не один.
- Будут распоряжения? - угодливые маршальские погоны склонились над штатской фигурой джентльмена.
- В Питере поставить вокруг "Авроры" тройной заслон ОМОНа, и пока этим и ограничимся.
В городе неспокойно перекликались одиночные винтовочные выстрелы, это рабочие отряды добивали "казаков" и переворачивали их патрульные машины.
- Ленин жив, Ленин жив, - людская молва перетекала из квартиры в квартиру, пока это же самое не попыталась сказать в ночном телеэфире какая-то заспанная дикторша.
- Вот тут к нам на студию звонят какие-то люди и говорят, что видели живого Ленина, хи-хи, какие шутника, ха-ха, ха-ха, а сейчас мы послушаем новую песню..., - но в этот момент на нее легла тень огромного усатого матроса, и ствол маузера, царапая щеку, застыл у виска. В эту секунду телеведущая без запинки вдруг выдавила прямо в эфир: Ленин жив.
У стены магазина какой-то пацан в старых дореволюционных обносках вытащил огромный плакат, вымазал его чем-то метлой и наклеил прямо на рекламу какого-то модного женского белья.
- ДекретЪ о мире, - по слогам прочитал он заголовок, и вдруг улыбнулся чертовской, беззубой улыбкой и быстро прошепелявил, - мир хижинам, война коттеджам.
В городе шли аресты.
Утром работников коммерческих банков встретили пьяные и вооруженные матросы, которые грелись на морозе кострами из рекламной мишуры богатых магазинов. Из Останкино по всем каналам показывали голых баб, это неграмотная солдатня насиловала теле журналисток прямо перед камерами прямого эфира, потому что не знала, зачем они, камеры, и для чего их иногда приходится отключать.
Вся страна смотрела на этих голых баб и голых мужиков, совершенно не понимая, что это значит, кто умер, какая в стране власть, будут ли менять деньги, и надо ли скупать соль и спички.
К обеду все магазины уже опустели.
В кабинетах Кремля были заперты все двери, кроме одной, за которой неспокойно расспрашивали какого-то солидного человека, по виду, профессора, возможно, врача.
- А как вы объясните, он практически жив или нет?
- Да все время был жив, как и велели тогда в 1924 года, мы же раньше так честно везде и писали, что жил, жив, и будет жить.
- Странно, я всю жизнь думал, - нахмурился хозяин кабинета, - что это политическая реклама, не ожидал, что он действительно жив.
- Еще как, он нас всех переживет, практически бессмертен, как в него влили ту бальзамирующую смесь из египетского саркофага, так он и впал в вечную жизнь, - нервно затараторил человек, похожий на врача.
- А остальные почему проснулись, которые не забальзамированные?
- А черт их знает, - вдруг перестал заикаться доктор, - они же, видите, уже и водку пьют, и теток по телевизору насилуют, наука это не объясняет, а как вы думаете, погромы будут, - доспросил доктор тихим голосом и почему-то покраснел.
- У Сверлова потом спросите, - рявкнул хозяин кабинета, - и буквально вытолкнул его вон.
Со стороны ВДНХ на Москву шли танки, которые в лепешку давили гусеницами плохо вооруженных красноармейцев, которые тут же почему-то вскакивали и, как ни в чем не бывало, кричали "ура" и стреляли из винтовок по витринам непонятных и пугающих их магазинов.
В сторону Серпухова, что на юге от Москвы, в ужасе шли от столицы другие танки, которые уже прошли через центр города и уже пробовали давить бессмертных красноармейцев, пока не поняли, что ничего не получится.
К вечеру на Ярославский вокзал откуда-то пригнали бронепоезд, с броневой башни которого неожиданно выступил Ленин:
- Гламу-р-р-р-ненько устроились контры, - непривычно сказал Ильич, но дальше, правда, говорил строго по тексту, - вся власть Советам, земля крестьянам, мир солдатам, - и так далее, по первоисточнику.
Утром второго дня началась национализация московских предприятий, а за городом живые крестьяне братались с бессмертными солдатами и матросами, и вместе жгли богатые коттеджи и без всякого суда ставили к стенке новых русских.
Аврора все-таки выстрелила, балтийцы прислали в Москву свой революционный привет и две только что сформированные дивизии из воскресших накануне матросов.
А тем временем в Москве красные отряды приняли за юнкеров президентский полк, миролюбиво повалили на землю живых солдатиков срочной службы, и дурно пахнущими ртами выспрашивали:
- Женский батальон, где тут у вас прячется, ну, бабы у вас эти где, эти пышные, с винтовками...
- Сами по году девчонок не видим, - оправдывались живые солдатики, опасливо поглядывая на внезапно пришедший к ним дембель, который с оскаленным ртом звал их почему-то не домой, а на баррикады.
Сам матрос Железняк прилетел в Москву из Питера в пустом пассажирском самолете, и прямо из Шереметьева его повезли в Кремль, у самых ворот сунули в руки старую гранату и новый автомат Калашникова.
- Гранату покажешь на входе только охране, - тщательно инструктировали легендарного матроса, - а дальше не срамись с этим старьем, с автоматом иди, вот тут несколько раз нажмешь, и все временные сразу начнут слазить, ну, помнишь, надеюсь, как те, первые слазили.
Вечером Красную площадь заполонили обманутые вкладчики и потребовали от нового правительства головы тех, кто их обманул. Это единственное требование было удовлетворено, и все разошлись, но подошли обманутые дольщики в строительстве жилья и тоже потребовали головы своих обидчиков, им тоже их отдали, чтобы разошлись. Массы обманутого народа потом несколько дней приходили на Красную площадь за головами, пока, взявшись за руки, к ним не вышли Каменев и Зиновьев, затравлено посмотрели на толпу, и честно признались, что голов больше нет, все уже свернули, и предложили народу расходиться. А так как народ был грамотный и уже просто так устному слову не верил, то во всех газетах напечатали объявления, чтобы больше за головами к Кремлю не приходили. Но еще потом долго отрывали ноги тем, кто наворовал меньше, чем на высшую меру, и еще что-то у кого-то отрывали, что и показывать никому нельзя.
А Москва оставалась еще в кольце врагов. Дивизия Чапаева без боя взяла станцию "Лосиноостровская" и гнала перепуганных милиционеров до Метро Бабушкинская, которое тоже бы взяли, но испугались турникетов.
В Перловке, на северо-востоке, прямо у МКАДа, верные старому правительству войска попытались остановить продвижение красных на север, но дрогнули, как только увидели на МКАДе людей в лаптях, похожих на бомжей, и распевающих во все горло знакомые до страха слова "Чтобы с боем взять Перловку, белой армии оплот".
К началу февраля все было кончено. В кремле большевики собрали всех лидеров современных партий, перед которыми выступил Ленин.
- А кто у нас тут, батеньки, кадетами из вас будет, - с историческим прищуром покосился он на представителей партии "Единая Россия", в рядах которой тут же зашептались, определяя свою политическую ориентацию.
- А эсерами кто у нас станут, - продолжил Ильич, - вот вы, товарищ Зюганов, нашу линию примите, или уклон возьмете, так добром, добром революцию не делают, моим именем столько прикрывались, а в музеях пулеметы заржавели. В деревнях народ одними сникерсами питается, богачи страну разобрали, а мы ее от этого рабства для Чубайсов что ли освобождали.
Анатолий Чубайс гордо звякнул наручниками и поднял на Ленина глаза:
- Мало я вашему Мавзолею, видимо, свет отключал, да попадись вы мне, в августе 1991 года, так....
- С контрами и разговаривать нечего, - перебил его вождь мирового пролетариата, - мою лампочку Ильича отобрал, все лампочки в моей стране на свой карман отвинтил, еще Маркс говорил, сейчас не помню что, но как только вспомню, велю расстрелять.
В этот момент с места подпрыгнул Борис Немцов, на руке которого камнем повисла Хакамада:
- Владимир Ильич, мы ваше правительство, конечно, не признаем и никогда не признаем, но ответьте, Путин-то где?
- Что, ребятушки, спохватились, думали, я царя второй раз в Свердловск в Епатьевский дом повезу, а вот вам дудки революционные, мы его в Германию оправили, в моем бывшем опломбированном вагоне, у него там Канцлер знакомый живет.
В зал при этих словах запустили журналистов, которые наперебой загалдели:
- Будет ли продолжаться первая мировая война с Германией?
- Отмените ли вы Брестский мир?
- Есть вероятность, что вместе с красными встанут из могил и белые?
Владимир Ильич непривыкший к такому поведению журналистов на несколько минут потерял речь и отозвался не сразу:
- Архиважной для нас задачей остается борьба за счастье простого народа, потому весь непростой народ нам придется снова расстрелять, - и тут же покосился на журналистов и представителей других партий.
.................................................................................