Взбитые щеки Пита были при таком сравнении два манго, распухшие губы — два банана, ряды зубов, огромных и щербатых, словно выточенных из слоновьих бивней, зияли провалами, напоминающими открывшиеся пушечные порты. В каждую из этих дыр можно было выкатить бомбарду. Налившиеся сливами глазницы превратили его глаза из окон в бойницы. Нос был свернут набок, как кормило, когда капитан отдал приказ: — лево руля! Каштановые волосы разметались по его широкому лбу взорванным шрапнелью такелажем. Все говорило о том, что в недавнем времени этот фрегат пережил тяжелый бой с абордажем.
— Видели бы вы другого парня! — повторял Лассо-Пит на протяжении всего дня, когда его спрашивали, что же все-таки с ним случилось за время его отсутствия, на что он лишь загадочно отвечал, — вешером все узнаете! Всем было интересно, все ждали вечера и вот — вечер наступил, но Лассо-Пит не спешил поделиться со всеми подробностями своих приключений. Он лишь помешивал палкой хворост в костре и думал о чем-то своем, изредка улыбаясь собственным мыслям. На этот костер между тем ушли их последние запасы древесины для растопки, еще немного сухих веток лежало у ног Пита, к утру от них ничего не останется.
К треску и шорохам хвороста, ворочаемого Лассо-Питом, добавились другие звуки. Их издавал тот, из кого звук обычно не выжмешь даже под прессом давилки. Кавалерия постоянно ворочался в тщетных попытках устроиться поудобнее, а скрипела его новая одежда, которая была ему узковатой в кое-каких местах и, как следствие этого, немилосердно жала. Но стоило радоваться тому, что одежда вообще была хоть какая-нибудь. Обноски перешли к Кавалерии от бандита, убитого Кнутом в день Дела у Змеиного каньона. Того самого, застреленного им в живот на вершине первого утеса, которого Кнут поставил в пример всем остальным трусам, за исключением самого себя. Только плащ, пояс и шляпа остались у Кавалерии прежними и верный револьвер в кобуре. Плащ он сбросил до того, как сотворить безумие, шляпа слетела в миг, когда он оседлал лошадь Джека Решето, а пояс чудом уцелел во время погони, лишь немного стершись о скалистую местность, пока Беда волокла его за собой, кожа Кавалерии пострадала куда больше него.
Кнут сидел дальше всех от костра, скрывшись под тройственной тьмой: первая тьма, — это тьма ночи, вторая тьма, — тьма от его сомбреро, третья тьма, чернее всех прочих, была тьмой его неутоленной ненависти. Из-под шляпы, как две горящие хворостинки, пылали его зрачки, каждый с острие булавки. Глаза его неотрывно смотрели в грудь Кавалерии, но не способны были ему навредить, к огромному сожалению Кнута.
— Так что же все-таки случилось с тобой, дружище? — не выдержал, наконец, Мираж, нарушив безмолвие, обещавшее затянуться до утра. Лассо-Пит, казалось, только и ждал этого вопроса!
— А слуфилось со мной то, фто я помог своим братьям, стал шемпионом Стамптауна в полусреднем весе, выиграл в трех состязаниях из пяти на Брэйввильском родео, и нашел свою любовь!
— Во-о-от оно что… — протянул Мираж пораженно, — немудрено, братец, что ты так износился… При таком-то безумном темпе день, верно, за год сойдет!
— Ты про лицо? — ощерился беззубой улыбкой Пит, очевидно, довольный произведенным эффектом, — а фто лицо, когда в мире такое делается?
— И что же в мире делается? — с интересом наклонился вперед разведчик.
— А то! — сказал Пит значительно и подбросил в огонь пучок сухих веток, взволновав пламя и заставив его танцующие языки выполнить несколько быстрых па, — фто ковбой на ковбоя идет, брат на брата, будто голозадых им не хватает!
Мираж молчал, превратившись весь во внимание, он ожидал, что Пит сейчас продолжит, но ковбой продолжил только минуту спустя.
— Началось все с того, фто босс послал меня на ранчо Веста за припасами, — начал рассказывать Пит, продолжая ворошить палкой угли. Кнут, услышав, что его назвали боссом и теперь говорят о нем, встрепенулся и развесил уши. — Но это вы и сами знаете! Послал со мной каких-то олухов, с которыми ни постреляться, ни на разведку сходить, даже на лошадь влезают со второй попытки! Мне даже подумалось в какой-то момент, что босс их намеренно со мной послал, чтобы, значит, мне тяжелее было или я погиб… — сидя во тьме, Кнут сглотнул и напрягся. — Вздор, не правда ли? — усмехнувшись, добавил ковбой немного погодя, и Кнут убрал руку с кобуры, куда положил ее как будто умел стрелять.
— Я домчался к ранчо за день, а не два, как ты думал! — это было адресовано Миражу, который лишь пожал плечами, мол, я же под человека рассчитывал, а не под тебя, больного на голову. — Футь лошадь не загнал, сказать по правде… Не говорите! — вдруг закричал он так громко и внезапно, что Кнут опять схватился за кобуру, а спящий Джек недовольно пробормотал что-то невнятное и почесал свой зад. Старине Биллу пришлось наклониться, чтобы не быть задетым его тяжелой рукой. Лассо-Пит между тем продолжил говорить: — Знаю, фто так делать плохо, еще папка мой меня ругал, но ничего с собой поделать не могу… Ох и обожаю же я ездить быстро! Самому было интересно, как скоро я смогу домчаться туда, если брошу все силы в дело, а когда интерес пересекается с пользой, — успех гарантирован, так я люблю больше всего…
— Живого Веста я не застал, он ведь меня мальчишкой еще знал, вы в курсе? Конефно же, нет! Он навешал нас с отцом на ранчо, когда его имя еще фто-то знашило в кругу скотоводов! Тогда говорили о Весте, как о феловеке, с которым можно вести бизнес. Думаю, фто в последние годы от него нишего, кроме долговых расписок, и не полушали! — Там было много гостей, все в черном, ну, как и водится на поминках. Я решил прикинуться одним из них, фтобы во время застолья сташить еды. Но так как шерной одежды у меня с собой не было, а среди гостей я подметил несколько законников, пришлось дождаться моих придурков и обокрасть вместе с ними какого-то кретина из дальних родственников Веста. Ума не приложу, фего он вообще ждал от этой поездки, у него дилижанс один больше всего ранчо стоит! Тем более теперь, когда Вест умер. Помню, отец рассказывал как-то, фто за его голову в свое время давали денег больше, фем за весь его скот в лушшие годы!
— Извини, что перебиваю! — вмешался Мираж, — а ты уверен, что он ехал именно на ранчо? Ведь люди иногда одеваются в черное и не по поводу траура…
— Хм-м… — задумался Пит, почесывая жесткую щетину на подбородке, меньше всего пострадавшей части его лица, — а ведь и правда! Об этом я и не подумал как-то… На самом деле это многое объясняет… То-то гости на меня так заискиваюше смотрели! Должно быть, дорогая одежда была. Тем более жалко, фто порвалась, когда я к братьям гнал. Я вот, фто заметил: шем дороже одежда, тем менее практишна и тем более нелепо она выглядит!
— Ну, не скажи! Не скажи! Не всегда, — возразил Мираж, любящий приодеться и пощеголять перед дамами в дорогом и модном.
— А я говорю об общем слушае! — упрямо настоял на своем Пит, убежденный в собственной правоте. — Так вот, мы этого индюка на дороге выцепили и, ощипав до последнего перышка, повернули обратно, а сами, вырядившись в богача и его слуг одежду, вернулись как раз к обеду. — Вспомнив о застолье, Пит поморщился.
— Кормили плохо, мне едва хватило самому живот набить, — он постучал рукой по животу, который гулко отозвался, о помошнифках моих я уж молчу. Они под стол залезли и, как собаки, ели то, фто я давал! Только одному, с лицом ферным от копоти — кажется, Трубофист его звали или как-то так — нашлось у стола место, и он весь обед прорыдал. Только не о Весте плакал. Доходяга, представьте себе, рассказывал законнику, как ему жизнь кофевая остошертела, а тот даже не знал, фто он бандит, думал, фто ковбой! Ха-ха! Видал я таких ковбоев. Рядятся, как мы, а сами даже в седле не сидели, попугаи этакие… — Лассо-Пит прочистил горло. — Да, сэр, кормили плохо. И как обышно бывает, когда кормят плохо, все болтали без умолку! Ох, я не люблю такие застолья… Но если бы я тогда кое-фто не слышал из того, фто говорили гости, может быть, и не поехал бы ни к каким братьям и нифего бы со мной не слуфилось тогда из того, фто дальше последует… — он подбросил в огонь несколько хворостинок, не потому, что пламя затухало, а потому, что просто захотелось. — Сижу я, ем, знафит, и слышу, этот законник, который ферез одно место от меня сидел, Трубофисту говорит: «Последние новости знаете? Сомневаюсь, я сам только вфера узнал! Это Толлварды и Флетферы, опять за старое взялись, семейные разборки…» — А я же сам Флетфер, Трубошист не знает, сидит как ни в фем не бывает, ест, а во мне буря бушует! Ну, я не выдержал и согнал его с места, а сам сел на его стул и спрашиваю, мол, какие-такие разборки?
— Как-как?! Флешеры?.. — перебил его глуховатый Билл, приставив руку к правому уху, которым лучше слышал. — Как ты сказал?!
— Говорят же тебе, Флетчеры! — нетерпеливо поправил старика Мираж, которому хотелось поскорее добраться до сути.
— Да-да! Флетферы, я Флетфер! — гордо сказал Пит, потыкав себе большим пальцем в грудь и оглядев всех с вызовом, так, будто кто-то хотел данное утверждение оспорить. — Да, сэр! Флетфер, самый настоящий! Слушайте луфше и не перебивайте, а не то не буду рассказывать… Я у него, знафит, спрашиваю, мол, какие-такие разборки? А он говорит: «Да это я так… Сболтнул лишнего! Об этом вообше говорить не следовало…» Я настоял, говорю: «Нет уж, раз взялся говорить, так давай выкладывай!»
— Извини, что опять перебил, но нельзя ли ближе к делу? — поторопил его Мираж, — ночь-то не без конца, еще дела обсудить нужно и поспать. Буду признателен, если поторопишься…
— Можно и ближе к делу, если хотите! Отчего же нельзя?.. Корофе, он и выложил, фто мои старшие братья, Форрест и Трентон, решили войну затеять из-за какой-то кобылы!
— Лошади? — удивился Мираж. В этот момент опять заржала неугомонная Беда, послышался удаляющийся стук копыт и ругань бросившихся за беглянкой бандитов.
— Да нет же, кобылы, в смысле телки, ну, бабы! Юбки, вот… — Пит раздраженно сплюнул от невозможности подобрать нужное слово, Билл сплюнул тоже и полез в табакерку.
— Девушки? — понимающе подсказал Мираж.
— Девушки, да! — обрадовался Пит тому, что забытое им слово отыскалось, — веришь, нет: с языка сорвал! Из-за девушки рассорились с Толлвардами, соседями нашими, которые всегда нам были фто родные. Вечно, как поросенка режут, так и нас на ребрышки зовут, а как мы теленка уложим, так и они сами к нам идут, как-то прознав о том, нам даже звать не приходится… Эх, вот ведь времена были! Я так скажу вам, будь мой папка жив, эти Толлварды и слова бы не посмели дурного сказать, нет, сэр! Только и рады бы были, если бы их Энни, а так эту телку, то есть девушку, звать, вышла бы за одного из нас. За меня или за одного из братьев моих, скорее все-таки за них, так как я бестолофь… Это еще мамка моя говорила: «Бестолофь ты, Пит, бестолофь! Какая же ты все-таки бестолофь!» — Будь отец жив, и я бы здесь не сидел, а был бы у себя дома или скот перегонял на продажу… — глаза Пита мечтательно загорелись. — Только вот папенька умер и дела на ранфо, как оказалось, не ахти идут, — прибавил ковбой с грустью, но тут же принялся оправдываться: — Я ж не знал о том! Я братьев в последний раз на похоронах отца и видел, когда мне сказали, фтоб я вещи собирал, а на ранфо больше и нос не показывал! Но я на них зла не держал за тот раз, они еще при жизни отца фасто шутили, фто я такой шельма, фто терпеть меня никто не сможет, — вот и не вытерпели! — Пит поворошил палкой хворост, кончик палки обуглился и был теперь как лицо Кочегара, которого ковбой упорно называл Трубочистом. — Я как узнал, так сразу и в седло влетел и помфался к родному ранфо, а эти дохляки, думаю, только ближе к веферу выехали, когда меня и след простыл. До последней крошки за тем столом сидели.
— Тебя и посылали за едой! А ты что учудил? — это решился подать голос Кнут.
— Как фто? — спросил Пит, посмотрев в его сторону веско, и лидер шайки тут же заткнулся и затих у себя в темноте, — а фто я мог еще сделать, по-твоему? Семья же! Я ради братьев вас всех покрошу, если надо будет… Я не шуфу, так и знайте!
Он указал на каждого из сидящих вокруг костра людей обугленным концом палки. Не обошла она стороной и Кнута, безошибочно определив его местонахождение по голосу. Потом он возобновил свой рассказ:
— Еще на подъездах к ранфо я услыхал выстрелы и крики и пришпорил лошадь! Когда я вымахнул на холм, куда еше мои братья телок водили, когда малыми были…
— Девушек? — уточнил Мираж.
— Да нет же, телок! Ну, коров! Фтобы доить потом! — раздраженно ответил Пит и дернул палкой хворост чуть сильнее, чем следовало, отчего во все стороны полетели искры, а само пламя тревожно всколыхнулось. — Мы коров иногда за межу ранфо выпускали, если они всю траву на нашей территории сжирали! Хоть это и не по закону вовсе. И даже против него… А как, если не так? Фто еше тогда делать надо, спрашиваю? Когда столько голов, фто сараев на всех не хватает? Только нарушать и остается! Но нас никто никогда на этом не ловил, так фто вроде как и без нарушений обошлось… Ведь, если никто не знает, то это же и не в счет тогда, полуфается… Разве не так? — озвучив эту мысль, Пит ненадолго умолк. Затем он отцепил от пояса флягу, отвинтил ее крышку и несколько раз приложился к емкости, поморщившись на последнем глотке.
— Это что там у тебя? — поинтересовался Мираж, едва завидев его реакцию, и наклонился вперед с любопытством.
— Это-то фто? — переспросил Пит, еще раз поморщившись, только на этот раз от прозвучавшего вопроса. — Это нифего. Так, просто… Самогонка! — признался он с плутоватым видом, и несмотря на то что сказал ковбой это много тише, чем говорил обычно, где-то в темноте поблизости, на периферии лагеря, что-то зашуршало. Ливень только недавно затих, как назло, не вовремя, и ни дождь, ни ветер не заглушили речь Пита. Видать, кто-то из банды, услышав заветное слово, произнесенное ковбоем, навострил уши, чтобы определить то, послышалось ли ему? Или и вправду в лагере пьют без него?
Все запасы выпивки были опустошены накануне Дела у Змеиного каньона, и теперь разбойники сохли, мучаясь невыносимой жаждой огненной воды. Они всегда отмечали авантюру дважды, накануне и после нее. Чаще всего на то, чтобы отметить после, выпивки, как теперь, не хватало, пусть количество пересохших глоток и уменьшалось весьма заметно к тому моменту времени, а количество перерезанных, наоборот, возрастало. Такой подход был связан, в первую очередь, с опасностью разбойничьего промысла: не выпьешь сейчас, потом нечего или нечем будет пить, то есть вообще погибнешь, может быть. Дело-то житейское! Во вторую очередь, подход был обоснован общим для всех разбойников нетерпением и отсутствием дисциплины. Если им хочется выпить, — они должны сделать это здесь и сейчас!
— Самого-онка, значит… — протянул Мираж, облизнув свои сочные губы. Глаза его сверкнули, превратившись на секунду в звезды, как те, что открылись им на краткий миг теперь, когда тучи расступились во время этого краткого перемирья между землей и небом. — А дай-ка и я пробу сниму, дружок! Если можно, конечно?
Это его «если можно, конечно» было произнесено таким не терпящим возражений тоном, что Лассо-Пит был вынужден уступить. Фляга, естественно, пошла по рукам, не один Мираж пробу снял. Даже Кнут не побрезговал приложиться к ней, хотя в его собственном бурдюке, который толстяк прикрывал бурдюком побольше, а именно своим животом, еще оставалась по меньшей мере половина жидкости от изначального его содержимого. После первого же круга «амброзия» иссякла, и Пит с тоской принял опустевшую флягу обратно из длинных рук Билла. Выцедив еще одну каплю себе на язык, как доярка выжимает все до последней капли из коровьего вымени, Пит закрепил ее у себя на поясе.
Только Кавалерия не выпил вместе со всеми, а Старина Билл, хоть и сделал слабенький глоток, но не почувствовал ни жжения, ни вкуса, так что можно сказать, что он и не пил вовсе. Сразу после этого Билл заполз под телегу и затих. Кроме него и Кавалерии, пили все, даже Джек Решето проснулся, кажется, специально, чтобы приложиться к фляжке, видимо, учуяв запах халявы. Верзила-то и выпил больше всех по итогу, а после снова захрапел, усыпленный тишиной, раскинувшейся над прериями на много миль вокруг стоянки.
Тучи напоминали теперь сдувшиеся воздушные шарики. Очень скоро ветер наполнит их воздухом снова и пригонит к старым новые, как пастух собирает стадо барашков в одном месте. Тогда небо взобьет их пушистую шерсть, будто подушку, уткнется в нее носом и начнет рыдать, как кисейная барышня. Барашки боднут друг друга рогами, высекая молнии, и снова грянет гром — это созвездие овчарки залает, отгоняя от поднебесного стада созвездие волков.