— Евгений Львович, я врать вам больше не буду, но объяснить не могу.
— Почему?
Я молчал.
— Ну, тогда мы сейчас летим в Беринг в полицейское управление, — заключил Ройтман.
— Здесь тоже есть полиция.
— Здесь нет биопрограммера.
— Понятно. Едем, не вопрос.
— Ты что время тянешь?
Я молчал.
— Я же знаю, что это не ты, — сказал Ройтман. — Ты кого покрываешь? Ты уверен, что его стоит покрывать?
Я не ответил.
Толпу местных жителей мы встретили у крайнего деревенского дома. Похоже, они шли с той самой сопки, на которой я нашел кострище. Машу нес на руках ее отец. Одежда в крови, бессильно свисает тоненькая рука.
Я ускорил шаг и пошел им навстречу.
— Анри, стой! — крикнул Ройтман.
Я проигнорировал.
Их было около сотни, пожалуй. Вряд ли полисмены меня спасут, хотя у них наверняка ручные биопрограммеры. Допросить нельзя, а усыпить можно. Зато местные жители все носят оружие.
Подойдя вплотную, я заметил, что на руке у мертвой девушки нет кольца.
Я остановился в двух шагах от них, поднял глаза и встретился взглядом с ее отцом.
— Не я, клянусь, — сказал я.
И так и стоял, пока не подошел Ройтман и не положил мне руку на плечо.
— Анри, пойдем.
— Да, Евгений Львович.
Мы шли куда-то к центру деревни.
— Анри, ну ты же знаешь, кто! — шептал мне Ройтман по дороге.
— Только предполагаю.
— Твои предположения могут очень помочь. Давай сейчас дойдем до шерифа, и ты сам все расскажешь.
Я заколебался.
Он понял это сразу.
— Пойдем, пойдем, Анри. Уже рядом.
— Нет, — наконец сказал я. — Полетели в Беринг.
— Анри, я тебе такую характеристику напишу, что тебя здесь похоронят. И Хазаровскому отошлю. Персонально!
— Это ваше право, Евгений Львович.
Глава 2
До Беринга лететь минут пятнадцать.
Маленький городок с почерневшими сугробами на прямых улицах. Довольно чистый, скромный и одноэтажный.
И над ним бесконечный северный закат.
Мы приземлились сразу у следственного управления.
Большинство полисменов остались в Чистом, с нами полетели всего двое. Мне, впрочем, достаточно.
Поднялись на второй этаж. Похоже Ройтман шел по навигатору. То есть все согласовано давно: время, место и человек, который будет меня допрашивать.
Вошли в кабинет. На окне — решетка. На бронированное стекло денег нет? Не выделили или кто-то в карман положил?
Биопрограммер был, но тоже не производил впечатления современной техники. Даже краска облупилась по краям.
У меня возникло острое желание написать докладную записку Нагорному.
— Эта штука у вас вообще работает? — я кивнул в сторону биопрограммера.
— Работает, работает, — сказал сидевший за столом парень, щуплый и бледнолицый.
Видимо, это и был следователь. В способность этого мальчика правильно обращаться с подержанным биопрограммером верилось слабо.
Мальчик пожал руку Ройтману. Мне естественно нет. Ничего, я привык.
— Мне туда? — спросил я следователя, кивнув в сторону биопрограммера.
— Если вы ничего не хотите сказать без этого, то туда.
— Не хочу, — сказал я.
Не торопясь снял куртку, повесил ее на крючок к следовательской одежде и опустился на кресло под допотопным агрегатом.
— Рукав заверните, — бросил мальчик.
— Я в курсе, — сказал я и начал медленно расстегивать манжету. — Кстати, меня зовут, Анри Вальдо.
— Знаю, — сказал следователь.
— А как мне к вам обращаться?
— Эдуард Валентинович, — представился он.
— Очень приятно, — соврал я. — Можно Евгению Львовичу остаться?
Он призадумался.
— С согласия того, кого допрашивают, психолог имеет право присутствовать, — заметил Ройтман. — По закону так.
— Хорошо, — сказал мальчик.
Я благодарно посмотрел на Ройтмана.
И аккуратно завернул рукав.
— Ну, если вены найдете…
— Найду, — самоуверенно заявил мальчик.
И подсел ко мне на вращающийся стул у кресла.
Достал из стойки у изголовья резиновые перчатки и выложил на столик упакованную в пластик иглу.
Это радовало. От этого места можно было ожидать немытых рук и одной иглы на всех подозреваемых.
Спинка кресла поползла вниз, заставляя меня лечь.
По периметру биопрограммера зажегся желтоватый свет.
— Впервые вижу, чтобы человек был настолько спокоен перед допросом, — заметил следователь.
— Ну, я же никого не убивал… последние одиннадцать лет, — сказал я. — К тому же, если это первый допрос — это одно, а если сотый — все эмоции уже атрофируются.
— Анри конечно невиновен, — сказал Ройтман. — После трех лет глубокой психокоррекции убийство вообще невозможно. Только в случае крайней необходимости. Например, самообороны. Но что-то мне не верится, что эта девочка пошла на него с импульсным деструктором. Но он что-то знает. И поэтому очень волнуется. Очень! Он просто умеет не показывать, Эдуард Валентинович. Он у нас перед казнью шуточки отпускал, но я прекрасно помню, какой тогда был уровень адреналина.
— Ну, вы меня спалите, Евгений Львович, — усмехнулся я. — Неужели у меня сейчас такой же уровень адреналина?
— Не такой же, как тогда, но такой же, как утром, — сказал Ройтман.
Все-таки мои вены, а точнее их отсутствие вызывали у мальчика явные трудности. Он медлил.
Что вполне соответствовало моим целям.
Интересно, попросит помощи у Ройтмана или мимо колоть начнет. Моим целям отвечал второй вариант. Не катетер. Промах неприятен, но не опасен.
Он промазал. К сожалению, сразу понял, что промазал.
И вынул иглу.
— Эдуард Валентинович, позвольте, я вам помогу, — сказал Ройтман. — Я за последние одиннадцать лет очень хорошо выучил, где у Анри вены. Перчатки еще есть?
— Конечно, — сказал мальчик.
К сожалению, он оказался умнее, чем я думал, и помощь принял. Ройтман не промахнулся, естественно.
И комната поплыла перед глазами.
Это старое корыто действительно работало.
Теперь надо успеть.
— Эдуард Валентинович, — сказал я уже заплетающимся языком, — у меня к вам вопрос. Это важно. Сбросьте мощность чуть-чуть, а то я его не задам.
— Блефует? — спросил мальчик Ройтмана.
— Сбросьте, — сказал Ройтман.
И я слегка пришел в себя.
— Эдуард Валентинович, у вас есть допуск к секретной информации пятого уровня? — спросил я. — У Евгения Львовича я знаю, что есть.
— Анри, я тебя убью! — сказал Ройтман.
— Не убьете, Евгений Львович, — возразил я. — Даже после месячного курса психокоррекции, который проходят все психологи, это совершенно невозможно.
— Тянет время? — спросил мальчик.
— Конечно, — сказал Ройтман. — Но не врет. Выключайте!
И комната тут же приостановила вращение.
Отлично. Даже не подташнивает. И голова светлая.
— Я сейчас свяжусь с Дауровым, — сказал Евгений Львович.
— Передавайте ему привет, — попросил я. — Жаль, что только шапочно знакомы.
Ройтман отнесся серьезно, даже вышел за дверь. Хотя общаться по кольцу можно не вслух. По губам прочитаем?
Вернулся минут через пять.
И снял с меня иглу.
— Анри, мы сейчас летим в Кириополь.
— Какая прелесть! — сказал я. — Там уже форзиия расцвела, Евгений Львович?
— Форзиция, да, расцвела, ботаник ты наш. Дауров будет лично допрашивать.
— Круто. Давно мечтал поближе познакомиться.
Полтора часа спустя под нами уже плыл Кириополь. Золотые форзиции, белые вишни и спиреи, что-то красное, розовое и лиловое. Я откинулся на спинку сиденья и блаженствовал. Над нами светило солнце: южное, яркое, настоящее.
Полисменов Ройтман оставил в Беренге, здраво рассудив, что и один меня довезет, так что в миниплане мы были вдвоем. Бежать я естественно не собирался, сама мысль об этом казалась смешной. Психокоррекция конечно. Странно, что я вообще могу это помыслить.
Ройтман всю дорогу молчал, и все мои попытки начать разговор натыкались на глухую стену.
— Как красиво, — сказал я, уже не надеясь на ответ, — настоящая весна!
— А теперь посчитай, сколько людей ее из-за тебя не видят, — буркнул Ройтман. — Всех посчитай!
— В случае Маши я ничего не мог сделать, я не знал, что так случится.
— Хоть бы убийцу помог поймать! Если он еще кого-нибудь убьет — это тоже будет на твоей совести.
— Моей совести уже все равно, но я помогу. Я у Даурова молчать не собираюсь.
— Слава Богу! Не прошло и семи часов! С удовольствием послушаю, как Георгий Петрович скажет все, что он о тебе думает.
Георгий Петрович Дауров обладал специфической славой. Начальник СБК, то есть Службы Безопасности Кратоса, которого Хазаровский знал еще по Дарту и доверял ему практически безгранично, был человеком вполне светским. Некрасивый внешне: удлиненное лицо, глаза на выкате, крупный нос, тонкие губы, он был дико обаятелен и умел разговорить, кого угодно. Ему исповедовались прямо на приемах. Совершенно и с того, ни с сего. Просто ему было в кайф исповедоваться. Где еще найдешь такого внимательного и сочувствующего собеседника! Правда, тайну исповеди Георгий Петрович не хранил вовсе. Думаю, не знал о ее существовании. Или ее не включал его личный моральный кодекс. Зато включал тезис о том, что ни один грешник не должен избежать психокоррекции.
По тематике Даурова грешники попадались не часто, все-таки заговорщики и террористы — звери редкие, особенно на светских раутах. Зато потенциальные клиенты прокурора Нагорного шли косяком. И Дауров великодушно сливал их Александру Анатольевичу. Из принципа. И видимо по старой памяти. На Дарте он занимался в основном тем, что ловил воров в корпорации Хазаровского. Александр Анатольевич говорил спасибо и отдавал исповедников под суд. Или сразу отправлял в ПЦ, если они подписывали согласие.
Самое смешное, что и после этого новые исповедники находились, хотя все уже все знали.
Как только Хазаровский назначил его начальником СБК, Георгий Петрович счел своим долгом познакомиться и со мной. Особого словесного поноса я за собой не помню, но проговорили долго. И он запомнился мне как очень приятный собеседник. Потом Реми отвел меня в сторону и рассказал о Георгии Петровиче и его специфической славе. С примерами. «Анри, осторожнее с ним», — посоветовал Реми. Но скрывать мне тогда было совершенно нечего, так что разговор обошелся без последствий.
Правда, он всплыл потом в экспертном заключении Даурова по поводу моего помилования, которое он выложил на портале Народного собрания. Георгий Петрович писал, что я был с ним вполне искренен, ничего не пытался скрыть, не лгал и не лукавил. Что говорило о том, что словесный понос все-таки имел место, но я его даже не отследил. Дальше Дауров утверждал, что он совершенно уверен, что никаких намерений браться за старое у меня нет. Но то, что их нет у меня, еще не значит, что меня не попытаются использовать в своих целях известные силы. А потому он предпочел бы, чтобы я был под рукой и желательно под надзором СБК. И категорически выступил против ссылки. Надо сказать, что его вариант меня бы вполне устроил. По крайней мере, больше, чем тот, который, в конце концов, приняли.
Мы подлетали к центру Кириополя. Впереди поднимался знаменитый додекаэдр СБК в окружении мирных форзиций, как гематит в золотой оправе.
Страшно мне не было. Скорее любопытно.
Кабинет господина Даурова выглядел как гостиная светского человека: черный кожаный диван, низкий столик возле него. Тоже черный с серой абстрактной инкрустацией. Сдержанно, со вкусом. Окно с тонированным стеклом от самого пола наклонено под тупым углом: мы в нижней части здания. Этаж пятнадцатый, наверное. Я не отследил, какой, когда мы с Ройтманом ехали в лифте. Евгений Львович управлял им через кольцо.
Хозяин одет под стать кабинету: щегольской белый джемпер с выпуклым узором и классического покроя брюки.
Улыбнулся Ройтману, поздоровался с нами, пожал ему руку. Потом подал мне.
Я даже не сразу сообразил, что надо делать. Я забыл, как это делается!
Наконец, протянул руку. Рукопожатие было крепким и долгим.
— Спасибо, Георгий Петрович, — тихо сказал я, — я уже не помню, когда мне в последний раз пожимали руку.
И понял, что ведусь, покупаюсь. Сразу, с порога.
Впрочем, здесь я ничего не собирался скрывать. Семь часов прошло! Мой Филипп, наверное, на пути к Тессе. Дальше тянуть время смысла нет.
— Мсье Вальдо, успокойтесь, проходите, садитесь на диван. Все в порядке.
Я опустился на необыкновенной мягкости кожу, она просто обняла меня.
Дауров сел рядом, справа, на тот же диван, Ройтману предложил кресло слева от меня.
— Чай? Кофе? — спросил Георгий Петрович.
— Кофе, — сказал я. — Честно говоря, не ел часов восемь.
Прямо напротив нас было то самое окно во всю стену. За ним уже разливался закат. Второй за сегодня. Сначала я видел его на севере, в Чистом, потом прилетел в солнечный южный вечер, а теперь и здесь настало время солнцу садиться.
На фоне заката возвышались небоскребы центра города, построенные уже при Хазаровском, и на них сияли огни. Забыть о том, что сидишь на диване в кабинете начальника СБК, того самого ведомства, что изловило тебя одиннадцать лет назад, и можно представить, что это Тесса, Версай-нуво. Там такой же высотный центр.
— Включить свет? — спросил Дауров.
— Лучше не надо, — сказал я, — у вас вид очень красивый.
И тут же внутренне сжался, ожидая реплики о том, сколько людей по моей милости никогда этого не увидят.
Но реплики не последовало.
— Знаете, я ведь солидарен с Евгением Львовичем, — начал Дауров. — Если человек прошел курс психокоррекции, никаких претензий к нему больше быть не может. В том числе морального плана. Так что руки пожимаю, и не только вам. Ваш случай вообще уникален. Три года психокоррекции — это экстраординарно просто. Потом восемь лет абсолютно безупречного поведения.
И в итоге приговор Народного Собрания. Совершенно несправедливый! И бывший террорист безропотно едет в ссылку. И там придумывает законы для того самого Народного Собрания. Анонимно придумывает, анонимно защищает, анонимно аргументирует. И законы принимают.
— Вы и об этом знаете? — спросил я.
— Конечно, знаю.
Принесли кофе. Всем. По старинке. Стройная секретарша действительно принесла.
К кофе прилагался круассан, которому я здорово обрадовался.
— Надеюсь, без наркотика, — сказал я, отпив глоток.
— Обижаете, мсье Вальдо. Ну, зачем мне наркотик? Здесь биопрограммер за стенкой, вон за дверью.
В стене, на которую кивнул Дауров, действительно имелась вполне светская темного дерева дверь.
— Наркотик! Боже упаси! — продолжил он. — Это же вредно. Только новейшие технологии. Так что пейте спокойно, мсье Вальдо. А я все-таки свет включу. У меня подсветка, так что вид за окном ничего не потеряет.
Зажегся свет, но и вид заката стал гораздо ярче, как картинка в Сети.
— Спасибо! — сказал я.
— Пожалуйста, и давайте к делу. Что у вас случилось?
— Сегодня утром ко мне приезжал эмиссар от РАТ, — сказал я.
— Угу, ну я ожидал чего-то подобного. Минуту.
И я понял, что он отдает распоряжения кому-то по кольцу.
— У него капсула с ядом, — сказал я. — В случае угрозы задержания он примет яд.
— Не факт, что примет, — сказал Георгий Петрович. — У вас у всех были такие капсулы, но не все приняли.
— Да, я смалодушничал.
— Я читал, что вам просто не дали это сделать, СБК оперативно сработала, вас накрыли импульсом от биопрограммера, и вы потеряли сознание раньше, чем успели это сделать. Неправда?
— Неправда. Я все рассчитал, у меня были эти две секунды. Решимости не хватило.
— У Анри Вальдо не хватило решимости?
— Жить хотел, наверное. Если человек жестко на это настроен, он это сделает. Он сказал, что успеет. Думаю, у них есть методика. Он говорил, что у них свои психологи. Возможно, они готовят смертников.