Потом его повысили за отличную работу. Потом перевели и понизили, потому что не всякий может назвать в лицо прямого начальника «тупым американским бабуином». Потом перевели и повысили, потому что он достал всех в своем отделе и одновременно показал лучшие результаты. Потом понизили, потому что он удачно предсказал неудачный исход операции. Когда уже даже сам Ковальски затруднялся сказать, сколько раз его двигали вверх-вниз по служебной вертикали, его со слезными мольбами: «Заберите это!» — спихнули в Интерпол, как «ценного и знающего сотрудника». По знакомству, на самом деле.
Через два года итог мучениям Интерпола подвел его прямой начальник единой фразой — подписывая его увольнение.
— Ковальски, у вас в родственниках, случайно, не было русских?
— Это записано в моем личном деле, — ответил Макс. — Я наполовину русский по крови.
— А-а… — сказал шеф и выставил его из кабинета.
Известия о его националистких взглядах высшее начальство получило через Макса на следующий день — вместо прощального хлопка дверью.
Быть копом — это как-то не радовало в плане возможностей; частные охранные конторы долго раздумывали — а надо ли им такое сокровище. Зато сыпались предложения по «теневым ниточкам» — с этими Макс никогда связи не терял. Только вот он оказался переборчивым: к чёрту работорговлю, не буду курировать бордели, и нет, я вам тут не киллер. И отвалите с вашей лабораторией экстази, пока я вас не сдал.
Когда предложения иссякли, Макса по чистой случайности вынесло на знакомого знакомых — из бывших военных. Малость контуженного и рискового мужика со страстью к ручной крыске, которую носил на плече. И с похожими принципами.
— Мараться не хочешь, — ухмылялся он, подкармливая крыску кусочками морковки. — Та же дрянь, понимаю. Ты ещё зелёный, а кому захочется уйти на покой с полсотней смертей на совести. До меня вот поздно дошло, ха… Ладно, Ронни, вроде, говорил, что ты толково продумываешь схемы поставок.
Контрабанда, продажа оружия, организация типографий с фальшивыми документами и подпольных казино. Он знал внутренние механизмы облав и расследований, он брался за сложные задачки — и постепенно начал делать себе имя. Точнее, сотню имен, потому что настоящее почти затерялось к тому времени за кличками и фальшивыми паспортами.
К тому времени, как ему предложили пройти аудиенцию у одного «коллекционера ценностей», по подсчетам Макса, ему оставалось работать года три. Потом можно вкладываться в легальный бизнес, жениться и жить себе в свое удовольствие. Но встреча с Ягамото, а через него со звеном артефакторов, а главное — с Лорелеей, перевернула все.
Макс приоткрыл глаза и покосился на левую ладонь. Пять следов от шипов иглеца — единственное, что почему-то так и не затянулось. Остальное частью излечила Лори, частью Озз Фингал довел до ума в целебне. А это вот осталось — напоминание о «героической подлости». И всего-то. Он мог умереть или сойти с ума от перенесенного, но не случилось ни того, ни другого. Только вот словно хрустнула и зашаталась какая-то основа внутри. Сперва приходили во сне кошмары, потом стало как-то основательно на всё наплевать. День за днем выпущенный Максом иглец отбирал жизни, поисковые группы за ним не успевали, и Ковальски перестал вести подсчёты, когда число смертей перевалило за пять сотен.
И перестал повторять себе то, что ему повторяли остальные. Что смертей точно было бы больше, не стань он на пути у Холдона. Осознание собственной правоты ни черта не помогало.
Макс сильно подозревал, что в его ситуации ему вообще мало что может помочь. Он говорил с Дарой, да. И с Мечтателем, и… кто там ещё его навещал, неважно. О кофе, о новостях. О несущественных мелочах.
И не мог отделаться от того самого ощущения, которое поймал, пока шёл тогда к артехрану. Потусторонности. Чуждости. Будто отделён от остальных стеной непробиваемого стекла.
Дверь мягко приоткрылась, и в комнату шагнул высокий мужчина в фиолетовых одеждах. Помедлил. Откинул капюшон. Магистр Магии и Тайн не любил открывать лицо — наверное, из-за профессии. Или потому что лицо было слишком уж обычным для такой должности. Усталое лицо старого человека, худое и горбоносое, с короткой, подстриженной учёным клинышком бородкой.
— Здравствуйте, Февраль, — заговорил Магистр негромко. — С вами обращались хорошо, надеюсь?
— Они даже спросили разрешения на кандалы, — ответил Ковальски, демонстрируя правую руку, пристегнутую к подлокотнику дивана.
Аметистиат извлек ключ из складок обширной мантии.
— Думаю, нам ни к чему подобные церемонии, — проговорил он, отмыкая кандалы. — Прошу прощения за грубости, с которыми вы, возможно, столкнулись…
— Стража действительно была почтительна, даже слишком. Не пойму только, с чего.
— Вы же знаете, несмотря на то что мы старались… держать в секрете обстоятельства сражения с Холдоном… чтобы не спугнуть его сторонников и не вызвать паники… слухи просачиваются. Ваше вмешательство было слишком очевидно для учеников артефактрория, так что… хм, историю с Холдоном скрыть не удалось. Половина населения Целестии считает вас теперь героем.
— Вторая половина преступником, так? И мне повезло, что охрана к ним не относится, — Макс растирал затекшее запястье. — Скоро суд?
— Магистрат полным составом соберется через час, — почти мгновенно отозвался Магистр. — Вы понимаете, что ваше положение — довольно серьезно, а наше — крайне щекотливо. Мои собратья, разумеется, осознают ваши заслуги, однако… им претят собственные ошибки.
— Вроде того, что они договорились с Холдоном и открыли ему путь на школу?
Магистр не отвёл взгляда.
— Вроде этого. И теперь, в свете возвращения Витязя… вы становитесь просто опасным. Как тот, кто практически получил дважды статус героя, и поддерживает не Магистрат, а Ястанира — думаю, вы это показали достаточно ярко… знаете, во время той инспекции. И Правого Боя.
Макс пожал плечами — мол, не спорю. Аметистиат тяжко вздохнул.
— Будь вы чуть лояльнее по отношению к Семицветнику — возможно, собратья были бы настроены к вам чуть лучше. Теперь же, когда вернулся Витязь…
— Они что же, полагают, что я помогу Экстеру устроить небольшую местную революцию?
— Зная ваши способности, Февраль… и зная, как к вам относятся военные… Магистры как минимум считают, что давать вам статус героя во второй раз — чревато непредсказуемыми последствиями. К тому же, народные волнения из-за иглеца. Право слово, мои собратья готовы обвинить вас и не только в этом.
Уголок губ Макса дернулся, но Ковальски сумел сдержать ухмылку.
— Собрат синего цвета требует моего четвертования, а?
Фиолетовый на миг возвел глаза к потолку.
— Рубиниат тоже не благоволит к вам. Не думаю, что они вторично осмелятся на смертельный приговор… однако хочу сказать, что я в любом случае выступлю на вашей стороне.
— Забавно, не припомню, чтобы раньше вы ко мне благоволили.
Это было правдой не до конца: Максу и Фиолетовому Магистру попросту не приходилось встречаться наедине.
— Тот день, три тысячи лет назад, — голос Магистра стал тише: теперь он почти шелестел. — Я был там. Паж второго короля, я получил куда меньше сил, чем любезная Фелла. А причина… первую половину Великой Крови я был парализован ужасом, сражаться по-настоящему начал лишь потом, когда Витязь и первые ряды наших войск ушли вперед… Этот ужас в моем сердце был порожден Холдоном, и бывает, я до сих пор его вспоминаю. То, с чем вы столкнулись… то, против чего выстояли… Я знаю об этом лучше иных. Поверьте, я постараюсь сделать всё, что смогу, для вашего освобождения. Однако ваше пребывание в Целестии…
— Знаю.
Аметистиат мерно расхаживал взад-вперед, потирая бородку.
— Я был тем, кто отыскал того юношу, Гиацинта… И, что бы ни говорили, до сих пор верю, что он, а не вы — Оплот Одонара. Увы, Макс. Вы исполнили пророчество иначе, но лишь одно пророчество. Знамения не лгали, и не лгала Майра Нарекательница. Можете ли вы возразить? Сказать, что смогли бы вернуть истинную жизнь Лорелее? Может быть, ваши внутренния ощущения говорят, что вы — именно тот, кто…
Макс качнул головой. Вспомнилось: темные своды тоннеля перед комнатами, перепуганное лицо богини, она делает шаг навстречу… «Кончено, Лори. Кончено».
— Я собирался уйти. До того, как… заварилась каша с Холдоном.
— Так что если я смогу заменить ваш приговор высылкой из Целестии…
— Я здесь не задержусь.
Фиолетовый Магистр хотел было выпустить на волю облегчённый вздох.
— Но, — добавил Ковальски, и Магистр задержал выдох, — у меня к вам что-то вроде просьбы.
— Да-да?
— Во внешнем мире на меня охотится бывший шеф. Ягамото… неважно, вы всё равно не в курсе.
— Отчего же. Я осведомлён о том артемагическом тайнике. Уникальный случай, когда человек из внешнего мира связан с контрабандистами. Думаю, рано или поздно он будет нейтрализован силами Одонара, но, если вы беспокоитесь, мы могли бы…
— Я не о том. Ягамото не единственный, с кем я ссорился, а во внешнем мире есть, где скрыться. Только вот мне будет трудновато соблюдать осторожность, если… моя голова останется забитой Целестией, Одонаром и, — он сглотнул, — моими знакомыми оттуда.
Магистр чуть сдвинул брови, а взгляд у него стал еще острее, чем был до того.
— Другими словами, вы не желаете вспоминать о Целестии? Хотите, чтобы мы подарили вам забвение?
Макс замешкался с ответом, и Аметистиат заметил это замешательство.
— Или, может быть, вы хотели бы помнить, но не думать об этом?
— А есть варианты?
Магистр в изящном жесте взметнул пальцы, унизанные перстнями с фиолетовыми камнями.
— Мы называем это «холодная память». Это некоторый род заклятия. Полагаю, оно как раз подходит для вас: я слышал, что вы, как бездник, мало поддаётесь… магии, направленной на внушение. Здесь же память останется при вас, но словно подернется дымкой инея: она не будет вызывать отклика в сердце. Ни боли, ни сожаления об утраченном: словно вы помните очень долгий сон…
— Поэтично, — выдавил Макс. — Да, кажется, то, что нужно. Для моего случая.
Просто оказаться за унизанным инеем стеклом. Чтобы ничего не звало вернуться. Просто стать прежним. Сбежать в свою жизнь от этой — не-своей, для которой он не приспособлен.
И всё. К чертям. Безвозвратно.
— Вы поступаете очень мудро, Февраль, — улыбка на лице Фиолетового выглядела туманной и таинственной. — Жаль, что мои собратья не разделяют моего мнения о вас. Знаете, вы для них как соринка в глазу. Человек, не вовремя попавший не в то место, и прискорбно, что именно в Целестию. Иногда я даже устаю доказывать им, что, если бы этого человека не было — все могло бы быть гораздо страшнее. Я обещаю, что сделаю всё, чтобы… что еще? — он недовольно обернулся к открывшейся двери, набрасывая на голову капюшон. — Кажется, я просил не беспокоить? Чтобы справиться с одним человеком, Магистру не нужна охрана.
Появившийся на пороге стражник в форме Алого Ведомства под взглядом Аметистиата малость оробел.
— Приказ о переводе срочный, — он поклонился сперва Магистру, потом, подумав, Максу. — Если вы отдадите новое распоряжение — мы дождёмся окончания беседы.
— Приказ? — Фиолетовый выкинул вперед руку, выхватил у стражника бумажку и впился глазами в первые строчки. То, что его лицо удлинилось, заметно было даже по капюшону.
— Господин, позволите надеть на вас оковы? — тем временем шепотом осведомился стражник. — Нам бы не хотелось вас сковывать, но коридоры… порядок… Не тревожьтесь, они протёрты, и запястья они не должны натирать.
Макс протянул руки перед собой, не утруждая себя горячими благодарностями.
— У вас тут есть публичные казни, или в мешок — и с моста? — вполголоса поинтересовался он. Стражник тихо хмыкнул, покосившись на онемевшего Магистра с приказом в руке.
— Ну, вы и скажете, господин Февраль! Вас же не казнить, а просто в тюрьму, — он еще раз оглянулся и выдохнул опасливо: — Сердоликовый Блок…
— Звучит в местных традициях, — и Ковальски двинулся было к двери вслед за конвоиром.
— Стоять! — Магистр выбросил руку во властном жесте. — Этот заключенный пока останется здесь. Суда еще не было, и приговор не мог быть подписан Магистрами без моего участия!
— Но ведь он подписан не Магистрами, — вставил стражник. Аметистиат опять поднял приказ к глазам — и нижняя челюсть древнего мага поехала вниз.
— Час, когда спящие просыпаются? — с иронией осведомился Макс.
Фиолетовый не ответил. Приговор, подписанный Дремлющим, он не мог оспаривать, не мог даже возразить, потому что возражать было некому. Скорее всего, подписав документ, Дремлющий благополучно заснул опять.
А это обозначало: Аметистиат сделал, что мог, и дальше играть в благодетеля не было никакого смысла.
— Мне жаль, Февраль, — сказал он, отступая с дороги и передавая документ стражнику. — Поверьте, будь шанс — я сделал бы все, о чем говорил. Приговор чересчур суров, но я не могу ему противиться. Сердоликовый Блок выпьет из вас разум. Прощайте.
— Если подумать, неплохой план, — заговорил Ковальски от двери. — Они боялись, что мое исчезновение вызовет возмущение и что засудить меня просто так не удастся. Так что решили прикончить сразу. Не убить: кто-то же считает меня героем. Думаю, потом спишут это на ошибку писцов или стражи — мол, должны были направить в другое место, а направили в Сердоликовый Блок. И если бы они не забыли одну детальку — всё было бы идеально.
— Какую? — не вытерпел Магистр.
— Ту, что в недавнем прошлом называлась Экстером Мечтателем.
Пауза была оглушительной. В ней Ковальски добавил с тайной надеждой:
— По сценарию вам полагалась бы реплика вроде «О, Светлоликие…»
— Лысый нечт! — возопил Магистр, выскакивая в коридор и уносясь по нему с нестарческой прытью. Стражники проводили его удивленными взглядами. Макс вернул их в чувство, побрякав кандалами.
— Ну как, в путь? Мне еще нужно посмотреть на этот блок. До того, как я выйду из него по руинам.
* * *
— Сердоликовый Блок!
Фрикс выкрикнул это, как только увидел Бестию. Фелла скатилась из кабины, оставив после себя совершенно загнанного дракона вместе с таким же загнанным драксистом. Того не обрадовало даже то, что за четырехчасовой перелет он разбогател на сто радужников.
— Когда?
— Часа три, не меньше. Приказом Дремлющего.
На фоне громады Семицветника Фрикс выглядел несколько потерянным и даже побледнее обычного. Сестрицы Геллы поблизости не наблюдалось — наверное, осталась в артефактории.
— Твари! Ты говорил с ними?
— Фелла, я — не ты, меня даже внутрь не пропустили. Пришлось при помощи артефакта отслеживать. Там ещё и защита мощная, пока ломал… чуть не засекли.
Бестия нетерпеливо взъерошила короткие светлые волосы.
— Без суда?
— Какое там… стражники сами в шоке, если судить по их переговорам. Там, кстати, странные переговоры — вызволять, что ли, они его собрались? Запись потом сдам, если захочешь послушать.
— Три часа, — Бестия срочно прикидывала в уме время. — Магам обычно часа хватает, но с бездником может быть шанс… Но даже если он жив — бумажная волокита, требования, они затянут с бумагами… так. Возвращайся в артефакторий — пусть Озз готовит все свои препараты для работы с сознанием. Артефакторный эйфорийный синдром. Дальше. Ты меня ни о чем не предупреждал. Ты со мной не разговаривал и ничего не узнавал. Мне придется вытаскивать Ковальски самой, на страх и риск, посмотрим, осмелятся ли на меня тявкать чиновные шавки…
— Э-э, Фелла…
— Молчи и выполняй! Я в курсе, что он иномирец и даже не маг. Терпеть не могу видеть его рожу, но без него Одонар бы достался Холдону. И ни слова… ему. Я должна действовать без его разрешения: не хватало еще, чтобы в Семицветнике решили… что?
Она соизволила обратить внимание на бледность и ошалелый вид Фрикса.
— Мечтатель тут был. Отбыл минут четверть часа назад.
Необходимость в разрешениях отпала сама собой.
— Отбыл куда?