Девица достала худыми ручонками из кармана пирожок, и произошло второе чудо - кото-стая не отгрызла ей руку вместе с угощением, а нетерпеливо переступая, всё же дождалась, когда хозяйка сама раздаст всем по кусочку. А бусая и доела-то свой пай нехотя только после того, как довольно промяргалась да изластилась вся, утыкаясь в девичью коленку.
Так к удивлению Лешака-простачка и повелось. Сделалась, неведомо почему, недалёкая умишком девица над кото-стаей и даже, в некотором роде, над ним хозяйкой. Пришлось Лешаку-незадачливому срочным порядком кой-никакую хижину для неё сооружать, не самому же девицу жрать, да и от стаи теперь жалко отрывать. А себе даже некий зримый облик придать - местного лешего, вроде как старичка меленького, горбатенького, но довольно симпатичного. Для чего? А вот, захотелось Лешаку-пытливому поближе к девице подступиться и понять - какими такими непостижимыми силёнками, при ущербном-то умишке, она доверие и его, и его диких котов моментально взяла.
Да только плохо у него это получалось. Девица быстро в новых владениях освоилась, хозяйствовать с удовольствием принялась. Как поняла, что сытно тут и безопасно, то мысли о том, что она не дома, очень запросто отбросила. Захотела корову - получила корову, помечтала о другом о чём для хозяйства - на тебе, пожалуйста. Этими мелкими чудесами и успокоилась. Только самого Лешака-старичка чуралась. Как тот в домик войдёт, так пугливой мышкой где-нибудь в уголочке и забьётся.
Подступался к ней Лешак-исследователь и долго, и бережно, но заговорить по-человечески так и не решился. Зайдёт вечерком, очередную ношу дровишек для печки принесёт, ночи-то уже прохладные. Коснётся ласково девичьего сознания, дескать, всё хорошо, я свой. Может всё-таки поговорим? Какое там. Пугливая девица, душой слишком нежная, а умишком скудным работать и вовсе не желает, только с котами и якшается. Да ещё, ближе к осени, тоской начала пространство заливать. Не по дому дальнему, нет, по людям.
Вот оказия, подумал Лешак-удручённый, где тут, какую истинную силу за слезами разглядишь? Но ведь не из-за каши с молоком коты возле неё так вьются? И даже во мне твердокаменном непонятную тоску вызывает. Подпускать к себе не желает, а вторую миску с горячей кашей на столе ставит. Чудная. И каша, по местным меркам, чудо как хороша.
Снова Лешак-естествоиспытатель на поводу у хозяюшки пошёл. Приволок ещё одну девицу - на этот раз маленькую, вроде как игрушку для всей честной компании, и чтобы много не ела, и тоже не сильно умную, дабы собственными эмоциями на неё не распыляться.
Опять не угадал. Новая девица оказалась, несмотря на возраст, щедрой на фантазии. И её желания не ограничивались бытовым обустройством, тягой к спокойствию и сытному благополучию, как у первой. Девчонка, пусть и не вполне осознанно пока, но грезила о познании всего большого мира. А пока в мечтах своих путешествовала по мифическим горам, сказочным королевствам и безмятежным морям. Пришлось добывать для неё альбомы и карандаши, без которых она просто жить не могла. И та немедленно принялась рисовать. Горы, море, корабли, а больше всего принцев и просто красивых юношей, которые, согласно её мечтам, непременно явятся сюда и спасут её из мрачного царства доброго, но неказистого Лешака.
И Лешак-впечатлительный поддался детским мечтам. А что, подумал он, если способность подкупать себе подобных и даже существ высокоорганизованных вроде него заключена у местных человеков именно в этих бесхитростных, но чистых эмоциях? Надобно их на себе испытать, тогда наверняка и узнаю.
Лешак-романтик даже подобрал для себя новый образ, основываясь, на мечтах этих и ещё кое-каких девиц. Затем тщательно ощупал пространство вокруг гнезда и нашёл-таки чего требовалось - девицу не похожую на первых, зрелую, любознательную, готовую к приключениям, как и он. Не интеллектуалку, но с зачатками разума. Лешак-соблазнитель напрягся немного и настроил желания человека-девицы в нужном направлении.
***
Маринка спросонья и не заметила, как углубилась в лес. Проснулась неожиданно для себя рано. Выманил из дома свежий воздух, захотелось чистой прохладной водой в огороде из бочки умыться, а потом ноги сами собою вынесли за калитку да и потащили в лес.
Чует Маринка, что её именно к тому злополучному Лешачьему озеру несёт, а не пугается. Утро чудесное. Воздух диковинно прозрачен, первым солнечным светом прошит. Прохлада лесная настолько нежно-тонкая, что хочется в ней плыть и плыть без остановки. Берёзки, липы, ели - все деревья тихие стоят, будто ещё просыпаются. Редкая птаха коротко чирикнет и замолчит, они-то уже давно проснулись, не до песен им, делами заняты.
Сколько Маринка идёт? Десять минут или полчаса? Вот оно и показалось Лешачье озеро. Не страшно, но жутко интересно, ведь предчувствие стойкое есть - что-то сейчас невероятное произойдёт.
И правда. Лес точно расступается, воздух делается странно-густым и весомым, и перетекает перед глазами тугой массой как кисель. А прямо перед Маринкой, метрах в пяти, в высокой траве стоит красивый юноша. Стройный, в плечах широк, глаза светлые, добрые. Чем-то неуловимо на Славика похож. Смотрит испытующе, внимательно. А Маринка мгновенно понимает - это то, чего она все эти дни ждала... Это Он - тот, что и гвоздь... и вообще, всё что она захочет, сделает. Он!
Глядит на него тоже неотрывно, а саму дрожь так и пронимает. Вдруг воздух за парнем особенно сильно колыхнулся и ровно вытолкнул у того из-за спины двух вопящих на бегу девчонок.
- Отпустил, проклятый, отпустил! - кричала незнакомая Маринке, высокая бледная брюнетка.
- А-а-а... - тонко голосила вторая маленькая, кажется, Тома Спиридонова.
Обе пронеслись в сторону деревни мимо Маринки как будто не видя её. Потом кисельный воздух за спиной парня-волшебника опять качнулся и выплюнул из себя уж вовсе невероятное - корову. Тяжело сопя и тряся тугим выменем, породистое бело-бурое чудо ломанулось вслед за девчонками, точно верный пёс. Шумная туша быстро скрылась за деревьями, но ещё долго эхо доносило её громкое протяжное мычание.
А Маринка вновь повернулась к удивительному парню лицом, ведь чудеса продолжились. Теперь трава перед волшебником была изрядно вытоптана, и по ней расхаживали роскошные крупные коты.
- Какие красивые, - выдохнула изумлённая Маринка.
От стаи немедленно отделился самый великолепный, огненно-рыжий, подбежал к девушке и изящно изогнулся, гладясь об коленку.
- Красавчик, почти тигр! - восхитилась она.
- Котофей, - просто сказал парень. - А хочешь, будет тигр?
Его тихий голос так чарующе заполнил воздух между ними, что у Маринки аж дыхание перехватило на секунду. "Он! Он!" - забилось в висках.
- Хочу, - храбро ответила она.
И превращение случилось. Огненный комок у её ног почти мгновенно вырос и преобразился в большого полосатого кота. Наверно вдвое меньше настоящего зверя, но такого же грациозного, мускулистого. Маринка не испугалась, ведь это же специально для неё тигр. Погладила широкую мягкую холку и следом шагнула вперёд, когда тигро-кот двинулся к хозяину.
Но неожиданно для самой себя остановилась. Что-то опять неуловимо изменилось вокруг, какая-то тревожинка закралась в сказочное пространство. Маринка озадаченно нахмурилась и уловила странный звук. "З-з-з..." - раздался будто комариный писк, только становился он всё громче и громче.
- С-стой, - вдруг совсем отчётливо и близко услышала она. - Стой, Марина, стой!
Завертелась в поисках звука, но даже не удивилась тому, как кричащий ей Сашка вывалился из ниоткуда. Ровно прорвался сквозь невидимую плёнку, будто место это и новый знакомый, и чудо-коты, и Маринка заключены в особых колдовских границах. Но ни удивляться, ни пугаться она опять почему-то не могла. Пришло лишь раздражение:
- Ты откуда взялся? Зачем пришёл?
- Я за тобой. Пошли, Марина, отсюда. Пошли со мной, а... - отчего-то просительно, даже плаксиво, как те убежавшие девчонки, протянул Сашка и схватил Маринку за руку.
- Кто он для тебя? Прогони, - долетел до девичьих ушей нежный шёпот нового знакомого.
- Никто, - автоматическим ответила она и оглянулась на волшебный голос.
Его хозяин стоял по-прежнему рядом, в каких-то пяти шагах. Он ждал её. И коты ждали. Только рыжий тигро-кот грозно ощерился, пригнул низко голову и медленно двинулся к Сашке.
- Уходи, Сашка. Уходи!
Маринка с силой оттолкнула от себя парня. Но тот только затвердел лицом, подступил снова и ещё крепче ухватил её за запястье.
- Ну очнись же, Марина. Надо уходить, - упрямо просипел он.
Тигр крался мимо её ног. Он смотрел на Сашку холодно и жёстко, готовый прыгнуть в любой момент. Время остановилось для Маринки, она видела лишь играющие под рыжей шерстью мускулы и нервно дёргающийся тигриный хвост. Отчётливо понимала, что всё зависит только от неё. Захочет, и тигр разорвёт Сашку на мелкие кусочки, прикажет - и остановится.
В полной растерянности она снова посмотрела на волшебника. Сердце заныло от нежности и теплоты его взгляда. На мгновение забыла и про Сашку, и про тигра. Взор затуманило видением. Перед ней вдруг открылся чудесный мир. Огромный, только волшебника и её. Леса и горы, и моря - всё что захочет. В нём всё возможно. Дух захватило от предчувствия того, какой прекрасной может быть жизнь. Сделай только шаг навстречу, только захоти. Но... но...
- А-а... - кричит Сашка.
И сказочный мир перед глазами опадает. Рубашка на парне разорвана, кровавое пятно быстро пропитывает ткань на предплечье. Маринка оторопело смотрит, как он, не обращая внимания на рану, пытается сдёрнуть её с места. Видит, как у сильного и ловкого Сашки ничего не получается, будто силы его мизерны, а Маринка вросла в землю, точно скала. Мимо снова проскальзывает тигро-кот и вгрызается в Сашкино бедро. Остервенело мотает головой пытаясь оторвать кусок от плоти. Парень должен был бы свалиться тряпичной куклой от его натиска, но почему-то стоит. К тому же, он будто не видит зверя, молотит в пустоту бессильным кулаком, вовсе не доставая тигриной головы и орёт от боли. А сам всё равно твёрдо стоит и руку Маринкину не отпускает.
- Ах, ты, сволочь! - взвилась, опомнившись она. - Брысь! Брысь к хозяину.
В душе холодеет. Теперь Маринка не смотрит, теперь она боится утонуть в волшебном взгляде. "Он - точно Он!" - всё ещё не желает уходить сладкая, но ведь чужая... чужая мысль? И тепло, что тянется от парня делается невыносимо горячим, но она отталкивается от него, как от чего-то твёрдого и неживого.
- Уходим, уходим, - шепчет деревянными губами.
И всё изменяется опять. Сашка подхватывает её на руки, он неожиданно обретает прежнюю силу. А Маринка вдруг обнаруживает, что мир стал обычным, ушли кисельные берега, и сделалось прохладнее, и в воздухе запахло сырой тиной, и джинсы тяжёлые, мокрые до самых бёдер. И оба они с Сашкой в озере. Тот тяжело проталкивается сквозь мутную воду, несёт Маринку к берегу.
Она не оглядывается. Уже понимает, что никакого Его больше нет. И тигра нет, и чудесного мира нет. Только слёзы сами собою хлынули по щекам.
- Прости, - шепчет она, - прости, прости...
- Ты чего?
Сашка наконец выносит её на берег и осторожно усаживает на мягкую траву.
- Это я не тебе. Ой, нет, и тебе тоже, - шепчет Маринка.
- Всё теперь будет нормально, всё будет хорошо, - почти обыкновенным, совсем чуть-чуть растерянным голосом бубнит Сашка.
А она только сейчас замечает, что никакой крови на нём нет, и ни штаны, ни даже рубаха вовсе не порваны.
- Так ты их и вправду не видел?
- Да кого? - скривился в непонимании спаситель.
- Так, никого, - покорно сдаётся Маринка, только слёзы отчего-то полились ещё сильнее.
- Они как из леса выскочили, как завопили на всю деревню, - неожиданно и деланно громко зачастил Сашка, видимо не зная, как ещё по-другому бороться с Маринкиными слезами. - Ты давай поднимайся, пойдём, а то вся мокрая, ещё простудишься... Тома Спиридонова смеётся, как коза прыгает, ничего толком сказать не может. От Ленки, ну, той, что раньше пропала, вообще чего-то добиваться бесполезно, она ведь у нас с детства умственно недалёкая. Светится радостью, что твоё солнышко и одно талдычит: "Отпустил зверь, чудо ведь, отпустил". А тут ещё и Томина мать прибежала, и многие другие вышли. Бедлам, я тебе скажу, начался... А потом ещё и корова... Тётя Рая так у дороги в траву и села. "Держите, - говорит, - меня семеро. Это что, опять моя Нюрка?! Вторая?" Интересно было бы это шоу до конца досмотреть, да я смекнул, что тебя нигде нет и припустил к озеру. Вовремя. Ты же, как та дурная корова, в него попёрлась...