Заплутал. Ну да, горожанин. И что? Лес люблю и никогда в нём не терялся. А тут, надо же, заблудился.
Домишко под дачу в Ольховке скоренько покупал, каких-то три дня назад, уж больно цена была хорошая. А главное, места пленили. Лес тихий, светлый, подступает к самому дому, берёзы высокие, необычайно стройные, даже ели особенные - с лапами могучими пушисто-раскидистыми и вольными.
И не углублялся сильно в незнакомые просторы. Как можно заблудиться? Ведро полное крепких опят приятно тяжелит руку, солнце высокое, не по-осеннему тёплое - бабье лето вокруг. Пичужки щебечут. Шагаю широко твёрдо, но чую, что не туда. Лесная трава невысокая и сухая, двигаться легко, но от крепчающей уверенности, что заблудился, коленки деревенеют, и в горле пересыхает. Иду ещё быстрее, грибы верхние из ведра сыпятся, не останавливаюсь - плевать уже на грибы.
- Наконец-то! - радостно выдыхаю, потому как вышел на большую прогалину, посреди которой стоит посеревший, но ещё крепкий деревянный дом. Кажется, он при пасеке, - вон из-за торца несколько ульев виднеется.
Вспотел от быстрого шага, пить ужасно хочется. Смело иду к дому, ну, в нём просто обязан хоть кто-нибудь жить.
- Хозяева есть? - кричу, ступив на вытоптанный пятачок перед домом.
- А как же, - из-за угла со стороны ульев выходит невысокая ладная женщина средних лет, в пёстром деревенском платье под рабочей курткой и в белой косынке на голове. Выражение лица озабоченное, взгляд острый. Вроде и улыбнулась слегка, но смотрит настороженно. Оценивает.
- Я из Ольховки, - спешу успокоить хозяйку. - За грибами ходил, да заплутал малость, - не без гордости качнул ведром, полным ровных опят. - Мне бы напиться да на дорогу правильную выйти.
- Так на, пей, у меня квасок добрый, - голос на слух мягкий, приятный. - Вылить хотела, надо новый ставить, а ещё вчерашний остался.
Я только теперь заметил в руках женщины стеклянную банку с жидкостью хлебного цвета.
- Пей прямо из банки, - протянула она мне напиток, - остатки всё равно вылью.
Поставил на землю ведро и принял из рук хозяйки банку. Едва глотнул, как резко хлопнула входная дверь, с высокого крыльца слетела молодая девушка и звонко умоляюще заголосила:
- Не пей, не пей! Ведьмино зелье это!
Разгорячённая красавица подскочила в три прыжка и выбила банку из моих рук. Платье короткое, алое, ноги и руки сильные, загорелые. Я залюбовался и про жажду забыл.
- Уведи меня отсюда. Ты хороший, я вижу. Боюсь я её. Извести меня ведьма хочет. Ты правда из Ольховки?
Девица юркнула мне за спину, вцепилась в куртку, дышит близко и шумно, и пахнет от неё мёдом и молоком. Банка не разбилась, но содержимое быстро вытекло и она пустая валяется под ногами. Хозяйка, что так радушно предлагала мне квас, зло кривится и смотрит ещё пронзительнее. А я, дурак дураком, застыл между двух женщин. Девица хоть и очаровала меня, а про ведьму чудно как-то слышать. Не знаю, что и сказать на это.
- Какое зелье? Почему ведьма?
- Мать моя - ведьма. Меня извести хочет и тебя заодно погубит. Не смотри ей в глаза, зачарует, - сипит просительно мне в ухо девица.
- Уймись, бесова дочь, - хрипло рычит женщина, и куда только приятный голос подевался, - отстань от человека!
- Уйдём отсюда. Бежим! - быстро шепчет девица.
Оборачиваюсь и тону в оливковом взгляде.
- А-а-а! - кричит красотка.
И понеслось. Что, куда, не уловил. Потемнело, словно время сместилось, и завечерело мгновенно. Дом исчез, мы бежим как ненормальные. Рука в руке, и ведь не спотыкаемся, хотя лес кругом. Где бежим, куда бежим?
- Стоп, - останавливаюсь и резко дёргаю на себя девицу, поскольку крепко держит и не думает отцепляться. - Ты кто вообще? Как тебя зовут? За нами, что, кто-то гонится?
- Кажется, нет, - моя спутница пугливо озирается по сторонам. - Ух ты! Нам удалось удрать. Меня Катей зовут. Я ведьмина дочь. Ну той, от которой мы сбежали. Спасибо тебе. Мать не ожидала, что ты чарам не поддашься, вот и растерялась немного, а мы успели удрать. Я-то мало чего умею, я обыкновенная, оттого она и ненавидит меня, что не хочу с ней жить, к обычным людям хочу. А Ольховка твоя большая?
- Обычная Ольховка, деревня как деревня.
В вечерних сумерках посреди леса юная Катя выглядит ещё ярче. Каштановые кудри распушились от бега, оливковые глаза лучисто и мягко блестят. Интересно, знает ли она, как красива? Замечаю, что слегка дрожит. Скидываю куртку, заставляю надеть.
- Велика тебе и старенькая, зато согреет.
Катя благодарно кивает.
- Сам не замёрзнешь?
- У меня свитер толстый, - обидно даже от её заботы.
- Ай, - взвизгнула Катя. - Бежим!
Вцепилась за рукав свитера и потащила, а я послушно подорвался, опять не понимая - куда бежим и зачем? Но в этот раз опомнился быстрее, уже через минуту мне петлять глупым зайцем надоело, притормозил. Катя тоже остановилась. Прислонилась к стволу ближайшей берёзы, глазами ясными сверкает.
- Ты разве змеюку не видел? - дышит тяжело, шумно, видно, даже для её сильных ножек взяла слишком быстрый темп. - Между нами в траве гадюка ползла. Обычно змеи осторожные, эту точно мамка заслала. Тебя как зовут?
К быстрым перескокам Кати с одной темы на другую я начал привыкать.
- Костя меня зовут. Константин.
- Костя, - "Константина" она проигнорировала, - поверь, пожалуйста, надо бежать. Ещё хоть немного, - протянула тоненько, снова умоляюще. - Хоть до края леса, до болота, там её владения закончатся. Там всё обыкновенное начнётся и лес, и твари будут настоящие, не заколдованные.
- Ладно, - согласился, - бежим, гадюки мне тоже не нравятся. Только давай в нормальном темпе, без надрыва.
- Ага, - обрадовалась Катя и припустила в неизвестном мне направлении.
За руку не взяла, я даже огорчился. И движется и выглядит уже много спокойнее. А у меня в голове хоть и запоздало рождаются тревожные и верные вопросы. Ведьма её мать или не ведьма? Какие могут быть ведьмы в наше время? Извести хочет, или девочке это только кажется? Что вообще значит - извести? И сколько Катерине лет? Стоп... это, пожалуй, наиважнейший вопрос. Я, конечно, не маньяк. Вдвое, как минимум, старше девицы, так что хоть и залюбовался, но ни о чём таком запретном не помечтал. Только потом поди, докажи людям, если она вдруг несовершеннолетней окажется.
Бегу, пыхчу. Когда уже это болото покажется?
- Ура, - задорно выкрикивает Катя, - почти вырвались!
Выскакиваю следом на край леса. Она приваливается к ближайшей толстой коряге. Откидывает с глаз вконец спутавшиеся волосы.
- Мы сюда бежали? Можно отдышаться? Сколько тебе лет? - быстро леплю вопросы, беря пример с Кати.
- Да, - рассеянно отвечает она, - отдышись. Восемнадцать мне.
На последних словах девичьи губы подозрительно поджались, но переспрашивать я не стал.
Оглянулся. Лес дыбится за спиной мрачной стеной, а тут хоть и сумеречно, но ещё можно что-то разглядеть. Надолго ли? По осени темнеет быстро.
- Идём вдоль болота? - кивнул вправо, предполагая, что нам нужно туда. - И куда выйдем?
- К деревне выйдем, к Реженке. Только идти надо через болото, в обход очень далеко.
- С ума сошла? - не сдержался я. - Какое болото? Через полчаса ничего не видно будет. И застудимся.
- А нам больше и не надо. Не бойся, болото не топкое и мелкое совсем. И даже тёплое ещё - бабье лето же. Снимай обувь, закатывай штаны.
Она первая скинула туфли и шагнула в мутную жижу. Вот что мне оставалось делать? Снял кроссовки, задрал джинсы и пошёл за Катериной, искренне надеясь, что проводница из неё хорошая.
Болотце будто обрадовалось нам, смачно чмокнуло под ногами, и оказалось на удивление тёплым.
- Катя, а ты уверена, что мать тебя извести хочет? Мать ведь. И что значит - извести? Может, ты сама в чём провинилась, я же не знаю ничего?
Я решаю, что самое время обо всём выспросить. Мы движемся медленно, утопая по щиколотку в болотной каше, проталкиваем сквозь неё ноги, точно ложками размешиваем. Воняет тиной. Вокруг редкие кочки, поросшие низкой кудрявой травой, ещё реже торчат сухие коряги. Дно под "кашей" и правда твёрдое. Ощущение от вымешивания тёплой жижи даже приятные. Странно, но болото как будто действительно живёт в ином времени, и нет над ним осени, и не было сентябрьских холодных ночей.
- Вы, ольховские, вообще ничего не знаете? Неужели не слышал, что моя мать ведьма? Ну, хочешь - верь, не хочешь - не верь.
Отвечает с досадой в голосе. Но обида выглядит наигранной, ведь Катя теперь совершенно спокойна. Она идёт впереди, в трёх шагах и не оглядывается, уверена, что не отстану. И правильно, не отстану - всё-таки болото вокруг.
- Ты хорошо дорогу знаешь? Темнеет быстро.
- Знаю, знаю. Скоро выйдем из болота, а там Реженка, а за ней твоя Ольховка.
- А у тебя в Ольховке ещё знакомые есть, кроме меня, или родня?
- Ха, родня... - Катя хохотнула и одинокое звонкое эхо резво разлетелось над болотом. - Была бы родня, я бы давно от мамки сбежала. Ты совсем дремучий? Не бывает у ведьмы родни. Угораздило меня родиться ведьминой дочкой. Ты ведь меня пустишь переночевать?
В голосе неловкость, и я не спешу её успокаивать.
- Переночевать пущу, но это не выход. Дальше что будем делать? Остаться жить ты у меня не сможешь.
Неожиданно что-то дёрнулось перед глазами, а я опять ничего не успел понять. Как в театре: занавес разъехался и место действия поменялось. Вот только слишком быстро, с неуловимой для глаза скоростью. Вроде то же самое болото, но сделалось прохладнее и намного темнее - почти ночь.
А передо мной близко-близко стоит Катя. Высокая, глазастая.
"Что за хрень", - тужусь сообразить. - "Я так быстро к ней подошёл, или она вернулась? Я, что, заснул на ходу?"
- Что с тобой? - голос у Кати вкрадчивый. - Устал? Обо что поранился? Мы почти дошли.
Девчонка крепко держит меня за голую руку чуть ниже локтя. Рукав свитера высоко задран, из под него кривой полоской сочится кровь. Пальцы у Кати тонкие, но сдавливают точно маленькие тиски. Однако меня холодит не от странной хватки, а от близкого взгляд. Он мрачно-манящий, как глубокое озеро в ночи. И мягкая зелень оливок куда-то делась, цвет глаз теперь тёмно-бурый, как орешки ольховые.
- Ну, идём же, - тянет нетерпеливо Катя.
- Пусти, - отчего-то грубо стряхиваю её руку. - Всё нормально. Шагай вперёд.
Катя обиженно поджимает губы, но разворачивается и идёт. Нелепое недоумение овладевает мной. Стою, выжидаю непонятно чего, пока её силуэт не начинает расплываться в темноте. Подрываюсь и едва не бегу. Досадую запоздало - на неё ли, на себя ли, ведь плетусь за девицей, как последний баран. Но что теперь делать-то, в ночи, посреди болота?
- У-а, - вдруг тонко вскрикивает Катя и проваливается в трясину сразу по пояс.
- Да ты... да что за... - притормаживаю, начинаю осторожно прощупывать ногами дно, но всё же продвигаюсь к ней.