Пусть донор продолжит движение, решает малыш, в квартире-коробочке не понадобится тратить энергию для контроля над ним. А пока надо изучить основные местные стихии, трих ощупал пространство вокруг - пусть слабые, но и их надо умудриться поймать. Земля, воздух и вода - называют их люди. Придётся ещё немного укрепиться, да хоть бы и убогой силой донора, чтобы начать управлять ими. Трёхмерность пространства здорово ограничивает в движении, ну да ладно, зато позволяет таким, как он, трихам-уродцам тут выживать. И хорошо, что в полу-аморфном виде, большинству местных обитателей трих невидим, поскольку каждая крупица энергии теперь наперечёт. А наиболее чувствительным, как донору, например, трих предстаёт, скорее всего, пугающим чудищем. Пусть, этот казус исправить можно, но потом, если появится время и удастся набраться сил.
Наконец трих испытывает чувство физического насыщения, вкусно - услужливо приходит человеческое слово. Малыша приятно греет близкое биение донорского сердца. Нет, до него он доберётся не скоро. В уюте квартиры физическое тело донора проживёт дольше, а у триха появится время для того, чтобы попытаться отыскать путь к исправлению собственного уродства. Впрочем, он, кажется, уже сообразил, как ухватиться за первый слабенький и неторопливый воздушный ручеёк.
Очнулась. Но до чего ощущения странные. Тяжёлая чёлка прилипла к мокрому от пота лбу. В полутьме собственной квартиры Таня лежала почему-то не в постели, а на полу, хотя твёрдости под собой не чувствовала. И обстановка мутно-серая, как не родная. Зато лёгкость во всём теле, и казалось оно невесомым. Вспомнила про страшилище, про то, как бежала домой с гадким монстром на груди. Судорожно дёрнулась, вскочила, быстро оглядела себя. Вроде бы всё в порядке. Но вдруг... поплыла.
"Ой-ё-ё-ё-ой", - пробарабанило в висках, но живым звуком не обозначилось.
В квартире густая тишина, хоть ложкой черпай. Танин рот по-рыбьи бесполезно открывается и глотает воздух, такой же упругий и весомый, как вода. Нет слов, звуки бьются только в голове, да и сама Таня, как воздушный шарик. От легко приложенного усилия тело плавно плывёт, и голые ступни совсем не касаются пола. Вот она мягко врезается в зашторенное окно, но тяжёлая портьера лишь слабо колыхается. Прикосновение почти нечувствительно, щекотливая волна прошла по лбу и только.
"Чудной сон", - подумала Таня. Она попыталась ухватить и раздвинуть шторы. Не получилось. Пальцы скользнули по ткани как по маслу, лишь волна бегущей по лбу щекотки усилилась. Таня начала злиться, но тут портьеры, словно живые, вдруг резко дёрнулись и синхронно разъехались в стороны сами, будто опомнились и испугались хозяйки.
Секунды три Таня озадаченно пялилась на них. Перевела взгляд на руки и увидела, что они такого же тускло-серого цвета, как и вся окружающая обстановка. Но тут, при незашторенном окне, уже нельзя объяснить это сумраком комнаты, ведь на улице хоть и вечереет, но ещё довольно светло и краски обычные, осенние. "Что с моей кожей? Что происходит? Я сплю? Ничего, ничего... - успокоила себя. - Главное, упыря этого на мне нет". - "Правильно. Ничего особенного с тобой не происходит", - вклинился в её мысли некто. - "Ой, ой, ой-ё-ёй", - снова запричитала Таня. Но некто умолк, вернулась бесстрастная тишина, и вопить долго стало неловко.
К тому же Таня так и не решила сон это или явь, и её отвлёк вид из окна. Ранней осенью сумерки густеют медленно. Ближние кусты в сырости словно неживые, застыли в безветрии и, аж глаза режет, какие контрастные. И мокрые дорожки, как нарисованы, раскраивают маленький двор на правильные квадраты. Обзор со второго этажа, конечно, ограничен, зато пешеходная зона тут проходная и всегда оживлена.
Вот быстро пробегает девичья стайка. Наверно, студентки. За следующим домом стоит приземистое общежитие монтажного техникума. "И чего они так громко смеются? Ага, сбежали с последней лекции. Стоп... откуда я могу это знать? Что за дурацкие догадки? А смеются они или нет, - этого я вообще отсюда ни слышать, ни видеть не могу", - пока Таня рассуждала, девушки повернули и исчезли за углом соседнего дома.
Теперь по тротуару, грузно шаркая ступнями, брёл старик. Одет с опережением сезона в дутый чёрный пуховик, на голове толстая вязанная шапка. "Бедняга простужен, и его мучает артроз", - поняла Таня. - "Как, артроз? Я знаю, что такое артроз? - едва она успела удивиться, как пришло ещё более невероятное понимание: старику можно помочь. Таня вдруг осознала, что окружающий мир изменился для неё не только в цвете, потере способности разговаривать и ощущении невесомости, а приобрёл ещё одну интересную особенность - в нём теперь все предметы и люди как-то невероятно тонко, словно ниточками какими, связаны между собой. Вот, например, Таня не видит, но чувствует, как из под её серых ногтей что-то невидимое потянулось к старику. И это что-то можно использовать, как инструмент, как элементарную отвёртку. Надо лишь слегка подтянуть вот это, а тут - вот так вот подкрутить.
Таня от усердия и желания и вправду что-то предпринять подалась вперёд, нависая над подоконником.
"Не стоит этого делать", - чужой голос в её голове раздался тихо и спокойно, но как палкой ударил.
Таня отпрянула от окна. Резко развернулась, совершенно забыв о почти абсолютной невесомости тела. Её крутануло волчком и зашатало. "Ты кто?!" - прокричала, опять зря разевая рот, ведь слова прозвенели только в её голове.
"Я не монстр, не пугайся", - ответил некто. - "И вообще, делай что хочешь. Но я предупредил. Все эти новые способности, что тебя так забавляют, они не твои, а мои. Если ты станешь их использовать, то у тебя образуется новый должок передо мной. А долги надо отдавать". - "Так ты, монстр, - догадалась Таня, - я всё-таки притащила тебя домой? И где ты? Почему я тебя не вижу?" - "А зачем? В этом мире ты видишь меня неправильно". - "Покажись правильно", - потребовала Таня. - "Закрой глаза", - сказал невидимый монстр.
Она послушно сомкнула веки, но это вовсе не погрузило её во тьму. Видимо, и с веками тоже было что-то не так. Мир вокруг потемнел, но не исчез. Неведомая сила плавно потянула Таню в центр комнаты. Вокруг зашуршало, вспыхнул искрами воздух. Затем он вдруг сделался сочно-голубым, окружил Таню примерно двухметровым кольцом, словно кокон, а остатки комнаты за его пределами сделались совсем тусклыми, как затёртая картинка в старой книжке. Дышать в коконе стало легко-легко, и тело обрело некую, пусть и слабую, но весомость. Таня ещё острее ощутила необычайную связь со всем вокруг: с пространством, временем, с Землёй и с этим маленьким кусочком чужого мира, даже с монстром. Уже не надо думать - сон это или реальность, настоящим оказалось всё. Стоило Тане подумать о конкретном человеке или предмете, как приходила полная ясность относительно него. Она осознала, что практически на любой вопрос сейчас может запросто получить ответ, надо только его задать.
Но отчего-то ей стало неинтересно спрашивать про себя. Перед мысленным взором всплыл Рома Березнюк. Душа легко раздвоилась, частью потянувшись к малышу, а частью осталась тут. Таня уверенно выдала:
- Понимаю, когда-то твой родитель помог моей дальней родственнице и семейный должок признаю, но ведь глупо же тебе уподобляться совсем древним предкам. Ну, выпьешь ты мою кровь, много тебе это даст силы?
Монстр теперь виделся Тане совсем не страшным, даже почти таким же беззащитным, как Рома, малышом. Она почувствовала, что ещё немного и сможет убедить кровопийцу.
- Ты не уродец, тебе просто нужна помощь. И Березнюк такой же, он не виноват, что люди видят его неправильно. Он уродец для нашего мира, только потому, что может видеть твой и даже, кажется, входить в него. Это несправедливо. Забери у него способности - и ты сможешь вернуться домой, а Ромочка станет обычным человеком тут.
- Да, я мог бы. И даже мог бы тогда оставить жизнь в твоём теле, но должок за тобой. Я ничего не могу взять у детёныша, в нём нет твоей крови.
- Крови, крови... причём тут кровь!? - взвилась Таня, но умолкла, уже сообразив, что делать.
Таня склоняется над Ромочкой в тишине спальни. Она жмурится и почти не улыбается, хотя тонкий солнечный лучик щекоча слепит её. И поправлять штору нет нужды, ведь светляк совсем тоненький и дразнит лишь Таню, до малышни не дотягивается. "И как только ты пробился?" - удивляется она ему. Своевольную улыбку не сдержать, но Таня старается. Вот и Березнюк потешно выпячивает губки, довольно причмокивая во сне, словно почувствовал её настроение, будто знает, что они не чужие теперь. А Тане так и хочется, чтобы он быстрее проснулся, и не терпится поймать снова его ясный доверчивый взгляд, который больше никуда не убегает.
- Возьмёшь меня в мамы, малыш? - едва слышно шепчет она. - Да-да, я понимаю, ещё неизвестно, какая мама из меня получится, мне и самой боязно, но ты всё равно подумай, - улыбку не унять, упрямая она, как солнечный зайчик. - А пока спи, мой Ромочка, я скоро вернусь.
Вышла из полумрака спальни в основную ясельную комнату. Невольно зажмурилась от яркого света. В тёплой и просторной ясельной иной мир, приятным дуновением дотягивается прохлада из приоткрытого окна. В комнате спокойно и буднично, как и должно быть. Нянечка Рушана и старшая воспитательница Вера Ивановна в полголоса оживлённо беседуют - кажется, сравнивают цены на фрукты в ближайших супермаркетах.
- Всё хорошо, все спят, - упредила вопрос старшей Таня. - А что, Рома Березнюк у нас совсем "отказник"? У него совсем-совсем родных нет?
- Нет родных. А тебе зачем? - надменность во взгляде старшей сменилась удивлением.
- Я на завтра отгул возьму, надо по кое-каким инстанциям побегать, а потом, пожалуй, ещё недельку поработаю у вас без выходных, - с упрямой улыбкой Таня справилась, с лица прогнала. - А чего вы чай не пьёте? А я, вот, пойду побалуюсь, пока детки спят, - не дожидаясь ответа добавила она. Улыбка спрятана. Глупой улыбки в лице нет, но она повсюду, понимает Таня, на стенах, в воздухе, и в ярких погремушках, а главная её часть там, в детской спаленке над малышами и даже в хмуром небе за окном. Таня теперь, как все, обыкновенная, земная, но и человеческой душой чует, как тонкими ниточками её потаённая улыбка окутывает всё вокруг. Ни Рушана, ни Вера Ивановна улыбку не видят, но ощущают, да только принять не могут. Оттого первая озадачена, а вторая злится и раздражена. Ну и пусть, решает Таня, тут я им точно ничем помочь не могу.