Я стоял. Ближайший меч лежал по ту сторону колодца, в десятке метров. Шея – вот она. Успею ли?
Ева обернулась:
– Чапа забыл как прятаться? Ева хочет играть. Если Чапа будет плохо играть, Ева накажет Чапу.
Я спрятался за кладовкой, но запах разложения погнал меня дальше. Конюшня не подошла шумом: лошади внутри фыркали и перетаптывались, а мне требовалась тишина. В конце концов я оказался за кухней. Ева выдвинулась искать меня слева – я обошел строение справа. Побродив по двору, Ева двинулась вправо – я спрятался слева. Так повторилось несколько раз.
Игра дала пищу для размышлений. Беляки сильны и быстры, но другие способности у них не развиты. Впрочем, Ева меня как-то почуяла в подземелье. Возможно, угроза жизни обостряет чувства, а погружение в детство, которого у беляков не было, – сводит на ноль. Или беляки не могут сосредотачиваться на двух вещах одновременно.
Последнее стоит обдумать и запомнить. Когда настанет время решающего взмаха мечом, эта подробность может спасти жизнь. Мою жизнь.
Еве надоело нерезультативное хождение. Она прыгнула на крышу, оттуда перемахнула на другую, и в какой-то миг мне не удалось скрыться за спасительной стенкой.
– Ева увидела Чапу! – разнесся ликующий вопль, слышимый, наверное, и в стране башен.
Тон сразу сменился:
– Разве можно передвигаться, когда прячешься?
Я вышел из-за стены:
– Конечно, можно. Было бы нельзя, я предупредил бы заранее.
– Ты обманул! Ты не сказал главного, и Ева, когда пряталась, всегда сидела на месте!
– Даже в этом случае Ева почти всегда выигрывала.
– А должна – всегда!
Казалось, меня ждет судьба Рябого. Игрушка надоела – ее ломают.
– Из кладовки плохо пахнет. – Ева поморщилась. – Выбрось мертвяков за стену. Только не там, где ворота, а по другую сторону.
А то я не догадался бы. Кстати.
– Раб смеет напомнить Еве, что когда мы уедем за новым Адамом, провизия останется без присмотра, ее растащат.
– Будущие рабы соберут и принесут еще.
Проблемы в этом Ева не видела. Ее дело – приказать себя накормить, а где рабы возьмут продукты – дело рабов. Подход ужасный и в высшей степени логичный. Каждый занят своим делом: Ева командует, рабы выполняют. Не подкопаешься. Если рабы приказ не выполнят, их накажут. Тоже все логично.
Пока я выполнял приказ, Ева лениво глядела в небо. Узнать бы ее мысли…
Там могло не оказаться никаких мыслей. Взгляд был пустой, ничего не выражающий.
Впрочем, с таким же взглядом Ева убивала. Если сейчас внутри мысли об этом, лучше о них не знать. Все равно сил на противодействие у меня не хватит.
Когда я отмылся после грязной работы, Ева распорядилась:
– Есть хочу. Принеси чего-нибудь быстро и много.
Я помчался исполнять новый приказ.
После ужина Ева развалилась на сене:
– Иди сюда.
Как она уже говорила, делать хозяйке приятное – обязанность раба. Я вновь приступил к «глажке и выжимке»: сначала, как обычно, в сторону успокоительного «утешения» – и до опустошительного дело не дошло, Ева заснула.
***
Возможно, все беляки спали подолгу, больше чем люди. Сравнивать не с кем, да и не хочется. За последние дни я отъелся, отдохнул и просыпался, как правило, раньше Евы. Ее сон был чуткий, мне приходилось делать вид, что тоже сплю. Любое неаккуратное движение – и меня куда-нибудь пошлют. Или, наоборот, позовут. Лучше полежать, пока время есть.
Вот так и становишься глупым и ленивым. Как говорится в пословице, «с кем поведешься…»
А еще, как я понял, Ева не хотела, чтобы я занимался хозяйством самостоятельно – то есть, без присмотра. Я этим беззастенчиво пользовался – отдыхал вволю. Когда с приходом нового Адама пара восстановится, лафа закончится, а пока на рабство жаловаться не приходилось. Ну, разве что убьют за лишнее слово или неправильный жест, а в остальном – сносно. Будучи свободным, столько есть и спать (не «или», а именно «и») мне практически не доводилось.
Незаметно пролетела ночь. Начавшееся с завтрака утро закончилось очередным «иди сюда». Так как уехать вновь не получилось, я гнул выработанную линию:
– Чапа вспомнил еще одну игру.
Что-то обязательно сработает. Не хватит реальных игр – придумаю. Не может быть, чтобы во время игр впадающий в детство разум не допустил ошибки.
Ева перевернулась на спину, на меня поднялся радостный взгляд:
– Ева слушает.
Она перехватила мою руку и опустила себе на грудь – мол, говори, а от дела не отвлекайся.
Отторжение, которое было еще вчера, а несколько дней назад просто сводило с ума, плавно сходило на нет. Память затирала плохое, и если в миг раздражения Евы я видел в ней кровожадного орка, то в остальное время передо мной сверкала прелестями прекрасная эльфийка. Это действовало на нервы и прочие части организма. Возможно, не будь Ева столь ленива и прояви она какую-нибудь инициативу, что-то всколыхнулось бы. К счастью, Еве такое в голову не приходило, и я мог быть за себя спокоен.
То, что мне приходилось гладить ее и всячески ласкать, роли не играло, передо мной лежала не женщина, а белячка – очень похожий на человека враг рода человеческого. Я не забывал этого ни на минуту.
Ее кожа под моими пальцами – неестественно чистая, гладкая, абсолютно белая. Несколько дней на солнце – а ни тени загара. Неужели первоначальные догадки верны, и Ева – нечто созданное искусственно, плод труда неизвестного психа-гения от механики, кибернетики и бионики, и кожа ее – не настоящая, а какая-нибудь силиконовая? Что же тогда внутри?!
В чем сомневаться не приходилось, так это в наличии сердца и теплоты организма. Сердце стучало. Оно реагировало на мои действия. Дыхание Евы сбивалось, кожа краснела, но не от солнца, а исключительно от удовольствия.
Не переставая гладить, я «поделился опытом», придуманным тут же:
– У нас была такая игра. Хозяин и раб на время менялись местами…
– У тебя были рабы?
– Когда я говорю «у нас», то имею в виду…
«Все человечество». Скажу так – и голова полетит с плеч. Обезьяны не должны равнять себя с людьми, только жизни людей имеют значение. А как же сказать? «Весь обезьянник»? Какое производное от «обезьяны» подойдет к случаю?
Вон оно как: наш язык даже не предназначен для признания других общностей равными себе. Мы – человечество, а остальные твари (от смысла «сотворены») – просто твари (в другом, обидном смысле) по сравнению с нами. Кто круче – тот и прав. Сейчас правой была Ева. Всегда.
– Имею в виду всех, – закончил я. – Говорят, в такие моменты приходят очень интересные ощущения и новые мысли.
– Ева не поняла. В чем здесь удовольствие?
– А в чем удовольствие от пряток?
– В выигрыше. Ты проигрываешь – Ева получает удовольствие. Какое удовольствие она получит, если на время будет вынуждена обслуживать раба?
– В этом и дело! Поставить себя на место другого…
Опять едва не вылетело неприменимое в условиях чужой правды слово «человека». Я просто повторил:
– На место другого – это само по себе сильное ощущение.
– Ева еще поняла бы, если б Чапа был нормальным самцом, и вот это, – в мою сторону дернулась ее рука (настолько быстро, что я засек лишь смазанное движение), и предметы моей физической гордости оказались в плену чужой ладони, – висело бы не для украшения и поливки. Отдаться рабу как рабыня – это Ева попробовала бы, но ты ни что не годен.
Ладонь Евы разжалась и вернулась на место. Я сидел ни жив ни мертв. После жарких и, главное, регулярных любовных баталий с Зариной организм вырабатывал все необходимое в нужном объеме и удивлялся, что выработку не используют по назначению. Душевные вопросы его не волновали. Если в понятие «обслуживать» Ева однажды внесет активные ласки, то я не ручаюсь…
Черт бы побрал мое тело с его собственными идеологией и запросами! Эти запросы проснулись и ворочали сонной головой, как медведь в конце зимы: «Уже весна или мне почудилось?»
Я вскочил и помчался прочь, на ходу крича:
– Новая игра! Догонялки! – Только бы Ева не заметила, что медвежья спячка висит, как говорится, на волоске, то есть практически уже не висит. – Нужно догнать другого и дотронуться, например, до его спины, и тогда догонять должен тот, кого догнали!
Ева дослушала пояснения и лишь тогда бросилась вдогонку.
– Поймала!
Удар в спину опрокинул меня на траву. Пришлось совершить кувырок, чтоб ничего не повредить: лучше чуть-чуть помять много мышц и костей, чем сильно – одну. Встал я с трудом, потирая ушибленное.
Ева улыбнулась:
– Догоняй!
Будь я птицей, у меня получилось бы. Как-то раз в детстве я выстрелил из рогатки в летавших над головой стрижей. Мне казалось, что я с рогаткой – охотник, а птицы, соответственно, – дичь. Ага. Запущенный мной шарик от подшипника разогнал птиц, затем две из них с разных сторон подлетели к несущемуся снаряду, поняли, что он неопасен и несъедобен, и продолжили заниматься привычным делом – кружить и выяснять между собой отношения или делиться сплетнями – или что они там, в вышине, обычно делают. Для меня в этом стало откровением, что не я был охотником. Мой снаряд – для человека опасный и, бывает, смертельный – птицы не восприняли серьезной угрозой. Все мои усилия, оказались, перефразируя поговорку, стрижам на смех. Выводы я сделал правильные: можно быть сильным, а можно быть быстрым. А лучше быть умным, чтобы понимать это и как-то использовать.
Новая игра Еве понравилась до чрезвычайности – приятно быть непобедимой. Догнать ее не удавалось и не удалось бы до конца жизни. В плане скорости мы с ней были, так сказать, в разных весовых категориях. Иногда, дразня меня, Ева не торопилась, и когда я оказывался рядом, отпрыгивала метров на десять в сторону или на три-четыре вверх – на крыши крепостных построек, откуда она могла путешествовать с одной на другую не слезая вниз, и останавливало лишь то, что большинство крыш на бег по ним не рассчитывались.
Запыхавшись, я взмолился:
– Ева знает понятие форы?
– Чего?
Не знает.
– Когда кто-то заведомо сильнее или быстрее, он дает другому больше времени чтобы убежать или спрятаться.
Ева подумала и кивнула:
– Хорошо, давай играть с форой. Чапа может догнать Еву на расстояние в два шага.
Мы сыграли, это ничего не изменило. Мощный прыжок Евы уносил ее практически у меня из рук.
Выиграть не получалось и не получилось бы, но игра того стоила. Можно узнать пределы возможностей беляков. Пусть не всех, а конкретной Евы, но это уже немало. От нее зависели мои жизнь и свобода.
И оттого, что выяснялось в игре, мне на душе становилось все гаже и гаже.
Я предложил новые условия:
– Пусть Ева стоит спиной, когда я ее догоняю.
– Тогда Ева тебя не увидит, – озаботилась Ева.
Значит, в активной игре (вместо которой я по аналогии представлял схватку) на слух Ева в такой же мере, как на зрение, не полагается. То есть, зрение – главнее. Это уже кое-что.
– Я побегу издалека, а Ева пусть убегает в любой момент, когда захочет, мне больше не нужна фора.
– Без форы ты даже не приблизишься к Еве.
– Пусть Ева убегает в самый последний миг, тогда будет интересно. Самое важное в игре – это…
– Удовольствие! – перебила Ева.
– Не только. Еще больше – впечатления. Когда вспоминаешь приятно проведенное время, то особые впечатления дают не постоянные выигрыши, а, например, как выиграл в тот момент когда чуть было не проиграл.
То, что выглядело игрой, для меня игрой уже не было. Для Евы – было. Отвернувшись, она дождалась моих приближавшихся шагов и сорвалась с места, когда между нами оставалось примерно четыре шага. Это был минимум, на который хватило ее нервов. То есть, подпускать меня ближе она боялась.
Это тоже информация. Однажды выиграть – в большом смысле – мне позволит знание именно таких мелочей
– Есть еще похожая игра, – сказал я. – Сейчас сделаю реквизит.
– Чего?
– Снаряд.
– Наряд?
Ева не знает снарядов. Это важная информация.
Узнать бы, что она знает. Пули? Яды? Заклинания? Бластеры и вакуумные бомбы?
– Снаряд – это чем Ева и Чапа будут кидать друг в друга, а правила игры такие же, как в догонялках: нужно убегать, чтобы второй не попал.
Снарядом выступила рубаха одного из убитых, многократно перевязанная веревкой таким образом, что превратилась в подобие мяча.
Сначала, когда идея только появилась, я хотел использовать в этом качестве обычный сапог, но здравый смысл восторжествовал, и только поэтому обошлось без членовредительства. Первым же ударом мяча Ева едва не свалила меня с ног. Даже не верилось, что такое возможно. Вроде бы, обычная тряпка, а боль – как если вместо волейбольного мяча в спину прилетел со всей дури запущенный баскетбольный.
От моих бросков Ева легко уворачивалась. Еще бы, если ей даже стрелы не помеха. Но я, опять же, обращал внимание на мелочи. Спиной ко мне Ева больше не поворачивалась. Можно отметить это, как еще одну возможность для атаки. Копье, стрелу, нож или камень со спины Ева может пропустить, а это – временное выведение из строя для приближения к ней и решающего удара по шее.
– В эту игру можно играть на конях, – сообщил я как бы между прочим.
И на этот раз – сработало!
– Седлай, давно пора ехать.
Только бы меня не сделали виновным в задержке. Я помчался в конюшню.
– Ты говорил, что для путешествия знаешь и другие игры, – донеслось вслед.
– Много! – уверил я.
Сборы заняли несколько минут, все давно было продумано. Две лошади – для нас, еще одна – под поклажу. Заготовленные сумки с продуктами несколько дней дожидались в углу конюшни – чтобы не пропахли трупами в кладовке. Вскоре я вывел лошадей, и только тогда Ева вспомнила про одежду.
– Где вещи Евы?
Я развел руками:
– Чапа не видел.
– Найди и принеси.
Я бросился исполнять.
Вещи Евы как сквозь землю провалились. Я обошел и перерыл все. «Княжеские» апартаменты – комната воеводы, в которой позже хозяйничал «князь» Хотей, а еще позже, скорее всего, ночевала царица – ничем не порадовали. Мне кажется, вещи и флаг беляков царица спрятала или забрала с собой. Про намечавшийся финт Терентия с флагом она слышала и, значит, могла тоже подумывать о таком обмане.
Как сообщить Еве об отрицательном результате? Мои метания после решения об отъезде раздражали ее, об этом говорил ее недовольный вид. Еще немного, и она найдет, кого обвинить во всех бедах.
Я вышел к ней с опущенной головой и, глядя исподлобья, объяснил:
– Кто-то украл вещи и флаг Евы, пока она и Чапа сидели в подземелье.
Казалось, настала последняя минута моей жизни. В глазах Евы полыхнуло, ее кулаки сжались…
– Пусть только попадутся мне.
…И кулаки разжались.
Пронесло. Не завидую тем, у кого с собой окажутся вещи крестоносцев.
– Принеси и покажи вещи и оружие мертвяков.
Следующие полчаса мы подбирали Еве наряд. В ней проснулась настоящая женщина. Что-то откидывалось как длинное, другое оказывалось широким, третье – некрасивым. Выбор остановился на льняном исподнем и кожаных доспехах, собранных, как говорится, с миру по нитке. Голову увенчал шлем. Не думаю, что для безопасности, просто шлем поразил изяществом, а беляки, как я уже понял, любили все красивое. Шлем был легким, напоминая обычную остроконечную шапку, лицо не защищали ни наносник, ни нащечники, а затылок и шею не прикрыва…
Рано обрадовался. В ворохе снаряжения нашлась и была прикреплена к шлему небольшая чешуйчатая бармица для защиты шеи. Сильному точному удару по неподвижной мишени она не противостоит, но кто даст мне сделать его – сильный, точный, по неподвижной мишени? Моя задача усложнилась. Когда представится момент, закончить дело единственным ударом будет непросто.
Из оружия Ева взяла длинный меч и красивый нож. Ни лук со стрелами, ни копье, ни метательные ножи или топоры Еву не заинтересовали. Действительно, зачем что-то кидать в противника, если скорость приближения беляка к врагу сравнима со скоростью полета копья? Проще допрыгнуть и проткнуть мечом или сломать позвоночник.