– Я посмотрю младенца, а вы перенесите сэра Гортрана в комнату на постель. Ничего не трогайте...
Ребенок слабо пискнул у меня в свертке, и я бросилась с ним на кухню, смела рукой все со стола, укладывая малыша, посиневшего от холода. Но он дышал и на умирающего совсем не походил. Я послушала сердечко, пошевелила ручками и ножками. Пока что его жизни ничего не угрожало, если только не будет осложнения после пребывания в холодной воде. А вот Гортран… с таким ранением может не выжить.
– Мардж! – крикнула я, и женщина оказалась позади меня.
– Разотрите малыша жиром, помассируйте ручки и ножки, заверните в одеяло и дайте козьего молока. А я посмотрю сэра Гортрана.
– Боже, какой малютка! Кто мог с ним так обойтись? Гортран сказал, его хотели утопить!
Я сама не знала, какая тварь могла так поступить с младенцем, но очень надеялась, что, когда советник придет в сознание, он расскажет нам об этом. Рана Уэлча была очень серьезной, и я в растерянности не знала, что мне делать. Здесь нужна операционная и условия стационара, нужен антибиотик. Если задеты жизненно важные органы, нужна интенсивная терапия. Ничем подобным здесь даже не пахло. Я посмотрела на Мардж, которая качала уснувшего малыша, а передо мной лежал несчастный Гортран, у которого начиналась лихорадка по неизвестным мне причинам. Слишком рано для заражения крови. Слишком стремительно. Если только лезвие не было чем-то смазано. Чем-то ядовитым. Я смочила губы Гортрана, мечущегося в лихорадке, водой и растерла ему грудь и ладони уксусом, вспоминая, что именно так советует поступить «народная медицина». Но жар не спадал. И я не могла ему помочь. Никаких лекарств, полная беспомощность. Только смотреть, как он умирает, прикладывая повязки к ране и не зная, чем ее продезинфицировать кроме спирта или прижечь раскалённым железом. Но рана колотая, и мне надо знать – нет ли повреждений внутри…
«Ему поможет Памир-трава» и вздрогнула всем телом. Обернулась по сторонам. Как будто услыхала, как это кто-то сказал вслух, но рядом стояла обеспокоенная Мардж, а Арсис сидел на табурете и зачем-то выглядывал в окно. Последнее время он вел себя очень странно. Словно чего-то боялся. Потом вдруг подскочил с табурета и оттащил Мардж в сторону.
– Надо унести его отсюда. Он умирает. И если умрет прямо здесь, виноваты будем мы. Нас казнят за убийство главного советника герцога.
Он не сильно старался говорить тихо, и я слышала каждое его слово, выдавленное с шипением и доносящееся до меня чуть ли не эхом.
– Морган этого не допустит.
– Морган уже давно не тот мальчишка, которого ты выкармливала. Не тешь себя иллюзиями.
– Где мне взять Памир-траву? – спросила я, и они оба замолчали, повернули ко мне головы.
– Зачем…зачем она вам? – тихо спросила Мардж, ее голос чуть дрогнул.
– Она должна ему помочь. Надо собрать головки цветов, заварить и, смешав с жиром, смазать раны. Жар спадет и, если лезвие было отравлено, яд будет нейтрализован, – ясно и четко ответила я и ощутила, как по телу пробежала волна суеверных мурашек. Голос мой, слова мои. Я говорю… Но никогда раньше ничего подобного я не знала. А теперь знаю. Даже знаю, как сцедить отвар и в каких количествах дать больному.
– Памир-трава растет… на…на кладбище, – тихо сказала Мардж.
– Не на кладбище, а у дороги, у старого дуба, где похоронена сожженная ведьма. – сказал Арсис и с яростью на меня посмотрел. – Туда никогда и никто не ходит. Это место проклято. А трава ядовита, и руке человека запрещено ее касаться. Говорят, кто тронет – тот умрет.
– Мне нужна эта трава. Иначе умрет он. Где находится старый дуб? Как туда идти?
Они переглянулись, и в этот раз я увидела страх даже в глазах Мардж.
– На окраине леса. За грядой камней. Это место опечатано и заговорено монахами. Не стоит туда ходить, Ждана. Там опасно.
– Чем? Тем, что кто-то когда-то сжег невинную женщину и закопал ее кости? А остальные боятся похороненных мертвецов и растущих там цветов?
– Там даже звери не рыскают, и трава как будто выжжена, а на дубе нет ни единого листика. Проклятое место!
– Глупости. Как туда дойти? Это далеко?
– Нет… не так, чтоб далеко. Если отсюда через поле к лесу идти, то надо на пригорок подняться. Дуб отсюда видно… точнее, его голые ветки.
– МАРДЖ!
– Что? Если эта трава может ему помочь, то пусть принесет ее. Не ты ли сказал, что, ежели он умрёт, мы понесем наказание? Так дай ей спасти его!
– А если сорвет травы и сама… того?
– Бред! От просто сорванной травы никто не умирал, а есть я ее не собираюсь.
Малыш заплакал, и я взяла его у Мардж на руки, снова осмотрела. Кожа младенца порозовела, дыхание чистое, посасывает свой пальчик и жалобно хнычет. Голодный бедняжечка, такой сладкий. Глазки голубые и реснички длинные…. Как бы я хотела, чтоб и у меня такой малыш появился, чтоб вот так на руки взять, к груди прижать… «У вас, к сожалению, не может быть детей».
– Дайте ему козьего молока.
Отдала младенца Мардж и сглотнула горький ком в горле.
– Его надо кому-то подбросить, а не молоком поить. – проворчал Арсис. – Не дай Бог его здесь найдут! Отнеси его в город, Мардж, или выбрось возле леса.
– Выбросить ребенка? Ты в своем уме?
– В своем! Слушай, что говорю, иначе быть беде!
– Хватит каркать, как ворон старый. Молока лучше принеси. А завтра я найду родителей малыша и отдам его им.
– Дура! Тебя обвинят в том, что ты его украла, как ты не понимаешь?!
– Это ты уже совсем из ума выжил. Молоко неси!
Я набросила накидку с капюшоном, взяла небольшое лукошко и пошла в сторону леса. Сейчас не стану задавать себе вопросы – откуда знаю про траву эту. Потом подумаю. Или совсем думать не стану. Главное найти ее, заварить и дать Гортрану, смазать его раны.
«Надо еще корни сон-травы найти и ласхар-цветка, чтоб сил быстрее набирался» – остановилась и голову вниз опустила на мелкие белые цветочки с узкими длинными листьями. Наклонилась и нарвала цветы, бросила в корзинку. По мере того, как приближалась к лесу, ветер усиливался и трепал капюшон с подолом моего платья. Воздух стал прохладным и насыщенным. К утру точно начнется гроза. Надо успеть. Я вышла к каменной гряде и увидела на фоне неба, освещенного луной, ни облачка… и я не знаю, отчего решила, что скоро гроза с дождем начнутся. Чем ближе я подходила к камням, тем сильнее дул ветер. Где– то на ветках закричали вороны и, взметнувшись вверх, пролетели над моей головой.
По коже пробежался ворох мурашек, и я боязливо оглянулась по сторонам. Неприятное место. Нагоняет тоску, и хочется развернуться и прочь бежать что есть силы. Арсис был прав. Везде раскинулись деревья с пышной кроной, а здесь словно круг выжжен, ни одной травинки, на дереве мощном и высоком ни одного листика. И по самому кругу камни выложены и кресты стоят, отгораживая место от всего леса. Я в круг ступила, и ветер вдруг стих. Точнее, я видела, как шатаются за кругом деревья и волнами переливается трава, но шевеления воздуха возле меня не происходило. Кровь стала холодеть в венах в полном смысле этого слова, я ощутила, как под кожей становится холодно и в горле сохнет. Еще никогда я не испытывала такого сокровенного и необъяснимого ужаса, и в то же время поздно отступать и бежать. Я здесь и должна сделать все, чтобы спасти Гортрана. Сделала шаг в сторону дуба, затем второй. По голой земле прокатились сухие листья. Я посмотрела на ветки, сплетенные между собой, похожие на многочисленные руки, вздернутые к небу… Я сделала еще один шаг и судорожно глотнула холодный воздух. Возле бугрящихся выпяченными жилами корней виднелись светло-сиреневые цветы, похожие на маки. От них исходил сильный запах, напоминающий аромат лилий. Я приблизилась к цветам и вдруг ощутила, как змея на моей руки нервно метнулась. Одернула манжет и посмотрела на запястье, покрытое едва затянувшимися шрамами. Тварь искусала меня до ран после последнего прихода Моргана. Может, она предупредить хочет, что если цветов нарву… то…
«Если приложить Памир-траву, даже шрамов не останется, и змея притихнет»… Не голосом, нет. А скорее, просто собственным пониманием и знанием этой истины. Боже! Откуда я все это знаю?! Кто я? В чьем теле нахожусь?! Или я окончательно сошла с ума? Когда я приблизилась к дереву вплотную, змея на моей руке металась по кругу, тянула кожу, шевелила языком. Словно боялась, словно готова была взобраться мне в кость и спрятаться там. Я наклонилась и боязливо обхватила цветок, стараясь не коснуться якобы ядовитых шипов, но шипы оказались мягкими и совершенно не ранили. Я принялась рвать сиреневые головки и бросать в корзину. Удушливый запах забивался в ноздри, навязчиво окутывал и словно дурманил, но я все еще была жива и прекрасно себя чувствовала. Смяла один из цветов пальцами и приложила к шраму на руке. Змея взметнулась под кожей, судорожно задрожала и застыла, а рана начала затягиваться.
Мне это снится! Так не бывает. Это претит всем законам медицины! Я сильно ущипнула себя за ногу и дернулась от боли, а шрамы на руке исчезали на глазах, и змея теперь походила на обыкновенную татуировку, а не на живую тварь с трепещущим жалом. Я нарвала цветы и посмотрела на сам дуб. На его коре были вырезаны какие-то символы… Странные иероглифы, похожие на древние наскальные письмена.
«Изыди нечисть. Затаись под землей. Пусть кости твои рассыплются в тлен, пусть плоть твоя никогда не нарастет мясом на них, пусть волосы твои обратятся в траву и иссохнут, и ничто живое не приблизится к тебе. Пусть сердце твое станет камнем. А душа навечно будет заперта в сухих ветках и не найдет себе покоя. И если прорастет травой грех и зло твое — пусть рука человека его не коснется. Никогда.
Будь проклята, Клеменция Блэр. Пусть прах твой забыт будет людьми на века. Аминь!»
Я сделала шаг назад и сдавила ручку корзины ладонью. Клеменция Блэр… та самая, которая наслала проклятие на весь род Ламбертов? И эти иероглифы... почему я смогла их прочесть?
Где-то вдалеке послышались крики, и я обернулась в сторону поля… По телу не то что прошла дрожь страха, оно заледенело от ужаса – к дому мельника приближалась толпа людей. Они шли из Адора через поле, с факелами в руках, вооруженные палками, вилами и топорами. Подхватив юбки, я бросилась обратно… Людские крики заглушил рокот грома, и небо разрезал неоновый зигзаг молнии. Мое предчувствие меня не обмануло.
– Тааам…. там люди! Они идут сюда!
Я задыхалась, согнулась пополам, переводя дух, облокотившись о косяк двери. Арсис в ночном колпаке подскочил к окну и выпучил глаза, полные ужаса.
– Надо уходить! Немедленно! – заорал он и схватил Мардж за плечи. – В лес. Переждать бурю или идти в Огрон к моей сестре!
– Куда уходить? У нас младенец и раненый!
– И что? К черту всех! Они нас здесь живьем сожгут или на вилы посадят! Надо собрать еду и валить отсюда!
Мардж ударила мужа по щеке, и в тишине пощечина прозвучала, как звук разорвавшейся бомбы.
– Прекрати истерику! Ты никогда не был трусом, или это возраст делает из тебя жалкого шакала?! Твои сыновья голову сложили на войне, их отец не может быть трусом! С нами ребенок и раненый. Мы их бросим? Сначала подумай, где их спрятать, а потом будем оборонять наш дом. Где твой арбалет? С мельницы можно с десяток положить! Если ты не станешь, то это сделаю я.
Он смотрел ей в глаза и тряс головой, то ли отрицая, то ли соглашаясь.
– Я отсюда не уйду, Арсис! Ты можешь уносить свой старый зад и жить потом вместе со своей гнилой совестью в обнимку. А я собираюсь надрать пару задниц.
Такая маленькая и такая сильная женщина, у меня сердце сжалось от восхищения и уважения к ней. Мардж повернулась к Оливеру.
– А ты беги в Адор. Герцогу скажи, что она в опасности! Давай! Может, успеет он и спасет нас всех!
– Нам бы пара рук не помешала, Мардж! Куда его отсылаешь?
– Нам сейчас пара ног не помешает. А руки его тебе помогут совсем ненадолго. Пусть бежит что есть мочи во дворец. Беги, Оли, беги. Как можно быстрее и осторожнее… чтоб этим фанатикам не попался.
Перекрестила паренька и, закатив рукава, пошла в чулан. А он мою руку взял и к губам поднес, не поцеловал, нет, только носом повел над кожей и прочь побежал, скрылся за воротами.
Я к раненому бросилась. Если мои неизвестно откуда взявшиеся знания не лгут, то Гортран должен встать на ноги. Схватила кружку, набрала кипящей воды из чана на печи, сложила в миску головки Памир-Травы и залила кипятком. Если все это правда, то скоро с нами будет советник… и я почему-то верила, что он нам поможет. Я еще во многое верила. Я еще не избавилась от никчемной наивности своей реальности и своего мира, где жить было, оказывается, намного проще, чем здесь.
Мы остались вдвоем с Мардж. Арсис наверху, и на него рассчитывать не приходится, только молиться, чтоб подольше продержался там. Теплилась надежда, что Советник очнется. Но в это с трудом верилось. Советник был плох. Его рана загноилась, и от нее разошлись багровые лучи, как будто зараза распространялась со скоростью звука и заражала его кровь. Все капилляры выступили под кожей и выделялись бордовой паутиной. Я смазала рану варевом из цветов с едким запахом, от которого щипало глаза, размазала по спине, по жутким «лучам» и наложила сверху повязку. Пощупав пульс, тяжело вздохнула. Едва слышны удары сердца, кожа похолодела. Жар не спал. Он бушевал внутри, и конечности холодные от сужения сосудов. Страшно признать, но Гортран умирает, и осталось ему совсем немного. Я не в силах что-либо изменить, а мои галлюцинации насчет Памир-Травы могут быть всего лишь галлюцинациями.
– Элизабееет! Надо ворота подпереть мешками с мукой. Забаррикадируемся на мельнице. Там безопасней всего. Внизу подвал, и оттуда есть лаз наружу.
– Гортрана нужно перенести в безопасное место.
– Он уже не жилец, – сказал Арсис, держа в одной руке арбалет, а в другой колчан со стрелами.
– Пока человек дышит, он жив, а значит, имеет право на сострадание и спасение.
– Сострадать должны были вы, когда прекрасно понимая, что ваше присутствие подставит нас, вы пришли жить у нас в доме!
– У нее не было выбора. – сказала Мардж с упреком.
– Был! Миледи предоставила его ей.
– Это не твое дело, Арсис!
– Еще как мое! Из-за нее мой дом осадили эти безумцы, и я вынужден защищаться… когда ни в чем не виноват.
Я приблизилась к Арсису и посмотрела ему прямо в глаза:
– Вы правы, я должна была позволить ей заманить себя в ловушку, ради вас. И даже сдохнуть. Так было бы, наверное, справедливо. Простите, что я этого не сделала. Но если в вас нет самопожертвования, почему оно должно быть во мне? Или это двойные стандарты?
Он нахмурился, не понимая значения моих слов, а мне было плевать, что он понимает, а что нет. Меня трясло от осознания, что по-своему он прав и… я тоже думала только о себе, оставаясь в их доме. Но если я это признаю вслух, то у меня не останется ни единого шанса выжить.
– Вы единственный здоровый мужчина здесь, и вместо того, чтобы ныть, берите ваш арбалет и защищайте ваш дом. Пусть они пришли из-за меня, но они пришли на вашу территорию и, если уйдете — ваш дом никогда больше не будет вашим. Они отберут его у вас, как и ваше имя, как и славу ваших сыновей.
Как ни странно, но мои слова возымели действие, взгляд Арсиса потух, он отпрянул назад.
– Помогите перенести Гортрана и идите наверх.
Кивнул и пошел за женой, но ветер донес до нас крики толпы, как будто к дому приближался рой пчел. Он нарастал и заставлял кровь стыть в жилах. Нет ничего страшнее толпы. Это стихийное бедствие, способное смести все на своем пути.
– Они уже здесь!
– Иди… делай то, что должен! Мы все сами…
Мельник кивнул и помчался наверх по узким ступеням.
– Сначала забаррикадируем ворота, потом перенесем Советника.
Спотыкаясь, путаясь в юбках, мы таскали мешки к воротам, заваливая вход во двор. От тяжести тянуло низ живота и темнело перед глазами. Но силы брались из ниоткуда, вместе с каким-то сумасшедшим желанием выжить. Именно здесь и сейчас. Не погибнуть так глупо… так неимоверно глупо от рук толпы. Умереть, когда его нет рядом. Где ты, Морган Ламберт? Неужели забыл ту, кого называл своей? Или ты решил от нее отказаться и дать ей сдохнуть?