1. Варвара Ильинична
Варвара Ильинична лепила из пластилина "кукол, кошек и собак". Каждую свободную минуту, когда не надо было забирать внука из садика, когда не думалось о том, что подарить невестке Даше на день рождения, когда не пеклись блины, и не варилась каша, не вязались носки с помпонами и варежки в пару к ним, она лепила. Поначалу из зелёного - только зелёный оставался ещё в игрушках давно выросшего сына. Это потом сын с улыбкой подарил матери огромную коробку пластилина. И кукол становилось всё больше. Варвара Ильинична, пережившая в один год смерть мужа, а следом - мамы и отца, самозабвенно лепила маленьких смешных человечков, представляя их до пуговки, до складки на оборках юбки, до морщинок вокруг глаз. Они все смеялись, улыбались, или смотрели светло и грустно.
Сначала она лепила и плакала, или подолгу сидела, глядя на окна в доме напротив, но не видела ничего. Только жизнь та, что осталась в прошлом, её прошлом, плыла перед глазами. Плыла днями, ночами, бессонными, с прорезавшимся зубом у Алёшки, с неурядицами на службе у Стёпы, мама звонила - пора ехать на дачу... На работе - летальный исход на операции в её отделении, бедный Жилетьев тогда совсем почернел от переживаний, не мог простить себе, но такие раны, парень тот страшно разбился на мотоцикле. А Стёпа... у Стёпы случился инфаркт, не откачали.
Варвара Ильинична встряхивала седой головой и решительно склонялась над куском пластилина. Дрожавшие тонкие пальцы согревали его, выравнивали, делили, обкатывали на деревянной доске. Быстро краем ногтя наносились выпуклости и складки, незаметные чёрточки и морщинки. На какое-то мгновение Варвара Ильинична задумывалась, и человечек вдруг получал сюртук. Мятый, с оторванной пуговицей. А взгляд у человечка виноватый и славный. Он музыкант, да, он музыкант. Настройщик! Варвара Ильинична улыбалась и кивала сама себе.
Одинокие, пожилые, молодые, дети, старушки с зонтиками, дедки с тросточками, ворюга с фиксой, фонарщик с бородой, а также мопсы, таксы, коты всевозможных мастей от рыжих до мраморных и черепаховых, обезьянка клоуна, проживающего в мансарде... Но клоун появился позже. Тогда, когда появилась мансарда и шапито.
Фигурки странным образом терялись. Потом оказывалось, что они разбросаны по всем углам и щелям. Варвара Ильинична сначала думала, что сама разбросала их, ругала себя. Находила, порой в сердцах выметая веником в мусорное ведро. Потом жалела и вновь расставляла по местам - на полки, этажерку, в библиотечный шкаф...
Но человечки опять терялись.
А потом вдруг под столом, в закутке у батареи, отыскалась целая улица. Варвара Ильинична потянулась за упавшим на пол ножом. Отодвинула коробку из-под пластилина, другую... и замерла, разглядывая шалаши, домики, загородки, и узнавая в них карандаши, фломастеры, носовые платки, спицы и кубики внука. Жители с криками разбежались в разные стороны. Этот крик... Ей показалось, что это мыши. Она закричала и забралась на диван с ногами. А под диваном - собрались все-все человечки зелёного цвета. Варвара Ильинична увидела их в зеркале напротив, когда они, зажав от страха рты ладошами, не пикнув, смотрели на тех, которых нашли под столом.
Оказалось, те, что под диваном, считали себя особенными, близкими родственниками к чудесным ёлочным игрушкам. И называли свою улицу Улицей ёлочных игрушек. Так было написано в петиции, торжественно врученной хозяйке мира.
- Но причём тут ёлочные игрушки?! Они совсем не зелёные! - всплеснула руками новоиспечённая хозяйка мира в лице Варвары Ильиничны, сев на колени возле дивана, то заглядывая в пыльную темноту, то читая петицию.
- Ёлки... ёлки - они ведь зелёные, - сказал, улыбаясь, дядя Стёпа Великан.
Варвара Краса тоже улыбнулась и кивнула. Стёпу Варвара Ильинична слепила первым, а потом Варвару Красу Длинную Косу. Они оба были зелёного цвета, самыми корявыми и самыми любимыми, напоминали Варваре Ильиничне себя саму и мужа, когда они только познакомились. У Стёпы нос был как у мужа, с горбинкой, а Варвара вместо косы носила короткое каре. Так было и в жизни - придя в отделение челюстно-лицевой хирургии, Варвара Ильинична косу обрезала.
Пока хозяйка пластилинового мира приходила в себя и разглядывала их, будто видела впервые, жители зелёной улицы и вытолкнули из-под дивана таксу с прилепленной на бантик к шее петицией. А вскоре и сами выбрались на свет и заголосили:
- А ещё нам нужна одежда, ходим в рванье, живём в шалашах...
- Ботинки!
- Туфли, как у вас!
Тут Варвара Ильинична совсем расстроилась. Ну как она могла упустить, конечно, нужна одежда... и дома, и обувь.
- Мои хорошие, ну как же так, как же вы... мои хорошие... - шептала она.
И открыла производство посуды для своего народа. Чертила улицы и планировала здания. Комкала листы, начинала снова. Первый дом получился кривой и завалился на второй день - поставили слишком близко у батареи и пластилин поплыл. Однако следующий дом устоял, и строительство продолжилось. Но Варвара Ильинична совсем устала раскатывать брёвна и стропила, к тому же, это было скучновато, и конца и края не виделось. Она задумалась. Пекла как раз пирог с яблоками, стала доставать его из духовки и вдруг вытерла руки о полотенце, улыбнулась и отправилась лепить каменщиков. Показала им, как вырезать кирпичи из брусков пластилина, и вскоре целая артель смешных ухватистых мужиков принялась изготовлять строительный материал... Так появились пять улиц, потом школа, больница.
Врач, старенький Пётр Иваныч Айболит, слушал, приложив стетоскоп к пульсирующей венке на руке хозяйки мира, и с грустью говорил:
- Биение вашего сердца как порожистая река. Мне оно не по силам. Оно оглушает. Но и я могу с уверенностью сказать, что вы совсем не щадите себя, сударыня. Надо давать себе отдых.
- Ну что вы, это и есть для меня отдых, делаю ли я эту чашечку или думаю, как будет выглядеть малыш у четы Лучшевых...
- А вы обещали мне сделать родильное отделение и акушера хорошего! Вот и не надо будет вам придумывать, они сами родятся, - смеялся в усы доктор Айболит.
- Ну, это вы сказки рассказываете, Пётр Иваныч!
- Да нет же, когда вы третьего дня слепили этого жирафчика, его мамаша с папашей вдруг появились в шапито. А до этого в нашем мире жирафов не наблюдалось, поверьте! Следовательно, если мы имеем двух потенциальных родителей, то малыш обязательно где-нибудь появится, и пусть появится он в родильном отделении.
- Логично, - растерянно протянула Варвара Ильинична.
Мамашу и папашу жирафов она слепила с племянниками в гостях и определила новых жителей в шапито, вернувшись из гостей глубокой ночью. "Похоже, этот момент наш вездесущий уважаемый Айболит упустил", - подумала Варвара Ильинична с улыбкой и опять принялась чертить дом.
Каменщик Данила просил небольшой дом, но только бы "... с садом. Буду пчёл разводить".
- Понятно, значит, скоро у нас будут пчёлы, - воскликнул архитектор Кондратьев.
Варвара Ильинична не знала, как его назвать и назвала просто Кондратьев. Как она полагала, архитектор должен был быть рассеян и увлечён своей работой. А он оказался ещё и философом. Стал собирать философские посиделки вечерами в закутке на подоконнике, прямо перед носом лепившей что-нибудь Варвары Ильиничны. Сюда же взбирались по тропинке в батареях доктор Айболит и дрессировщик слонов Меркульев, а иногда за ними увязывался художник Краюшкин.
- Мир не плох и не хорош, - говорил Кондратьев, сидя на краешке поддона горшка с фиалками и задумчиво глядя в окно, то на фонарь в парке и круг света под ним, то на лампу на столе, греющую его спину, - он таков, как есть. Со всеми его неустроенностями, несчастьями. Надо его просто принять. В конце концов, ведь неважно, что греет тебе спину, солнце или настольная лампа, главное, что тепло.
- Или любимая положила тебе голову на плечо, всё не важно, - хмыкнул дрессировщик Меркульев.
Он оказался стеснительным романтиком. И Варвара Ильинична никак не могла решить почему. "Разве из-за вскинутых удивлённо бровей и улыбки, улыбка у него вышла замечательная, - говорила она себе, - не часто такая выходит".
- Принять, - проворчал Айболит. - Это проще всего - не подумав, брякнуть "принять". Брякнуть, звякнуть, ляпнуть, - пожал плечами он, - придёте ко мне без пальца, я вот вам и пропишу "принять этот мир, как есть". Есть палец, нет пальца, это всё от жизни, просто так есть. Но ведь пришить палец клянчить будете, не серчайте бога ради на "клянчить", фигура речи!
- Да вы не о том, - смущаясь, что вступает в разговор с такими светилами, вставил художник Краюшкин, любуясь луной, - мир прекрасен.
- Смотря, что видеть в нём, вы видите не то, сударь! Весь фокус в этом, - раздражился Кондратьев...
Варвара Ильинична слушала их и лепила. Или вязала. Носки в этой жизни никто не отменял. Они пронашиваются, ничего не поделаешь. Или шла на кухню варить суп. "И суп никто не отменял, такое есть свойство у кастрюль - пустеть. "Ты так говорил всегда, Стёп. Как пусто дома без тебя, Стёпа", - грустно улыбнулась Варвара Ильинична фотографии мужа.
Покончив с домашними делами, шла к себе. Там уже шагу ступить нельзя было, везде виднелись дома, улицы. Город разросся и продолжал строиться.
Поэтому вскоре пришлось вывезти "мамины чудачества" на дачу. Там отвели под игрушки всю мансарду. Но внуки были ещё малы, и Варвара Ильинична едва находила время, чтобы навестить свой город. Уезжала на выходные на дачу и лепила, строила, планировала. К ней приходили горожане, рассказывали новости.
- Надо завести нам газету, уважаемая хозяйка, - заметил как-то Степан, он работал регулировщиком на главной улице города, там был опаснейший перекрёсток. - И написать всем этим ротозеям, как правильно переходить улицу, когда по ней идут слоны и жирафы, едут повозки и телеги!
И Варвара Ильинична слепила редактора газеты. "Он будет болтлив и любопытен, и честен. Бывают такие, мне кажется", - подумала она.
Она делала кофейный сервиз по заказу адвоката Оливера Твиста с улицы Туманной, когда смерть тихо пришла за ней. Варвара Ильинична держала в руке маленькую кофейную чашку бледно-жёлтого цвета, которую только что примеряла к такому же блюдцу. Она долго смешивала белый и жёлтый и получила этот нежный золотистый цвет, чашка будто светилась на солнце... Казалось, что Варвара Ильинична просто задремала, сидя за своим рабочим столом перед окном.
И маленький народ замер вместе с ней. Боясь, что их сметут в мусорное ведро, жители стали прятаться от любого вошедшего в мансарду, или застывали там, где их застал чужой взгляд...
2. Никитин
Сын после похорон долго сидел в мамином кресле, рассматривал замерших по всей комнате человечков. Потом собрал их в коробки. Детям пластилин всегда в радость, а бабушкины человечки...
- ... они как живые, Даш, - сказал он жене. - Не помню, чтобы мама лепила, когда я был маленьким. Работа отнимала у неё всё свободное время... Какие они у неё замечательные, никогда не обращал на них внимания, ты только посмотри...
Фигурки были забавные и улыбчивые, они стояли, сидели, лежали, даже пили чай, держа кружки в руках.
- А этот говорит что-то очень бурное, он будто перекрикивает всех, - улыбнулась Даша, разглядывая архитектора Кондратьева...
Но дети играть в пластилиновый город не стали. Двенадцатилетний Миша и Ника семи лет унеслись с коробками наверх и пропадали там дней восемь, или все десять, с перерывом на завтрак, обед, ужин и сон. Благо, что были длинные летние каникулы. Дети с восторгом расставляли дома, фонари, сервизы на столиках в садах, ползали на коленках, сверяясь с листками, на которых бабушка рисовала иногда свои планы. А потом стали ходить в мансарду всё реже.
- Вам надоел бабушкин город? - спросил как-то Никитин у сына.
Был июльский жаркий день. Гудели над шиповником пчёлы, в беседке - душно, но всё-таки хоть какая-то тень. На обед Даша решительно отказалась варить суп. "Жара такая, какой суп", - сказала она и настрогала окрошки. И правильно сделала. А яблочный пирог и холодный чай со смородиной улетели на ура. Как всегда впрочем. Яблочному пирогу ни жара, ни холод не помеха.