Тугай махнул рукой, дав тем самым понять, что аудиенция окончена. Альками поспешил выйти. Но на пороге его догнал писарь. С поклоном, он передал визирю скрепленный печатью свиток.
- Что это?- спросил визирь, повертев послание в руках.
- Это требование великого Бату хана,- ответил писарь. Еще раз, поклонившись, он скрылся в шатре.
У Альками чесались руки вскрыть и прочесть послание, но он не решился сломать печать. Через несколько часов он доставил свиток халифу. Аль-Мустасим уже ожидал его, собрав в зале приемов всех своих советников. Адьками прошел в центр помещения. Сломав печать, он развернул свиток и начал торжественно читать.
- Властитель мира, великий потомок 'Сотрясателя вселенной' хан Батый, требует: незамедлительно отдать Багдад под управление главнокомандующего его армией Тугай бею. Сдать все имеющиеся в распоряжении войска халифа оружие. Распустить армию. Засыпать все оборонительные траншеи и срыть валы. Разрушить все крепости. Только в этом случае хан Батый гарантирует жителям Багдада безопасность....
В зале раздался ропот.
- Что же он думает!- возмутился Сулеманшах,- что мы вот так просто склонимся перед варварами! Не видать ему Багдада! Я подниму всех жителей на священный Джихад! Мы задержим под стенами столицы орды кочевников! А в это время к нам на помощь придут войска из Сирии и Египта. Мусульманский мир не оставит нас без помощи!
Альками побледнел. Он понял, что Сулеманшах, не уведомив халифа, уже разослал гонцов к союзникам. Если монгольская армия завязнет в осаде, то армии Сирии и Египта могут успеть на помощь.
- Не забывайся!- воскликнул визирь,- не тебе принимать решение! Ты, наверное, забыл, чем кончилось самоуправство Айбека! Он самовольно увел наши лучшие силы и погубил их! Теперь мы остались без защиты!
- А не ты ли, визирь,- прошипел сквозь зубы Сулеманшах, напирая на него,- отправил из Багдада большую часть гарнизона! Ты либо трус, либо продался царю варваров!
Альками попятился.
- Я выполнял веление халифа!- взвизгнул он, прячась за спинами стражи.
- Если у вас не хватает духа противостоять врагу,- сказал, Сулеманшах обведя презрительным взглядом собравшихся чиновников,- то я все сделаю сам.
Он повернулся и больше ничего не говоря, вышел из зала. За ним последовали несколько его сподвижников.
В этот же день десятки гонцов помчались во все концы столицы. На улицах и площадях они зачитывали воззвание Сулеманшаха с призывом к джихаду. Тысячи горожан прибывали к военным складам, где их вооружали за счет советника.
Когда Орда подошла к столице, ворота города оказались закрыты, а стены переполнены защитниками. Взбешенный Тугай приказал немедленно начать штурм. Но, не смотря на все попытки, горожане отбили все попытки. Подтянув к стенам метательные орудия, монголы начали интенсивную бомбардировку. Вместе с этим китайские инженеры навели через ров мосты и подтащили к воротам тараны.
Десять дней защитники города отбивались от постоянных атак, не прекращающихся ни днем не ночью. Специально созданные команды тушили пожары и заделывали пробитые бреши. Осуществив несколько смелых вылазок, горожанам удалось разрушить тараны и повредить несколько метательных машин.
Альками справедливо полагал, что без Сулеманшаха, оборона города будет обезглавлена. Опасаясь мести со стороны Тугая, он подкупил охрану советника. Предатели проникли в опочивальню и удавили Сулеманшаха, а тело спрятали. Одновременно его люди распространяли среди населения слухи о предательстве советника, который якобы сбежал, оставив жителей столицы на произвол судьбы. Потеряв идейного вдохновителя, оборона города рассыпалась. Все меньше людей стали выходить на стены, предпочитая прятаться в своих домах.
Пользуясь паникой, Альками убедил халифа капитулировать. Ворота города были открыты. В Багдад ворвалась монгольская конница...
На сколоченном из досок помосте, установленном на поле перед главными воротами, последний халиф в окружении монгольских воинов, с содроганием сердца, наблюдал за судьбой своих подданных. Взбешенный, яростным сопротивлением Тугай велел казнить всех жителей, не относящихся к шиитам. Тех, кого указал визирь, отделили от общей массы и вывели за пределы города. Теперь они наблюдали, как из главных ворот непрерывным потоком выходят люди. Ни кто из них не был связан. Их было настолько много, что если бы они взбунтовались, толпа просто бы задавила монголов числом. Но дух народа был сломлен. Опустив головы, они шли на свою смерть.
Перед воротами несколько десятков воинов, выхватывали из людского потока молодых женщин и юных девушек. Их отводили в сторону, где срывали одежду. Некоторых насиловали тут же около стен на глазах их родственников. После этого нагими гнали в свой лагерь. Там их ждала незавидная судьба сексуальных рабынь. Воины получали женщин в качестве доли военной добычи. Озверевшие степняки тут же использовали их по назначению, а вдоволь поглумившись, продавали, обменивали или проигрывали в кости своим товарищам. И все повторялось вновь до бесконечности. Не многие выдерживали издевательства и оставались жить.
Мужское население сгоняли к обрыву. Людей ставили лицом к реке, запрещая оборачиваться. Вдоль шеренги несчастных проносились багатуру, показывая свою удаль, они на полном скаку срубали головы приговоренных к смерти. Каждая удачная попытка вызывала среди воинов возгласы одобрения. Обезглавленные и посеченные тела, среди которых многие были еще живы, падали с обрыва в реку.
Но пленных оставалось еще много. Тогда монголы раздали стоящим в стороне шиитам, среди которых были и женщины и дети, ножи, приказав им убивать соплеменников. Поначалу люди застыли в нерешительности, поглядывая друг на друга. Но когда степняки жестоко казнили нескольких из них, шииты, под хохот кочевников, бросились кромсать ножами своих бывших друзей, соседей и даже родственников. В образовавшейся давке гибли все. Поняв, что в резне могут погибнуть и нужные им люди, монголы остановили бойню, оттеснив покрытых кровью шиитов в сторону. Остальных добили, расстреляв из луков.
Наблюдавший за всеми этими зверствами, Аль-Мустасим лишился рассудка. Он упал на колени и принялся рвать на себе волосы.
Такой правитель был Тугаю не нужен. Но монголы верили, что если пролить кровь законного правителя, это может принести несчастье. Поэтому он велел завернуть халифа в ковер и бросить его под копыта лошадей. Таким образом, царская кровь не пролилась, а значит, он избежал гнева высших сил.
Еще неделю продолжалось разграбление Багдада. Мстя за потери, монголы разрушили дворцы, мечети, и другие государственные здания. Дом Мудрости с обширной библиотекой, был сожжен.
Вскоре над городом поднялся такой смрад, что Тугай приказал двигаться дальше, оставив Багдад на попечение оставшегося в живых шиитского населения.
Глава 7. В Каире.
Гордеев открыл глаза. Голова слегка кружилась. В висках как будто стучало множество маленьких молоточков. Но больно, или сильно неприятно не было. Он чувствовал себя словно очнувшимся после долгой болезни, и впервые, за долгое время, чувствует себя хорошо.
Оглядевшись, Дмитрий понял, что лежит на огромной кровати, покрытой прозрачным балдахином. Он осторожно пошевелил вначале руками, затем ногами. Все конечности прекрасно слушались. Откинув тонкую, почти не весомую, простыню, Гордеев сел, обнаружив, что на нем нет ни какой одежды. Он пожал плечами и встал. В его годы стесняться было не чего. Ноги коснулись мягкого ковра, разложенного возле кровати. Приподняв край балдахина, Дмитрий вышел в довольно просторную комнату. Стены, потолок, и пол в помещении были сделаны из отполированного почти до зеркального блеска, камня. Массивные колонны из того же материала, возвышались по всему периметру зала. Была в комнате и мебель. Создавалось впечатление, что массивный стол и расставленные вдоль стены, циновки, как бы вырастают из пола. Интерьер добавляли стулья из красного дерева.
Внимательно оглядев комнату Гордеев, увидел, что в ней имеется два выхода. Одна дверь вела в соседнее помещение. Другая располагалась рядом с окном и была закрыта занавесями. Потому как трепетала ткань, Дмитрий понял, что выход ведет, скорее всего, на балкон.
Первым делом Гордеев направился к столу, где под тканью угадывались очертания нескольких блюд и кувшина. Откинув грубую ткань, он действительно обнаружил на столе несколько блюд с разложенными на них нарезками сыра и мяса, миску с оливками и финиками, а также большой кувшин. Почувствовав голод, Дмитрий взял несколько ломтиков сыра, переложил их мясом и принялся с аппетитом жевать, заедая оливками. Прожевав еду, он запил все молодым вином из кувшина. Желудок откликнулся довольным урчанием.
Гордеев наполнил чашу вином и, не спеша двинулся в сторону двери, ведущей в соседнее помещение. Пол был немного холодным, но идти по его гладкой поверхности было приятно.
Соседнее со спальней помещение оказалось, по всей видимости, ванной комнатой. Посреди зала Дмитрий увидел большой бассейн, наполненный водой, по всей поверхности которой, плавала пена. Стены вокруг украшали, начищенные до блеска, медные зеркала. Гордеев подошел к одному из них, взглянув на свое отражение. На него смотрел исхудалый, бледный, заросший неопрятной щетиной, человек. Только блеск в глазах, остался прежним.
- Чего-то подобного я и ожидал увидеть,- усмехнулся Гордеев, почесав подбородок.
Оторвав взгляд от своего отражения, он прошел к бассейну, пощупав пальцами ноги воду. Она оказалась теплой. По мраморным ступеням Дмитрий спустился в бассейн и сел, опустившись в воду по плечи. Откинувшись на бортик, он закрыл глаза.
Видимо Гордеев задремал, потому что очнулся он от легких прикосновений. Он открыл глаза, взглянув наверх. Там он увидел присевшую на край бассейна обнаженную девушку. Ее руки нежно массировали его плечи. Пальцы, умело то собирали в складки, то разглаживали кожу. Медленно руки девушки переместились на его торс. При этом, наклоняясь, девушка, как бы случайно, касалась своей грудью его лица, щекоча щеки набухшими сосками. От этого по телу пробежало томное блаженство. Дмитрий даже не заметил, как еще две рабыни подплыли к нему с разных сторон. Гордеев расслабился, позволив им делать с его телом, все, что вздумается. А вздумалось им многое. Эти гетеры, знали толк в любви. Давно Дмитрий не испытывал подобных ощущений.
Сколько продолжались ласки, Дмитрий сказать не мог, потеряв счет времени. Когда он вновь открыл глаза, девушек уже рядом не было. Оглядевшись, он увидел на одной из циновок аккуратно сложенную одежду. Понежившись еще немного, Дмитрий вышел из ванны. Насухо отерев тело огромным бархатным полотенцем, он облачился в тунику и сандалии и вышел обратно в спальню. Там его ждал пожилой слуга.
Увидев гостя, мужчина поклонился.
- Госпожа ждет вас,- проговорил он, делая приглашающий жест, в сторону выхода.
В след за слугой, Дмитрий вышел на балкон. Как оказалось, балюстрада шла вдоль второго этажа здания, опоясывая его по всему периметру. Через равные промежутки от балкона отходили проходы в помещения. Видимо в них можно было попасть только с балюстрады. Одного взгляда Гордееву хватило, что бы понять, что на этот раз судьба занесла его в Египет. Вдали угадывались силуэты пирамид, не однократно виденные им в прежней жизни.
Идти пришлось до угла здания. Там слуга остановился.
- Госпожа ждет вас,- вновь повторил он, после чего скрылся в ближайшем помещении.
Гордеев, зачем-то пригладил волосы и решительно завернул за угол.
Нефтис стояла, облокотившись на высокий парапет, устремив свой взгляд на простирающийся перед ней город. Услышав шум, она встрепенулась, повернувшись лицом к Гордееву.
Совсем недавно Дмитрий встретил девушку у Багдадского работорговца. Тогда она выглядела как испуганная девчонка. Гордеев выкупил пленницу и передал ее капитану египетского судна, чтобы тот доставил ее домой. Но сейчас перед ним стояла истинная принцесса Египта.
Её благородное лицо было прекрасно. Маленький, изящно обрисованный рот с пухлыми чувствительными губами, большие глаза, горящие огнем юности, высокий лоб и изящный, чуть вздернутый нос, служили украшением молодого лица. Прямые черные волосы, густыми прядями обрамляли прекрасную головку. Чело украшала сверкающая диадема. Её стройную фигуру покрывала легкая туника. Каждое движение Нефтис было преисполнено грацией.
- От всей души приветствую тебя на земле древнего Египта,- произнесла девушка, лучезарно улыбнувшись,- мой отец, примет тебя не менее радушно, чем вы приняли его дочь.
Гордеев поклонился.