Тимофей Ильич вошёл быстрыми шагами, сдвинул шапку на затылок и крикнул, обращаясь к дочери и жене, голос его был слышен далеко по дому:
- Еся, Влада! Где вы? Едем! Завтра же и трогаемся. Не мог дождаться!
Еся сбежала с лестницы со смешным воплем и закружила вокруг отца, спрашивая: "когда, долго ль ждать, а меня возьмёшь". Была она как цапля длинноногая в своём коротковатом васильковом платье, четырнадцать лет, в глаза заглянешь - непонятно, о чём думает, будто она звёзды в небе рассматривала, а ты её оторвал.
Тимофей Ильич покружил, поставил дочь на ноги, а сам всё говорил, радостно вышагивая по большой комнате, залитой вечерним солнцем, по дорожкам полосатым самотканым:
- Поедешь со мной до бабушки с дедом. Зовут они тебя. Там будешь гостевать лето до осени, меня дожидаться. На обратном пути заберу. - Тут он обернулся к жене и неуверенно рассмеялся, будто пытаясь разогнать её и свои сомнения и страхи, сказал: - По всему должны вернуться до холодов. Зимовать там опасно. Путь наш лежит до самого Холодного моря, переправимся на остров. Едет с нами рисовальщик знатный Ваня Лихов, ему поручение от меня - ничего не упустить и нарисовать диковинного, древнего зверя и карту.
Еся села за стол, упёрлась по самый веснушчатый нос в кулачки и слушала, радостно следя глазами за отцом.
- Все торговые дела к этому сроку я уладил, со мной пойти вызвались охотники и следопыты, шесть человек собрал. Ваню вот на ярмарке нашёл, сидит гончара нашего Кузьму рисует. И ведь похож! Ну думаю, на ловца и зверь бежит. Мне рисовальщик в нашу артель нужен. Небывальщин много ходит про те места. Большая часть острова - скалы. Как рассказывают, сверкают они жилами яшмы, малахита и горного хрусталя. Звери огромные живут на острове, лохматые, с клыками с тебя ростом, Еся. Про тот остров мало кто знает. Загадочный он. Говорят, иногда его теряют. То ли он есть, то ли нет. Край неведомый.
- Как же можно потерять целый остров? - улыбнулась жена, с тревогой следившая за мужем.
Опять в путь, в прошлый раз его привезли на санях, в беспамятстве. Потом рассказывал, что у стоянки обнаружил след лося лохматого, пошёл по следу, и началась метель. Отыскали его через двое суток, еле выходили тогда. Но всё равно сорвётся и уедет. Как услышит что небывалое, не успокоится, пока не увидит.
- Поэтому и надо идти, все горазды сказки сказывать, а кто его знает, как на самом деле обернётся. Однорогого оленя я так и не нашёл, как охотники не распевали мне песни про него. Главное, в прошлом году, как сообщал Мирослав Ухин через человека своего, остров был виден, - рассмеялся Тимофей Ильич.
Он говорил, а сам приказы помощникам раздавал.
- Петьша, ступай с конюхами к купцу Седову, он выделяет нам десять своих рысаков. Обменялись мы с ним на шёлк, да в придачу лукошко чаю из Китая.
- Боброга, отправляйтесь в кладовые, собрано в дорогу муки, круп, солонины, рыбы вяленой, сухарей, лука и чесноку, да прочей снеди, в ларях от сырости и мороси уложено. Не повреди, торопыга!
- ...пороху и пищалей новых заберёшь у братьев Гусевых!
- ...попон да волосяных накомарников от швей!
Голос его до самой ночи раздавался то с крыльца, то сверху, из окна матушки. Еся слушала, свиснув с подоконника, да спохватывалась, что забыла что-нибудь положить. Её ларь, небольшой и узорчатый, стоял на полу распахнутым до утра.
Вышли на рассвете. Ехать было хорошо, лежать в повозке, под плетёным ивовым пологом, или трусить рысью на Белом вдоль ползущих в пыли телег. Отец, мелькавший впереди обоза на своём мохноногом красавце Быстром, посылал дочери то корзину земляники, купленной по дороге, то калач медовый, то кувшин молока. Дождей давно не было. Пыль висела над дорогой. Коршуны падали в траву и вновь поднимались высоко, унося добычу.
Иногда подъезжал Ванька маляр. Так называла его нянюшка, бабка Павла, ехавшая здесь же, в повозке с Есей. Ванька Лихов держался очень строго, кафтан его был вечно перепачкан красками и углем, а за спину перекинута походная сумка с рисунками, с кистями, лохматыми и тонкими, всякими. Еся каждый раз, как он подъезжал, просила рассказать про Северную страну, и Иван рассказывал про народ, живущий в снегах, и про сияние в небе, а то вдруг краснел и сбивался, когда Еся вдруг переспрашивала непонятное слово, и он встречался с ней глазами. Пришпоривал Звёздочку и улетал в поле.
- Ишь, полетел, важный какой, пыли-то поднял, - ворчала, улыбаясь, нянюшка.
- Он хороший рисовальщик, баб Паша, - говорила Еся. - Ты не видела. Там такая сова, а Звёздочка Ванина как живая воду из реки пьёт.
Баба Павла искоса смотрела на неё. "Девка ветер, а Ванька этот балагур, так и заливается соловьём..."
- Так ить, работа у него такая, - громко зевнула нянюшка, крестя рот, - не нарисует, хозяин разгневается. Вот и малюет. Старательный, это да-а.
Еся замолчала, засопела. И стала выбираться из повозки, перемахнула ногу через трусящего рядом на привязи своего Белого. На ходу отвязала его. Пришпорила, привстала в стременах и понеслась вдоль обоза, свернула в полёгшую траву.
- Евсея-я! Вернись, вернись, кому говорю! - кричала ей вслед баба Паша.
Еся летела по полю, по дорожке в поваленной траве, увидела, что Звёздочка пасётся в одиночестве, а поле дальше колышется разнотравьем до самого горизонта. Спешилась, пошла, отпустив Белого. В конце проложенной лихо просеки увидела торчавшие из травы сапоги Ванькины. Вытянула шею.
Ванька лежал в траве и рисовал.
В старом пне, в гнезде маленьком, не по росту, сидел кукушонок, растопырив крылья.
Иван оглянулся, прищурился на солнце, тихо рассмеялся:
- Всех повытолкал, злыдень. Шелуха яичная, видишь, внизу?
Еся кивнула. Иван на четвереньках выбрался из зарослей.
- Надо наперерез, обоз вперёд ушёл, - сказал он, взлетел в седло, забрасывая сумку с рисунками за плечо. Пустил Звёздочку в галоп.
Двигались день за днём, всё время на север. Ночевали в поселениях, останавливались в давно выбранных отцом дворах. Под вечер засылали вперёд гонцов, и обоз уже ждали. Не тратя времени на поиски ночлега и еды, люди разбредались по домам. Еся видела отца только глубокой ночью. Слышала сквозь сон его усталый голос в кухне, шаги. Вспоминалась дорога. Как вчера пришлось ночевать в лесу и ухал филин, потому что весь день поливал дождь и несколько раз вытаскивали телеги из глубоких колдобин. Темнело быстро. Наскоро поели солонины, сухарей, легли спать прямо в повозках и телегах, укрывшись пологами шатров. Миновали Красное только к обеду.
Дорога становилась всё хуже. Через три недели пошли тощие и кривые перелески. Болота. Деревца, голые и безлистные, торчали тут и там.
Дед с бабушкой жили возле широкой реки. В низинах стояли топи непроходимые.
- Здесь без проводника не пройти, Еся, от бабки и деда ни на шаг, - говорил отец.
Он ехал рядом, покачивался в седле. Полушубок распахнут. Утром туманище, холод, днём солнце выкатится, и становится тепло.
Деревня большая, на сто дворов. Сплошь охотники, рыбаки. У пристани толклось множество лодок, проплыл плот с лесом. Обоз простоял два дня, дольше обычного. Тимофей Ильич попрощался с Есей вечером.
- Завтра на рассвете снимемся, ты спи, не провожай. Вернусь с первым снегом, отдохнём немного, и, как санный путь наладится, поедем домой...
Утром обоз ушёл. А бабушка с няней не нашли внучку, лишь записку:
"Поехала с отцом в Ледяную страну".
Поднялся переполох в доме, гонца отправили вслед за обозом.
- Ну девка, - качала головой нянюшка, глядя на дождливую морось за окном, на ползущие тучи над лесом, на дорогу, на удаляющегося всадника, сгорбившегося под порывами ветра, - без Ваньки тут не обошлось. Ну да с отцом едет, не одна по лесу, чай, бежит...
Уже к обеду гонец догнал обоз, Есю нашли спящей в дедовом огромном тулупе, в телеге с овсом для лошадей. Она упрямо молчала, когда отец выговаривал ей за побег от деда с бабкой. Молчала, когда он кричал, что "Север - не место для девчоночьих прогулок", и расплакалась, когда он выкрикнул ей в сердцах бабушкины слова "привези внучку, до следующего лета не дожить мне". Прошептала:
- Ты меня на обратном пути у бабули оставь!
Отправлять назад её отец не стал, но и не разговаривал с Есей три дня. Потом отмяк и прислал ей зайца. Заяц был совсем молодой, сиганул на дорогу, запетлял под копытами и замер, распластался по земле. Новый попутчик прядал ушами, шевелил смешно носом и так и не спрыгнул с повозки, когда его отпустила Еся. То ли движение завораживало косого, то ли задело его крепко копытами, но он всё припадал лапами к дощатому полу и жевал репку. Так и ехали.
На стоянках Еся бежала помогать по кухне. Тётка Марья издалека ей кричала:
- Захвати, Евсеюшка, в том коробе масло. И хлеба четыре каравая, а то и пять прихвати. Холодно, ишь как, на морозе-то и все десять проглотишь, не заметишь!
Потом она говорила:
- Иди уж, пока не стемнело. Скучно тебе тут у кухни, погрейся только хорошенько, чтобы не озябнуть.
- Не озябну, - отвечала Еся, а сама уже отломила горбушку от каравая, разделила пополам, посолила, откусила от одного куска и пошла побежала в сторону Вани.
Тот собирался рисовать. Мешок с кистями, с листами толстой бумаги в кожаном чехле.
Еся отдала ему кусок хлеба с солью, свой сунула Звёздочке, ткнувшейся мордой ей в ладонь. Еся была в полушубке, в тёплых охотничьих штанах, в сапогах кожаных, платок тонкий шерстяной в мелких цветках повязан слабо, и волосы русые прямые рассыпались прядями. Серые глаза смеялись.
- Кого же ты сегодня будешь рисовать? Вечер ведь уже. Темнотища!
- Леммингов. Смотри, как нор много!
Маленький зверёк вынырнул будто из ниоткуда и опять скрылся в пожухлой траве.
Дождь заморосил и перестал. Серая равнина тянулась, сколько хватало взгляда.
- Местные говорят, лето нынче холодное, ледяные дожди частые. Травы пожелтели, едва поднялись, - говорил Иван, - зверю кормов мало. А на острове, должно быть, и того меньше. Но самое плохое, что остров в этом году так и не появился. Льдами укрыт.
Они шли по степи, сзади виднелся обоз дымами, впереди - лишь сумрачный горизонт. Там, где-то уже недалеко, ворочается Ледяное море. Еся смотрит в ту сторону.
- Возле норы встать, подождать, он и высунется, - говорил тем временем Иван, прижимая палец к губам и говоря всё тише.
Еся замерла как цапля на одной ноге. Вытянула шею, пытаясь заглянуть в нору.
Но время тянулось, и ничего не происходило.
Еся поставила осторожно ногу и посмотрела в сторону моря. Отец говорил, что там, где-то у берега, их уже ждёт странная кожаная лодка-байдара, но до самого острова на ней пройти не удастся. Чем дальше к северу от берега, тем больше льда.
- А мы на лыжах пойдём, - сказала тогда нерешительно Еся.
- Где-то на лыжах, где-то на упряжке. А ты останешься с женщинами и обозом, сам байдару проверю, чтобы нигде не спряталась, - ответил очень серьёзно отец. И добавил: - Это опасно, Еся, останься на берегу...
Высунулся зверёк. Покрутился. На голове что-то блеснуло.