Еся бросила руку, чтобы поймать. Едва не схватила. Зверёк спрятался.
- Что-то на голове, - сказала она, вскинув глаза.
- Тебе показалось, - пожал плечами Иван.
Становилось совсем темно, посыпалась, застучала по пожухлой траве снежная крупа...
- Пещерные люди чуть не захватили короля леммингов, - задумчиво сказал Егор. - Но кажется, она Ваньке поверила.
- Сам ты пещерный человек, Горя. Зачем ты корону нацепил?! - почему-то шёпотом ответил Веня.
- Да это я прогнал, - пробормотал Егор. - Но почему она меня видит?
Они уставились друг на друга. Егор - тощий, неулыбчивый и смуглый, будто высушенный дубовый лист, Веня - длинный, нескладный, с вечно сонными глазами.
- Ваньку чуть не подвели, а всё ты со своими мамонтами! - возмущённо выпалил Веня.
- Я думал...
- Думал он!..
Но думали они так оба. У Ваньки Лихова была мечта жить тогда, когда мамонты жили. И вообще он мечтал жить в прошлом, далёком-далёком. Чем дальше, считал он, тем люди счастливее были, а лучше совсем без людей, потому что все войны от них. Вот Горя-Егор со своими экстрасенсорными способностями мечтал космические дали осваивать, Веня, чувствовавший себя в воде как рыба, готовился стать архитектором подводных городов, а Ванька из исторических архивов не выбирался. И ничего не умел. Нет, умел рисовать.
- Рисуешь ты, Ваня, удивительно, чирк-чирк, непонятно ничего, и вдруг понимаешь, что вот оно что, - как загадочно говорил об этом Петруша, Петрушин Валерий Георгиевич, их преподаватель.
В их интернате на Марсе больше никто так не рисовал, а необычностей там хватало.
И самой известной необычностью был Горя. У Гори родители погибли после последней своей экспедиции. Возвращались на Венеру, из-за аварии звездолёт потерял управление и врезался в астероид. Горя на Венере попал в чужую семью, бежал в восемь лет, бродяжничал, оказался в трущобах и в десять лет проиграл в джонго печень в обмен на больную печень двухсотлетнего катаканца. Операцию назвали гуманной, потому что свершился обмен, говорили, ты дурак, парень, ведь могли просто отобрать, и проводили её тут же, в одной из каморок казино. Во время операции, говорит, сразу улетел под потолок, и никто не ожидал, что он очнётся. "Очнулся и ушёл в мир таких идиотов как я", - так он это называл.
- Просто встал и пошёл. И цветы, и трава эта, и небо, никогда не видел такого неба. Подумал, что хочу, чтобы был шалаш, и появился шалаш. А я не знал, что это такое, слышал про него. Всю ночь шумели деревья над головой. Шелестели листья, почему-то слышал каждый из них. Слышал, как кто-то ползёт по траве, кто-то летит, лёгкий и не страшный. Пробыл я там долго. Ел орехи, ими в меня бросалась какая-то птица.
Рассказывать про свою страну Горя мог бесконечно, и непонятно было, что правда, а что он придумал, но потом Петруша сказал:
- Да это ведь Земля, братец ты мой!..
А Веню решили воспитывать как жителя водного Хикса. Отец с матерью развелись, и отец хиксианин не отдал Веню. Но Веня так и не сумел жить на самом дне океана.
- Я всплывал на поверхность время от времени, земной кит - называл меня отец, - рассказывал он.
А потом отец сказал, что Веня уже взрослый, но недоразвитый, что он, отец, ничего в этом не понимает, и просил прощения, что забрал его у матери, говорил, надо было ему расти на Земле. Дал денег и отправил к матери. Денег хватило до Марса, мать его так и не нашли, и определили мальчишку в интернат. Дети на Хиксе считаются взрослыми в земные десять лет.
Ваня Лихов жил в колонии на Прометее. Работал с бабушкой в саду, в оранжерее. Помнил вечнозелёные деревья и яблони и счастливых отца с матерью, и бабушку, рассказывавшую про мамонтов. А потом началась война. Ваню отправили первым рейсом, всех детей отправили. И больше никто не спасся, маленькую колонию уничтожили одним случайным взрывом.
Ваня долго не разговаривал, молчал, читал и рисовал. Всё подряд, что видел.
Потом нарисовал Горю. Вернее, только его глаза в зарослях травы. Но все поняли, что это Горины глаза. Старые-престарые. Они у него такие и есть. Мороз по коже от этих глаз. Горя хмыкнул и спросил:
- А чего в траве?
- А так.
- Понятно.
Ваня сказал:
- Отправь меня туда, Горя, я траву не обижу, жука не прогоню. Отправь.
- Хах! Буду я всякого Лихова туда пускать. Жди, я подумаю.
Так и вышло, что на Ванькино пятнадцатилетие Горя с Веней решили отправить друга к его мамонтам. На неделю. И вот уже четвёртый месяц как Ивана оттуда вытащить не могли, не хотел тот возвращаться. Однако исправно выходил на связь. Связь Горя называл телепатической, потому что слышал и видел Ваньку только он. Тот сообщал, что всё хорошо, и пропадал...
Мело снежной крошкой, дымы поднимались над круглыми домами, крытыми шкурами. Поодаль встали три походных шатра. Лошади сбились в кучу. Иван помогал укрывать лошадей попонами от надвигавшейся метели. Потом побежал на берег, туда, где Тимофей Ильич разговаривал с каким-то стариком в оленьих штанах и широкой оленьей же рубахе. Старик был невысок, коренаст, тёмен и груб лицом, и казался частью этого берега, каменистого, неприветливого и холодного. Но Тимофей Ильич слушал его внимательно и почему-то согласно кивал.
Волна била о берег шугу, выбрасывала льдины покрупнее. Лодки кожаные и необычные лежали перевёрнутыми дном к свинцовому небу, только одна, с широкими бортами и крытой шкурами носовой частью, болталась в воде. А старик тыкал пальцем то в небо, то куда-то вдаль, и качал головой.
- Нельзя идти... небо ледовое... там и там... лёд, - выкрикивал он, пересыпая свои слова чужими и непонятными.
- Столько шли сюда, подарки тебе привезли, Кунлелю, кто же знал, что погода так обернётся. Не может быть, что зря! - крикнул Тимофей Ильич сквозь ветер и шум волн. Щурился на снег и брызги, потирал застывшие руки, кутался в тулуп, но смеялся. - Хоть одним глазком остров увидеть!
Ваня вслушивался в разговор. Неужели могут повернуть назад, вот здесь, у самого края света... отсюда рукой подать. Ведь они только здесь остались. Добраться до крепкого льда, пройти... сколько там пройти... пройдём, не можем не пройти.
- Сегодня всё лето никто не дойти, и ты не дойти, приходи завтра летом! - ругался Кунлелю.
Серое небо нависло над морем, глушило все звуки, будто обложило ватой. Старик размахивал руками. А вдруг он ошибается, все когда-то ошибаются.
Тимофей Ильич растерянно смотрел на белёсый горизонт.
- Так кто же знает, что будет завтра летом, - сказал он уже тихо, и Иван понял, что решение принято. Тимофей Ильич повернулся к Ивану и покачал головой. - Прав старик, Ваня, людей жалко на погибель вести. Так и не увидел я остров. Ваня вот не увидел зверя.
Старик слушал, переводя взгляд с Ивана на Тимофея Ильича. Лицо Кунлелю походило на маску, коричневую и с одним усом. Глаза узкие и холодные в тяжёлых складках кожи вдруг стали ещё уже. Губы растянулись. Руки хлопнули по коленям, и шаман этот расхохотался. Ваня обиженно дёрнулся.
- Есть зверь! - крикнул Кунлелю. Махнул рукой и заковылял по галечнику к круглым домам.
Тимофей Ильич и Ваня переглянулись. Рванули за стариком.
Тот выбрался из яранги на четвереньках, выпрямился. В руках его была оленья лопатка, на ней вырезан мамонт, лохматый, с бивнями до земли.
- Завтра идти, ты и ты, ещё пять, мои люди, - вдруг сказал, как отрезал, Кунлелю и выставил руку с растопыренными пальцами. - Собаки пойти, ледянка, еда собаки, место надо лодка.
Уснули уже под утро. Собирали всё самое необходимое. Еся ходила вокруг отца, жалобно приговаривала:
- Одно местечко, одно, половину местечка, четвертину, я умещусь.
- Да нет, - отшучивался между делом Тимофей Ильич, хоть и было ему не до шуток, вдвоём идти на остров он не рассчитывал, - ноги, ноги, Еся, твои не влезут. Ишь, какая вымахала, дочь у меня красавица. Жди, мы вернёмся и всё расскажем...
Байдара тяжело отчалила, пятясь, прошла по шуге полосу прибоя и стала удаляться. Провожавшие расходились, две старые псины крутились тут же, надеясь, что ещё могут полететь такие вкусные пироги и шанежки, каких они никогда в жизни не видали. Еся вытерла слёзы, подышала на застывшие на ледяном ветру руки, вытащила из кармана шаньгу, разломила. Серый лохматый пёс, наклонив крупную башку, пошёл к ней. Ухватил кусок. Еся ойкнула, когда пёс прикусил руку и зарычал. Рассмеялась. Пошла, пиная гальку, к шатрам. Долго бродила по застывшему побережью. Прыгнула в сторону от выскочившего на неё песца. На земле валялся придавленный песцом лемминг. Лемминг был в маленькой блестящей короне. Корона исчезла на глазах.
- И что делать? - спросил Венька.
- А я знаю? - буркнул Горя. - Пока Ванька помнит про нас, я его слышу.
- Ты идиот?! Что это за страна? Это прошлое?
- Это... - Горя скривился, будто съел неспелую хурму, он очень любил хурму. - Мамонты были? Были! А на острове этом, Врангеля, они были тогда, когда пирамиды строили, Ванька рассказывал. Только маленькие. Ага. Два с половиной метра.
- А девчонка эта откуда взялась?!
- Не знаю, мутит меня, аж сдохнуть охота, они будто через меня идут... Нет, а что по-твоему я к первобытным Ваньку отправлю?! Чудак человек, вот это был бы подарок на день рождения. А они бы его съели! - покрутил головой укоризненно Горя. - Или они не ели? Я его отправил во времена последнего мамонта, да и всё. Остальное мне не ведомо.
Он лежал на полу ничком, вытянув руки по швам, отвернувшись от Вени к стене. Веня сидел на плавучем табурете. Табурет плыл в воздухе по кругу, потому что хозяин забыл про него.
"Телепат чёртов. То ли есть эта страна, то ли придумал, сказки мне рассказывает... но Ваньки и правда нет нигде. "Мне не ведомо", точно их видит и точно - прошлое, никогда он так не говорил. Как так-то?!" - думал Веня.
Он покраснел, сознавая собственную тупость, но настырно спросил:
- Где они идут?
- Среди льдин. Льды пошли с севера. Они не успели до берега добраться, байдару их раздавило. Осталась ледянка. Это жесть... там мороза градусов двадцать. Море или во льду, или покрывается тонким слоем льда, сало называется. Август ведь, какое сало! Лето у них, говорят, выдалось аномальное. А на острове этом и обычным летом почти ноль! Старик ведь говорил им, а они пошли! Три собаки уже умерли...
Горя уткнулся носом в пол. Веня увидел кровь. Слетел со своей табуретки и перевернул Горю на спину, поднял ему голову. Из носа текла кровь.
- Опять, - пробормотал Горя, поднимаясь.
Пошатываясь, он дошёл до стены, хлопнул по ней, открылся шкаф. Горя сполз на пол, уткнулся в колени. Веня выдернул из шкафа пакет с салфетками.
- Ты это... оставь их, пусть идут... - приговаривал он. - Скажи, что делать-то?!
- Не суетись... Потеряю его из виду. Слышать перестану. Не ори... я кит.
- Какой кит, Горя, ты ведь плавать не умеешь, - прошептал Веня.
- Хах... я кит... Под ними иду. Заблудился я немного. Полыньи давно нет. Льды толстые как горы, Веня, никогда в жизни таких не видел...