Андрей Вичурин
Ник Ботаник
От автора.
Эта книга – не продолжение цикла "Шесть байт творения", а всего лишь еще один взгляд постороннего наблюдателя на события до и во время "Исхода". Хотя Вам и встретятся некоторые знакомые персонажи:)
Приятного чтения!
С уважением, А.В.
I
Кампания доминошных завсегдатаев, привычно расположившаяся за столом, отгороженным от двора жидкими зарослями сирени в его конце, наблюдала, как Миша вышел из подъезда и, бормоча что-то себе под нос, направился в нашу сторону. И это была первая странность наступающего вечера. Обычно паренек старался не пересекаться с нами по своей инициативе. Только на его беду, тропинка в ближайший супермаркет была проложена здесь, вдоль гаражей, а по-другому, путаными дорожками между домов – обходить было слишком далеко. Район у нас почти везде перегорожен заборами всяческих организаций.
И если у Миши не получалось незаметно пройти мимо, то – голова в плечи, и на полусогнутых тихонько – легонько, вдоль кустиков, и за гаражи. Лишь бы лишний раз не привлекать внимания Кучерявого и остального народа за столиком, где мы изредка с мужиками послеобеденной дреме летних воскресений пивасиком под домино и разговорами покоя не даем.
Сегодня же, он подошел прямо к столу и тихо поздоровался в никуда, вроде, как и не с нами, и встал за спиной Сыча, рассеянно мазнув по узору костяшек домино на столе. Постоял с десяток секунд, озабоченно покрутив головой, будто не понимая, отчего он здесь, и пошел себе спокойно дальше, задумчиво глядя под ноги, пока не скрылся в гаражах, так и не удостоив никого из нас, в том числе и потерявшего дар речи Кучерявого, даже мимолетным взглядом.
Опомнившись, тот прокричал ему вслед нечто обидно – бестолковое. Впрочем, как всегда. Привык он хлюпика прессовать безнаказанно, злость срывая по поводу и без. И ржать радостно, когда тот, сжавшись еще больше, быстро – быстро семенил прочь, подальше от нашей компашки. Однако в этот раз, Миша и не слышал Кучерявого, походу.
Тот сорвался, было, ему вдогонку, – накостылять слегонца по шее обнаглевшему задохлику за такую невнимательность и пренебрежение к уважаемым людям, только Сыч его за руку придержал:
– Куда?! Кости положь на стол, а потом вали куда хочешь! Разогнался он! Ты и в прошлый раз точно так же «лысого» замылил!
– Да не брал я твоего «лысого», Петрович! – возмутился Кучерявый, тем не менее, возвращаясь к столу и с громким стуком впечатывая пустого «дупля» в столешницу. – Двести лет надо! Из-за какой-то дурацкой доминошки с нормальными мужиками гавкаться! Задумался я просто! Ну, хоть Вы ему скажите, дядя Витя!
Виктор Васильевич, – это еще один, изредка присоединявшийся к нашим доминошным баталиям сосед. Интеллигентного вида, с легким румянцем на щеках, военный отставник, лет слегка под шестьдесят. Где и кем он служил до пенсии, мы не знали. Сыч интересовался как-то пару раз, но тот незаметно, с шутками – прибаутками уводил разговор в сторону.
– Не надо! – подтвердил он, с сожалением скинув кости на стол рубашками вверх, понимая, что игры уже не будет. – Только – только поперло, а вы…
– Брал – не брал… – протянул Сыч, почесав синей от наколок пятерней в затылке, все еще рассматривая камни в ладони и раздумывая, чем в ответку Кучерявому сходить, да не стал, тоже сбросил кости сплюнув на землю. – А «лысого» – то, после твоего ухода почему-то и не стало! Весь набор пришлось новый покупать! А я тебе, дорогой, че? Рокфеллер? Ты же и тогда, в крайний раз, прихватил его с собой и смылся!
– Петрович, ты же сам слышал! Светка орала как потерпевшая! – попытался оправдаться Кучерявый, награжденный именно Сычом прилипшей к нему кличкой, характеризующей обрюзгшего молодого парня с точностью до наоборот. Тот на все сто и даже больше, соответствовал названию кости, в присваивании которой его заподозрили. В солнечный день ему удавалось даже зайчиков пускать в окна соседей. Чем он и гордился под настроение.
– Слышь, Кучерявый! А не врут, шо твой пацан в больнице уже почти месяц лежит? – поинтересовался небритый и нечесаный тип в линялой футболке. По крайней мере, я бы именно так его и охарактеризовал, не будь он моим товарищем со школьной скамьи. Правда, мы с ним после школы особо не общались, – так, во дворе по воскресеньям козла забить, и все, – у каждого своя жизнь.
Вообще-то он парень неплохой, просто у него период сейчас такой, сложный. Впрочем, как и всегда.
Начать хотя бы с того, что перевелся он в нашу школу после того как в пятом классе стал сиротой, и его к себе забрала бабушка. Не вредная и улыбчивая, и еще совсем не старая женщина. Что там произошло с его родителями, он никогда не рассказывал, а мы не лезли с расспросами. Не принято это у нас, пацанов. Все, что от тех осталось в наследство Максу – квартира в столице, куда он и подался после школы за лучшей жизнью.
Лет этак через пять, я к тому времени уже неплохим автослесарем числился, он вернулся. С притаившимися в глазах тоской и ненавистью, изредка выплескивавшейся из их карей глубины. Поселился в квартире бабули, умершей с полгода назад от какой-то сердечно – сосудистой болезни, и не видно его было, и не слышно. Будто прятался от кого-то. Примерно год. Хотя, бывало исчезал куда-то на пару – тройку дней. Я поначалу обиделся, решил, – зазнался товарищ, столичного смога надышавшись, но нет.
Он, с тщательно скрываемой под бравадой безысходностью, поведал мне как-то за случайной рюмкой чая по старой дружбе, что в столице поначалу очень даже неплохо устроился. Пошел в коллекторы, в какую-то контору, крышуемую известным криминальным авторитетом – бабки из должников выколачивать за процент. Очень хороший процент.
И вскоре не жизнь настала для него, а сказка. Квартира своя была, от родителей осталась, трехкомнатная, почти в центре. Машину хорошую купил, в шмотки модные приоделся, и все изменилось: пацаны зауважали, а знакомые девочки-недотроги, вдруг стали ласковыми и безотказными…
Но однажды в один не очень счастливый день, почему-то все пошло наперекосяк. По-видимому, не на той значимости фигуру нарвались ребятишки, вытряхивая бабки с применением стандартных методов принуждения. И понеслось: авторитета, под которым он ходил, взорвали в машине, вместе с семьей. Контору их вымогательскую спалили дотла. А Макс сам едва ноги унес.
И фамилия у него теперь другая, – бывшей жены. Которая, когда неприятности Макса только – только начались, бросила его, и не долго раздумывая уехала в Германию к своему первому хахалю, – Урму Вайсману. Юрке Белову, если по-нашему. Когда-то они вместе закончили пединститут. Любовь-морковь, то-се. А потом оказалось, что Урм тот, какой-то наследственный барон, чуть ли не с примесью крови нибелунгов в жилах. Ускакал он, короче, за наследством, о любимой позабыв. А потом пообжился, приобрел собственную немаленькую логистическую компанию и устойчивое отвращение к немкам. Теперь где-то в районе Касселя живет – холостякует, вот о первой любви-то и вспомнил.
Но Макс, по его словам, не особо-то и расстроился. Если дословно:
«Муж твой лопух? Иди на йух! В первый раз шо ли от меня баба свинтила? Честно сказать, даже и не в десятый!» – он небрежно отмахнулся от наших неискренних соболезнований и резюмировал негромко, делая очередной ход: – «Нету пока той, шо и в жилу, и в масть! И вообще! Если жена ушла к пида…гогу, хоть и бывшему, как известно, – неизвестно кому повезло!»
Вот в этом я ему верю – у него этих женщин было больше чем у меня кошек и хомячков, даже если считать, начиная с самого раннего детства. И у меня той самой, чтобы в жилу, тоже пока нет. Не то, что в жилу, даже не в масть. Хотя я, конечно понимаю, – он-то имел в виду совсем не цвет волос. И вообще у меня не было ничего такого, настоящего, если не считать подростковой влюбленности. С Настей, моей подружкой, у меня все ровно, предсказуемо и почти по графику, – без претензий, ожиданий и латиноамериканских страстей. Нам просто комфортно провести вместе день – другой. Ну, и ночь, естественно…
А небритый он, так это только потому что бриться пока просто влом. Всего-то вторая неделя свободы от очередной пассии заканчивается. А сколько у него ее, той свободы, обычно? Месяц? Два? На моей памяти – ровно до тех пор, пока ему не припечет по серьезному. Случайных связей на одну ночь Макс избегал принципиально. Ну, по крайней мере, насколько мне известно. Иначе, никогда бы мне не понять его принципов, заставляющих каждый раз предлагать жениться, чтобы только горение хотелки притушить. Или это у него просто заманиха такая, чтобы дамы более покладистыми становились?
Вот только походу не сильно это помогало. Точнее, не на столько, чтобы его подруги захотели задержаться, даже соблазнившись статусом законной супруги. Или им еще чего-то особенного не хватало? Может быть, железобетонной стабильности отношений и конкретной определенности в жизни? Финансового и материального благополучия? Так их у Макса, насколько я знаю, в ближайшем будущем и не предвидится. Ни светиться ему в столице нельзя, ни высовываться вообще – пока не улеглась вся пена бандитских разборок, хотя уже почти два года прошло.
В общем, не понятно мне. Ни покладистого характера у него, ни рыцарского воздыхания по отношению к бабам. А те к нему липнут, как мухи. Вот куда они смотрят, знакомясь? На хотелку, что ли? Да ну, нафиг! Ладно одна, ладно – вторая, но не все же подряд! Вряд ли это может быть самой веской причиной. Хотя, что я знаю о существах с генератором случайных желаний вместо мозгов?
Короче. С женой все понятно. А от братков – конкурентов, жаждущих его крови, Макс, проявив некоторую изобретательность, скрылся, нанявшись добровольцем в один из частных батальонов, которые недавно олигархам разрешили содержать. Не у нас, конечно, – за границей. Типа, миротворцы. Негосударственные военные формирования, якобы поддерживающие порядок в проблемных регионах. А государству с того только выгода – заодно и неоднозначные задачи могут порешать там, где официальной армии нет, и быть не должно. А из войска, как известно, выдачи нет.
Так вот, последний год из пяти лет своего отсутствия, Макс воевал где-то на Ближнем Востоке. А где до того был, для меня до сих пор тайна великая. Не признается. Когда мы впервые после его возвращения пересеклись, я увидел – сильно поменялся бывший одноклассник. Очень сильно…
Однако, что-то заболтался я…
– Правда! – буркнул Кучерявый, разворачиваясь и собираясь уходить. – Пойду я, пожалуй, а то Светка опять хай поднимет! К малому в больницу как раз и собрались. Психует уже…
Он ссыпал оставшиеся в руке камни домино в коробку, махнул досадливо рукой на Сыча и ушел, слегка сутулясь и не оглядываясь.
Виктор Васильевич сдвинул свои доминошки на середину стола, не став их складывать и поднялся.
– И мне пора…
– Что там не так с его парнем? Что-то серьезное? – поинтересовался я у Макса, когда Виктор Васильевич ушел, а Кучерявый уже скрылся в подъезде. – Не радостный он какой-то…
– Да уж, – вместо него ответил Сыч, – будешь тут веселиться…
Я промолчал, ожидая продолжения.
– На дурке его пацан! – хмуро сообщил он, с грохотом ссыпая кости домино в коробку и укладывая. – А все из-за этих фуфловых компьютерных игр!
– Да ладно! – Макс смахнул рукой на землю со стола несколько выпавших из пачки сухариков к пиву. – Причем тут игры? Я вот, тоже в детстве играл, и что? Меня тоже на дурку?
– Кто ж тебя знает-то? – пожал плечами Сыч, пряча коробку в тряпичную сумку, с кривой ухмылкой выпуская вбок сквозь губы сигаретный дым и ловя взгляд одноклассника. – Сейчас нет. А что завтра будет? Может быть, и ты свихнешься, бегая в какой-нибудь «Контре»? И пойдешь мочить всех подряд направо и налево! По своим понятиям. Как ты там говорил? А? «Развели твари бардак! Кончать всех надо»?
Вот-вот! – он задавил окурок в жестяной банке – пепельнице. – Это у Кучерявого сын настоящего оружия в руки не брал, мал еще. А ты, после своего «Архара»? Возьмешь в руки этакий джойстик с курком, и пойдешь свою собственную справедливость наводить, в одном отдельно взятом дворе, потом в микрорайоне…
– Да ты шо, Петрович? – совсем неискренне удивился Макс, хмурясь. – Какая такая «Контра»? Мой максимум, – «Супер Марио»! И то уже не пройду, скорее всего. Я уже и забыл, когда тот джойстик вообще в руки брал! Еще в детстве…
– Да ладно тебе! Не трынди! Может быть и не «Контрас», а «Эрцы-Перцы» какие-нибудь! – скептически прищурился Сыч. – Джойстик он в руки не берет! Значит вирткомплектом обзавелся! Если не ты, то кто же тогда по ночам у меня за стенкой орет: «Фраг! Минус пять!», а?
Или: «Шо за дерьмо, тля, а не лут!» Мышей говорящих завел? Или тараканы у тебя на кухне веселятся? Не забивай мне баки, Максимка! Во что шпилишь, маньячелло? Признавайся! В «Мире» зажигаешь?
Он заговорщицки подмигнул.
– Да ни в шо я не шпилю! – зло буркнул тот, выбираясь из-за стола и собирая пустые пивные бутылки в пластиковый пакет. – Сказал же, Петрович! Я не играю! Ни в «Earth Defenders», ни в «Мир», ни во шо другое!
– А, чего это ты так разнервничался вдруг? – снова многозначительно усмехнулся Сыч. – Знаю – знаю! В курсах! Давненько ты уже не маньячил! Пару месяцев, не меньше. Тихо за стенкой стало. Ну только если пару раз всего. А в чем, зависал-то, не секрет? Хотя, – пофиг! Ща тех игр развелось. Каждый второй фраер свои крапает. У тебя, кстати, знакомых таких нет?
Макс отрицательно мотнул головой, ставя пакет на землю.
– Жаль! Можно было бы бабла поднять малехо. Я бы его с заказчиком свел, – притворно расстроенно вздохнул Сыч. – И тебе бы чего капнуло.
– Так все же, – чё так? Надоел «Мир»? Или ломка началась? – внезапно, в ответ на прищуренный изучающий взгляд Сыча я даже физически ощутил прокатившуюся от Макса во все стороны холодную волну, зацепившую и меня, и понял – летний вечер перестает быть томным. Врожденный проблемметр на котором я до сих пор сидел, взвыл сиреной: «Сматывайся!» Только я на него не обратил должного внимания. Зря…
– Типа бросаешь? – ухмыльнулся Сыч, явно ничего не заметив. – Так я вот чего тебе скажу, дорогой! Да играй ты себе на здоровье! Не в «Эрцы-Перцы», так можно и в другое чего-нибудь. Только прошу по-человечески – не вопи ты по ночам раненым носорогом: «Твою ж мать! Только не респаун?!» Не мудрено, что все бабы от тебя поразбежались!
Он ехидно хмыкнул.
– Входящий! – внезапно непонятно к чему произнес Макс напряженным голосом, в котором неожиданно прорезалась сталь. – Запрос! Оранжевый три один!
– Запрос принят! – так же непонятно ответил Сыч застывая на лавочке, закатывая глаза и дребезжа, словно разболтанная мембрана. – Пароль входа?
– Зет точка два два! – уверенно произнес одноклассник, напряженно чего-то ожидая.
– Пароль отклонен! – немедленно откликнулся Сыч. А еще через секунду: – В доступе отказано!
Макс, глядя настороженно – выжидающе, стал обходить его по кругу, пока не остановился за спиной. Я же смотрел во все глаза, не понимая действий одноклассника, и испытывая устойчивое ощущение нереальности происходящего.
Секунд через пять взгляд Сыча прояснился. Он с усилием мазнул пятерней по лицу, будто стирая что-то, и вопросительно посмотрел на меня.
– Че ты говорил, Ванек? А то я пропустил, чегой-то…
– Я? Ничего я не говорил! – открестился я, переводя взгляд на Макса, и вдруг с изумлением увидел, что тот, уже почему-то одет не в свою неизменную линялую футболку и драные джинсы, а каким-то образом оказался экипирован в какую-то вытертую местами до белизны комиссарскую кожанку, перетянутую брезентовыми пулеметными лентами, типа как в кино про революцию столетней давности, и достает правой рукой из деревянной, обтянутой такой же потертой кожей кобуры на поясе, нечто смутно напоминающее древний маузер.
– А-а! Не ты-ы! – Сыч начал подниматься из-за стола, намереваясь развернуться в сторону Макса, но тот уверенным движением поднял пистолет, упер его на мгновение Сычу в затылок и нажал на курок. Вместо выстрела, по глазам полоснула короткая вспышка. Сыч осел обратно на скамейку, упал в стол лицом и затих. Из-под него на столешницу толчками потекла кровь.