========== Пролог ==========
Когда Ветка справилась с дурнотой и головокружением… ее оглушила тишина. На сей раз не призрачная, а самая что ни на есть настоящая.
Она не была полной — но звуки, доносящиеся до девушки, были неимоверно привычными и пугающими одновременно. Это было страшнее, чем крики орков, страшнее, чем металлический звон оружия и вопли раненых. Страшнее стонов обожженного Барда или угрожающего рыка Торина Дубощита…
Подали сигнал электронные часы-табло. Прошелестела рядом качалка, отчеканил шаг запряженный в нее рысак. Где-то заржала лошадь. Залаяла собака. Перекликались разнорабочие, приводившие ипподром в порядок к началу рабочего дня.
Ветка открыла глаза — сквозь сияющие круги, как будто плавающие перед лицом, перед глазами, она увидела ипподром… они с Герцем стояли в середине бегового круга. Вот проломленный жалкий куст сирени. Вот собачонка, одна-единственная, заходится истерическим лаем.
Ветка, в полном отупении, подняла руку с зажатым клинком. Осмотрела себя. Она была залита кровью с ног до головы; кровь, черная орочья кровь затекла под доспехи, и жгла те места, где кожа была чуть натерта или поцарапана.
На Герцеге было боевое седло с высокими луками, эльфийское оголовье, украшенное золотом и драгоценными камнями. И он также с ног до головы был покрыт брызгами крови.
Ветка стояла и смотрела, как по кругу едет машина, ровняющая грунт; затем поливалка. Потом села на землю и уткнулась лицом в колени. Герц, понурившись, стоял рядом.
Так их спустя все разумные сроки нашел Иваныч.
***
Когда Ветка сумела раздеться, помыться, переодеться в одежду, в которой приехала на ипподром, у нее уже был готов внятный рассказ.
Иваныч за то же время разобрал и вымыл Герцега, напоил, накормил мюсли и сунул в денник, вызвав ветеринара, коваля и хозяина.
Ветка, пошатываясь, зашла в чайную комнату возле амуничника, по совместительству — кабинет Иваныча.
— Ну?
— Я взяла реквизит для костюмного фильма, — бесцветно прошелестела Ветка. — Надо было попробовать в нем ехать. Я переседлала Герцега и сама переоделась. Седло и моя одежда в кустах, там, в сирени были, как я сказала. А он напугался запаха искусственной крови и начал носить. Растащил. Простите. Я готова… все возместить.
— А самого Герца? Герцега готова возместить? У него, между прочим, одно копыто надколото, и царапины на обоих задних, — сердито сказал Иваныч. — Он аж перепал с нервов!
— Я не думаю, — сглотнула Ветка, — что за полтора часа… что-то… могло серьезное случиться.
— Ты головой не ушиблась?
— Ушиблась. Сильно. Я помню, Василь Иваныч, мы говорили про костюмы. Вы запрещали. Я больше никогда-никогда.
— Вещей твоих нет в кусте, — проворчал начкон, — и седла твоего нет. Разнорабочие пригрели, небось, и я думаю, мы уже и не найдем ничего. И с конем что-то не то. Если бы я не был уверен на все сто, что это Герцег, я бы сказал, что вы где-то шлялись не час, а целый месяц. Одни копыта чего стоят. Но так как он все-таки в порядке, жив и снова у меня, я тебя не буду убивать.
— Не надо, — с трудом сказала Ветка. «Это уже сделано».
Иваныч потер лицо, потом достал из-под стола бутылку коньяка.
— Светочка. Знаешь что, детка… стар я для таких вещей. Я тебя, девочка, очень люблю. Но на ипподром больше ни ногой. Сейчас дам тебе временный пропуск, на неделю, уладишь свои дела, заберешь, что кому раздавала из снаряжения — и до свидания.
Ветка кивнула и снова уставилась в пространство.
— У тебя в городской одежде деньги или проездной есть?
— Нет.
Иваныч снова помолчал.
— Я тебя отвезу, на машине. Вот сейчас и отвезу, хорошо? Герцегу дам пару дней отдыха. Пока посмотрит ветеринар и коваль копыта расчистит. Слышишь меня?
Ветка кивнула. Потом тускло сказала:
— Я копила деньги поехать учиться в Испанию, на андалузах. Деньги у меня есть. Если на восстановление Герцега что-то потребуется, я сразу…
Иваныч кивнул. Снова помолчали.
— Светочка, — снова начал начкон. — Я и не знаю, как сказать. Ты меня совсем за дурака не держи. Это была не искусственная кровь. Седло и уздечка с позолотой, точнее, с бляхами золотыми, и камни настоящие. Я уже не говорю, какой настоящий у тебя боевой меч. Я же служил, кое-что помню. И зарубки на доспехах. И доспехи не такие уж декоративные. Светочка, мне полицию не пригласить?
Ветка вдруг ожила.
— Василь Иваныч, а ипподром весь проверяют? Каждый день? Круг, трибуны, конюшни?.. Ничего… никого странного не находили? Может, раненого… мужчину?
— Ничего, Светочка. Иначе бы полиция давно была тут.
Ветка снова замкнулась. Ипподром — это огромная территория, сеновалы и кормовые, амуничники, манеж, не говоря уже о самих конюшнях. Однако она по-своему прозрачная — можно допустить, что кого-то не нашли… но, если осматривали по просьбе Иваныча — это уже что-то.
И потом… с чего? С чего предположить, что она тут окажется… не одна?
— Светочка! Я положу эти твои… вещи… допустим, съемочные… и с коня, и которые ты возле душа побросала, в багажник. Потом посигналю, и поедем. Я ничего не хочу тут оставлять, и ничего не хочу знать, ты понимаешь? Вообще ничего! Если бы не всего лишь полтора часа-то… я бы прямо и не знал, что предположить. Но если ты захочешь что-то продать, или что-то рассказать — я всегда готов. И помочь, и послушать. Ты поняла?
— Да, Василь Иваныч.
Спустя полтора часа Ветка взломала клинком Дис свой собственный почтовый ящик, и вытащила приклеенные ко дну толстым слоем пластилина запасные ключи от двери. Иваныч с интересом следил за ее манипуляциями, затем занес в квартиру увесистое седло, пару мешков от комбикорма с доспехами, оголовьем. Оглянулся.
Ветка ни одной минуты своей жизни после ухода мамы не уделила дому. Вдоль одной из стен — мебельная стенка, полностью забитая книгами, старой посудой, пыльной мелочевкой. Облезшие потускневшие обои. Протертые коврики и половички. Жалкая, частично развалившаяся, кухонька. Простые деревянные стеллажи, наполненные нунчаками, седлами, шлемами, деталями сценических костюмов, спортивными принадлежностями. Около перекошенного деревянного окна с давно облупившейся краской — велотренажер, на нем неопреновый пояс и шорты, на полу рядом — весы. На окне жалкие сосульки штор. На кухне ассортимент банок с белковыми смесями, новенький блендер, несколько коробок с белковыми батончиками.
— Как-то неуютно живешь, — осторожно сказал Иваныч. — Я и не спрашивал, думал, у тебя есть кто.
— Никто не спрашивал, — Ветка села на старый диван, поверх которого лежал ортопедический матрас, и уставилась в пространство.
— Может… это. Водки принести?
— Нет.
— Светочка… я тогда на ипподром. Ты, детка, если что — звони. Не молчи только так. Хорошо?
Ветка встала, подошла к Иванычу. Разгладила на нем воротник, поправила язычок «молнии».
— Василь Иваныч… я знаю, как это выглядит. Я все понимаю. Я так вам благодарна, что не в полиции. Я не могу объяснить, что это было, помрачение какое-то. У меня сейчас… — она сглотнула, — вправду очень трудный период. Вы меня три года знаете. Можно, я попрошу?
— Да.
— Если на ипподроме… вокруг… найдут… бомжа, психа, раненого, убитого, кого угодно — сообщите мне. Сразу же. Пожалуйста.
— Ладно.
— Если сможете увидеть его… если будет драться, говорить на непонятном языке… скажите ему… пароль.
— Пароль? Ты мне прямо Афган сейчас напоминаешь, — на лбу Иваныча пролегли резкие морщины. — Но вспомнив твой ножик… говори пароль.
— Ольва Льюэнь.
— Принято. Я все ж таки поехал. А если будет нужна хоть какая-то помощь… звони.
— Хорошо…
Ветка закрыла дверь, и села на кровать. Произошедшее не укладывалось в голове.
Если не знаешь, что делать — разбери комод. Разбери комод. Разбери комод.
Ветка вдруг рывком встала. Нашла старый кнопочный телефон и запасную симку другой компании. Записную книжку.
Каким-то образом вспомнились все тренировки и все обязательные мероприятия, на которые месяц назад надо было успеть. Ветка впопыхах записала их, что не вспомнила — уточнила по телефону. Позвонила всем, и отменила все — на ближайшие дни. Кроме псов. Псы давали замечательную тысячерублевую бумажку за две прогулки — утром и поздно вечером.
Потом Ветка уделила внимание своему хозяйству — спустя сорок минут ортопедический матрас стоял около стены, зажатый одним из стеллажей, на котором покоилось абсолютно все, что было нужно Ветке для жизни, включая и вынесенное из кухни спортивное питание.
Спустя еще двадцать минут в квартиру гуськом зашли таджики, обитавшие в дворницкой. «И это забрыть? И то забрыть?» Ветка стояла около стеллажа, и подтверждала — все забрыть. Куда угодно. Только забрыть.
Забирали часа три. Ветка только тупо удивлялась, откуда в ее жизни столько вещей, бесполезных, бессмысленных. Память о маме? Да хватит одной фотки.
Затем те же таджики в плане оплаты за ценное имущество за час отодрали отошедшие обои, вынесли бумагу и отмыли квартиру.
Было два часа дня.
Около окна остался стоять велотренажер, около стены — открытый деревянный стеллаж. Внизу стеллажа — седло и прочие средиземские вещи, тщательно завернутые в покрывало.
На полу весы и матрас.
В углу — комод с бельем, оставшимися документами и электронными гаджетами. Открытая вешалка с одеждой. На стене — телевизор. Окно зияло своей нищетой; карниз был хотя и старый, но неплохой, а вот шторы Ветка выкинула, точнее, их также унесли таджики. На кухне остался один стол, газовая плита, две табуретки, великолепная стиральная машинка и холодильник. На подоконник влез комбайн и все Веткины белковые запасы.
В туалете — пылесос, ведро, швабра. Одна зеркальная полка и немного ярких баночек, любимых женщинами. В прихожей — вешалка и стеллаж для обуви.
Худенькая таджичка с помощью воды и тряпок сделала с квартирой то, что Ветка не смогла за предыдущие десять лет.
Ветка щедро набрызгала во все углы духами с каким-то ягодно-цветочным запахом, заперла квартиру и пошла в отделение полиции. Написала заявление об утере паспорта. Затем зашла в мегамолл, располагавшийся недалеко от ее дома — и уехала оттуда с двумя гигантскими сумками с новым постельным бельем, покрывалом на матрас, подушкой, небольшим количеством кухонной утвари, шторами и еще кое-какими мелочами, которые Ветка годами считала лишней роскошью в своей жизни. Сейчас же, поняв, насколько то, что называется жизнью, хрупко, быстротечно и даже эфемерно, Ветка потратила на себя колоссальную, по ее меркам, сумму денег. Девушка вернулась в абсолютно нищую, но благоухающую чистотой и ароматами пустую квартиру. Разложила на матрасе новые постельные принадлежности, повесила на окно шторы. Поставила на кухне пару новых тарелок, коробку со столовыми приборами, пару чашек. Смешала себе коктейль, выпила.
Вымылась. Рассмотрела легкие отметины, которые, несмотря на мастерство Синувирстивиэль, остались от ножа Азога.
Переоделась.
Села на матрас.
И с сухими, ничего не выражающими глазами, глядя в никуда, просидела в предельном напряжении несколько часов — до момента, когда наступила пора выходить за собаками.
Собак банкира Ветка выгуливала около полуночи, и домой всегда возвращалась почти в час — чтобы немедленно упасть спать, и проснуться в 4:30. Как правило, она уже спала несколько часов, потом вставала по будильнику, шла с собаками, и снова ложилась… но сегодня…
Сегодня.
Можно ли было спать сегодня?..
Ветка вышла, как обычно, засунув нунчаки сзади за пояс; на улице отметила — вон там бойкая смешанная компания, девушки и парни, вот тут спит бомж. А вон там около гаражей бродит пьяный.
Ветка сморщилась и отвернулась. Этого еще не хватало.
Взяла банкирских псов, стремительно выбежала в парк. Мир понемногу начал перетряхиваться в более стройный рисунок только сейчас.
Ветка решила бы, что впрямь слетела с Герцега и припечаталсь головой. Это же было бы проще. Намного проще.
Но внизу стеллажа лежало седло и оголовье, доспехи и меч Дис.
Это что-то да значило.
Иваныч не позвонил.
Вместо безграничной пустоты начало приходить желание немедленно что-то делать.
Вернуть все на свои места.
На свои?
Вернуться. Ее место было там. Там, не здесь.
Эта идея кристаллизовалась и крепла, пока Ветка носилась с громадными псами, и девушка вспоминала все, что она мельком услышала или специально обсуждала — например, с Гэндальфом.
Завела собак домой.
Купила в круглосуточном магазине бутылку молока, запретные, и от этого особенно восхитительные, круассаны.
И направилась домой с твердым намерением засесть в интернете.
Пьяный, замеченный накануне, был все еще тут. Ветка поджала губы и отвернулась. Теперь, с клинком Дис, все стало намного проще.
Высокий обрюзгший мужик, который когда-то прозывался Костик Красавчик, а позже — Костик Боксер, часто слонялся по двору пьяный. Это и был орк — Ветка с мамой после пережитого никуда не уехали, а он и не считал нужным. Жена выставляла его проветриться, когда он, владелец пары гаражных мастерских, приходил на бровях.