- Молим, прими его в свою бездонную глотку!
- Тебе нравится, да? О, тебе должно понравиться! Старина Ефимыч был что надо человеком! Он выстрадал достаточно, страдал за весь человеческий род, прямо как Иисус.
- Все там будем. Все там будем.
Возгласы сливались в нечленораздельный вой. Со стороны озера подул ветер, он тряхнул макушки деревьев и принёс новую волну коллективного экстаза. Тело мотало из стороны в сторону, из ноздрей и из уголка рта срывались капли крови. Толпа внизу раскачивалась, как паства баптистского священника, подставляя открытые рты для влаги.
Мистер Бабочка присел на корточки и аккуратно поставил кружку с недопитым кофе между ботинок. Юра заметил, что у неё отломана ручка. Детектив посмотрел на обломок в своих руках, будто не понимая, откуда он взялся, а потом положил кусочек керамики в кружку.
- Почему ты так сказал? - с любопытством, показавшимся Юре сейчас почти таким же диким как поведение людей на поляне, спросил мистер Бабочка. - Я разругался, немного дал волю языку - а кто бы не дал в такой ситуации? Согласен, непрофессионально. А ты говорил "нельзя!" так, словно я хотел похвастаться новым телевизором в компании воров-домушников.
- Понятия не имею, - Хорь был искренен. Он прикрыл глаза, вспоминая. - Мне вдруг показалось... глупо, наверное, но показалось, что мы вроде как в театре. Что там идёт представление. Даже когда этот парень задёргался, я подумал, что он дёргается как кукла, которую трясёт хохочущий кукловод.
- Занятно, - сказал Виль Сергеевич, переводя взгляд на висельника. Скорость, с коей он взял себя в руки, казалась сверхъестественной. - Нужно дождаться пока здесь станет менее многолюдно, и попробовать его снять.
- Он мёртв.
- Определённо. Алкоголики, я слышал, необычайно живучи, но... конечно, он мёртв. И всё-таки, нельзя его так оставлять, не находишь?
Всё, что находил сейчас Юрий, касалось скорости, с которой он сможет оказаться отсюда как можно дальше.
Он вдруг понял кое-что: догадка, что отнюдь не добавила молодому человеку душевного спокойствия. Наклонился вперёд, чтобы заглянуть в лицо мистера Бабочки.
- Вам просто любопытно, да? Это коллективное помешательство куда круче, чем Велес, который копает картошку.
- Яровит. Бог войны и плодородия у балтийских славян.
- Да знаю я, кто такой Яровит, - обозлился Юрий. - Вы такой же чокнутый как они. Нас могут разорвать на куски или же просто вздёрнуть рядом с этим беднягой.
- Возьми себя в руки, - мягко посоветовал Виль Сергеевич. - Сейчас в нас говорят эмоции, но чуть позже, если проявим немного терпения, мы, возможно, будем обладателями некой тайны. Соучастниками процесса, выходящего за грань обыденного. С самого начала, когда автобус высадил меня на шоссе возле остановки с надписью "Кунгельв - 2 км", я почувствовал, что найду здесь нечто замечательное. Я направлю на этот термитник луч прожектора и докажу что то, что они в течение всей своей жизни раз за разом отвергали, от чего отворачивались, существует. Разве тебя не прельщает такая слава? О! Нас, кажется, заметили.
- Эй! - вопль был полон какого-то безумного торжества. - А ну, выходи! Рыжий подох, как гнусный похититель куриц. Опасность миновала! Вы же от него прятались, да? А что мы? Мы - просто добрые самаритяне, любители прогулок по лесу.
"Любители прогулок по лесу", которые один за другим поднимали головы и дырявили свои лица странными улыбками, походили на добрых самаритян ещё меньше, чем полчаса назад в кабаке. Прежде чем сделать шаг в направлении Юры и детектива, они взялись за руки, как дети.
Мистер Бабочка причмокнул. Потом сунул руки в карманы пиджака и оттопырил правый карман чем-то вполне определённой формы. Юра никогда бы не подумал, что пистолет можно спрятать между полушерстяным карманом и подкладкой.
- Стоять, - раздался громкий голос. - Следующий, кто сделает шаг, отправиться в бездонную глотку следом.
Замерли. Мокрые, как отряд утопленников, в карманах бутылки, губы краснющие, будто объелись острого перца, в руках всякая дребедень: вилки, бумажные пакеты с символикой винного магазина, мятые фуражки, кульки семечек...
- Нет! - визгливо сказал кто-то. Женщина. У Юры побежали по спине мурашки. - В бездонную глотку так просто не попадёшь. Туда отправляются только те, кто достаточно выстрадал за свою жизнь и умер на пике душевных мук. Попасть в бездонную глотку - великое счастье!
На один шаг ближе. Шагнули все вместе, как единый организм; Виль Сергеевич не торопился стрелять.
- Сколько пафоса, - одобрил он. - А ведь и правда, пролетите вы над своей глоткой, как фанера над Москвой. А как же душевные муки насчёт того, что тебя пристрелил, как скотину, за плохое поведение какой-то прохожий, и лежишь ты в сырой земле, вместо того чтобы мирно плавать в божественном желудочном соке?
Это должно было заставить их задуматься. И заставило. Кто-то рухнул на землю и начал биться в истерике. Другие просто стояли, переглядываясь, а Юра, перебегая глазами с одного лица на другое, думал, как же мало в них осталось человеческого. Головы распухали, впитывая в себя воду, у некоторых сквозь ставшую почти прозрачной кожу проглядывали синюшно-фиолетовые вены. Неизвестно, как довели они себя до такой жизни, но здесь как никогда ощущалось стремление человека к самоуничтожению. Если жизнь есть не что иное, как дорога к смерти, почему бы не пройти её трусцой? - читалось на их лицах.
Детектив хранил поразительное спокойствие. Глаза его бегали по людям, выстроившимся в неровную линию. Юра знал, кого он ищет, но не видел его - ни среди тех, кто стоял, ни среди тех, кто корчился в грязи.
- Да что же вы такое? - спросил мистер Бабочка. - Почему вам, бездельникам, не живётся как нормальным людям?
Ответом ему стал гиений хохот. Юре была понятна такая реакция: с позиции всякого российского городка, находящегося на отшибе цивилизации, подобное существование как раз и было нормой. Любой такой населённый пункт был хилым, почти синюшным, рахитичным телом, над которым возвышалось умытое лицо столицы и испещрённый благородными морщинами питерский лоб.
- Мы все здесь - люди служивые, - сказал мужик с простоватым, плоским лицом. - Служим вот нашему господину, как прадеды и прапрадеды служили. И довольны. А вы пришли из того мира, который нам не нужен. Верно рыжий говорил, у вас там, может, и неплохо, но у нас свои порядки. Не вам нас осуждать. А господин наш... он теперь и ваш хозяин тоже, так что зря вы так неблагородно с нами. Зря.
Он вышел вперёд, помахивая сучковатой палкой.
- Стой на месте, - предупредил Виль Сергеевич, но на белом киселе лица отразилась тупая непокорность. Юра непроизвольно зажмурился: он слышал выстрелы только в кино, и там же видел, как люди падают, истекая кровью, как птицы рвутся в небеса, напуганные шумом. Он мог представить, как вокруг ствола будет куриться дымок, и что тёмно-серому пиджаку Виля Сергеевича потребуется ещё пара заплат. Он также знал, что отдача заставит кости детектива болеть (вряд ли он проводил свободное время в тире, хотя кто его знает), и надеялся, что со времён оперативной работы нужные навыки не дадут промазать... куда бы он не целился.
- Бах!
Сухой, почти старческий смешок.
Круглыми глазами Юра наблюдал, как детектив вытащил из кармана руку, выставив палец пистолетом, сдул воображаемый дым. Пихнул локтем учителя.
- Ну, мой дорогой напарник, думается, никаких денег в твоём кошельке не хватит, чтобы от них откупиться. Пора делать ноги.
Не сговариваясь, они развернулись и бросились бежать по едва заметной тропке, лежащей между кустами дикой вишни. Юрий вырвался вперёд, верно рассудив, что если детектив начнёт сбавлять обороты (а возраст и комплекция рано или поздно дадут о себе знать), у учителя не будет никакой возможности его обогнать. Если бы у них было хоть немного времени, он бы даже извинился, сказав: "Ну какой из меня герой, Виль Сергеевич? Нет ничего трусливого в том, чтобы спасать собственную шкуру".
- Направо, - задыхаясь, прокричал мистер Бабочка, когда они приблизились к неприметной развилке, которую проходили по пути сюда. - Беги направо. Разделимся.
Юра не знал, куда ведёт тропа, которую выбрал Виль Сергеевич, но оценил его благородство тем, что попытался превратить свой опорно-двигательный аппарат в гоночный болид. Лёгкие толкались в своей тесной клетке, сердце отбросило ложку и припало к реке крови, как пришедший из пустыни скиталец.
В компании, которая пыталась их догнать, также наметился раскол. Идея престарелого детектива была чудо как хороша, и она, в отличие от несуществующего пистолета, сработала: судя по ругани, крикам и глухим шлепкам, преследователи запутались в собственных многочисленных конечностях и сцепились друг с другом не на жизнь, а на смерть. Их голоса становились всё тише, эхо вспугнуло с древесных крон стаю каких-то взбалмошных птиц. Рискнув обернуться, Юра увидел только лапы ельника, перекрещивающиеся за его спиной как копья. Его захлестнула волна тёплой радости: "Спасся! Выбрался!.." Очки запотели. Хорь попытался протереть их рукавом, позабыв (как будто не было десятилетий очкарства), что линзы обычно запотевают не снаружи, а изнутри. Запоздало удивился, оступился и, не успев даже убрать с лица торжествующую улыбку, полетел кверху тормашками в овраг, заросший безымянными кустами с мелкой красной несъедобной ягодой.
Блог на livejournal.com. 2 мая, 22:14. Конверт сам является посланием.
...Достаточно хитроумный ход, в том случае, если хочешь спрятать что-то от чокнутой мамаши. Боже, как это знакомо!.. Если вдруг она за каким-нибудь чёртом полезет в вентиляцию - найдёт только фантики.
А фантики всего лишь для отвода глаз!
Расклеив от нечего делать конверт, разобрав и разгладив на коленке, я заметил на его внутренней стороне текст. Чтобы его прочитать, свет должен был падать под определённым углом. Никаких шпионских штучек - написано ручкой без чернил; бумага достаточно плотная, чтобы не выдать автора отпечатавшимися с другой, внешней стороны буквами. Для лучшей разборчивости я вымарал конверт точёным графитом от карандаша.
Многое сгладилось, почерк оставлял желать лучшего, ошибки не способствовали приятному чтению, тем не менее я смог полностью восстановить письмо.
Итак, вот оно:
"Дорогой читатель человек! Мама говорит, что никого больше не осталось. Она говорит, что люди на улице мёртвые. Что нет больше такого места, как наулица, и нельзя нам там появляться. Там смертельно опасно! Люди больше не люди, они отгрызают таким, как мы, головы. Она говорит, что умеет прятаться, и если спрятаться, то тебя не заметят. Мы видим, как она иногда выходит из подъезда и возвращается, и ЭТО ПРАВДА. Никто на неё не смотрит, никто не бежит за ней, чтобы откусить голову.
Нам не разрешается выходить. Нас трое, и мы сёстры. Оля старшая, потом я, Аня, а младшую зовут Марией, Машей, и она ещё не умеет писать. Совсем глупенькая. Мама говорит, что она отсталая. Ещё есть папа, но он совсем не ходит и ничего не делает. Мама говорит, что он сильно-сильно болеет.
Мы решили, что ЧУДОВИЩА там, на улице, не умеют читать. Мы не хотим, чтобы нас нашли. Мама хочет, чтобы папа снова стал ходить и улыбаться, как раньше. Она говорит, что только он один сможет победить этих ЧУДОВИЩ, и всё снова станет, как раньше. Мы сможем играть с другими нормальными детьми - с теми, кого не съели.
Но если по секрету, нам с сёстрами кажется, что папа никогда больше не станет здоровым. Он целыми днями спит, и мама разрешает нам увидеть его только по воскресеньям, когда приходит время КРАСНОГО ПОДАРКА. Он похож на мокрую тряпку, лежит в кресле и совсем не двигается. И пахнет от него очень плохо. Когда-то очень давно (Оля помнит, а я - совсем чуть-чуть), он был очень весёлым и добрым, но сейчас нет. Мы по очереди встаём на колени и молимся, просим: "Папа, встань! Папа, встань!" А мама танцует под музыку, но нам запрещено на неё смотреть. А потом она колет нас иглой или бьёт прутом, и тогда из нас льётся кровь. Это называется КРАСНЫМ ПОДАРКОМ. Никто из нас не любит воскресенья, а Мария (говорю же, она глупенькая) вычеркнула их все из календаря. За это ей очень сильно попало.
Это письмо я пишу для таких же людей, как мы. Пожалуйста, найдитесь! Мама говорит, что никого не осталось на всём земном шаре, но откуда она может знать! Оля говорит, что земной шар очень большой, и когда мама выходит за продуктами или за пособием, она проходит меньше одного процента! Мы не хотим больше ходить к папе, не хотим больше, чтобы нас била мама. По секрету говоря, я даже хочу убежать! Я смотрела на маму из окна каждый раз, когда она уходила, и знаю, что она делает, чтобы ЧУДОВИЩА её не замечали. Я буду делать так же, и убегу за край света. Мы бы все, наверное, убежали, если бы нашлись другие люди, такие же, как мы, и тогда я могла бы убедить сестёр.