У меня перед глазами все еще стояло прощание с Зариной.
«Я вернусь за тобой», – сказал я.
«Я знаю», – сказала она.
Нам позволили обняться, и Зарину увели. Несмотря на то, что я обязался выполнить любые условия, она останется пленницей. Может быть, оставшаяся хозяйничать в крепости Тома сделает что-то для нее?
Ага, раскатал губу. А то я не знаю Тому. Она не сделает ничего, что может кинуть на нее, как негодную правительницу, хотя бы тень тени. Сердобольный правитель, старающийся быть справедливым к каждому – мертвый правитель, учебники истории переполнены такими фактами. Доброта властелина убивает правителя первым, в результате кровавого переворота, либо последним, когда страна разрушена, разделена или захвачена соседями, приведенными в качестве «помощников» жаждущими власти соперниками хорошего для всех правителя. Тогда его убьют осваивающие новую реальность бывшие соратники, чтобы не мозолил глаза и не допускал мыслей о реванше, или чужаки-захватчики, чтобы избавиться от законной власти и легитимизировать свою, или собственный народ – за то, что добротой в конце концов испортил жизнь всем, за что и должен поплатиться.
Мне не верилось, что Верховная царица оставит за себя Тому, и все же это произошло. Всех прав правительницы моя сестренка, конечно же, не получила, править в стране она сможет лишь с согласия Совета сестер и, как догадываюсь о том, что никогда не прозвучит вслух, Клуба Землянок, но распоряжаться в крепости в отсутствие царицы назначили именно Тому. Надеюсь, ее выбрали не только за предательство. Впрочем… Кто знает, что Верховная царица считает в человеке главным. Сказано же: «Я слушаю умных, но верю только верным, в этом состоит мудрость». Верность правителю оправдывает любую гнусность по отношению к близким.
А с другой стороны… Ситуация в стране аховая, и неподготовленного человека или такого, чьи мысли и поступки невозможно просчитать, заместителем главы не поставят. Получается, что Тома, как официальная преемница, показала себя достаточно компетентной, умелой и эффективной. К тому же, это хорошая тренировка, некий испытательный срок: покомандовать немного, пока настоящий хозяин в отъезде. Когда вернется – успеет исправить то, что наворотил молодой заместитель.
В общем, мечта Томы сбылась, она стала царицей – пока не титулом, но со всеми возможностями Ее Величества. Стоило ли оно того, чтобы наплевать на дружбу и забыть о родстве? Не мне судить. Если Тома довольна – флаг ей в руки, а свои руки я в отношениях с ней умываю. Не судите, да не судимы будете. Нужно повторять это почаще, чтобы не сорваться и не сказать о сестренке что-то совсем-совсем нелицеприятное.
Зарина, дядя Люсик и Шурик остались в крепости в статусе гостей, а по факту – заложников. Их жизни зависят от меня. Любопытно: если я, к примеру, ценой собственной жизни сумею погубить Верховную царицу – освободит Тома заложников или казнит?
Зависит от того, что потребуют от нее Совет и Клуб. Что-то подсказывало мне, что собственное мнение Томы теперь мало значит. Оно, это мнение, всегда одно: делать то, что вознесет на вершину, и не делать ничего, что скинет оттуда. Вот и ответ – неприятный, но, как мне кажется, верный. Ждать от Томы подвигов во имя былой дружбы не следует.
На первом же привале – за холмом, среди высокого кустарника, вдали от посторонних глаз – царицу и меня вынули из мешков и облачили в балахоны бойников. Нет такой силы в стране башен, что могла бы проверить личности бойников, следовавших с десяткой царберов.
Выехавшие с нами гонцы давно умчались вперед – значит, где-то впереди нас будут ждать готовые кров и стол. Это было бы весьма кстати: небо стремительно темнело, а набегавшие тучки грозили ночным дождем.
– Выражаю всем благодарность, – громко объявила царица. Солдаты кратко кивнули. Палец правительницы указал на меня: – Дайте ему коня. Не спускать глаз, без этого человека экспедиция потеряет смысл. Он должен прибыть на место целым и невредимым, защищайте его как меня. В путь.
Теперь я ехал в окружении солдат рядом с царицей. Приказ «Защищайте его как меня» касался внешнего нападения, и царберы защищали, зорко поглядывая по сторонам и прикрывая собой спереди, сзади и с боков. Но если нас кто-то обстреляет из засады, жертва в отряде будет одна – я. Царберов спасут тяжелые доспехи, царицу – кольчуга, которую я заметил и которой успел позавидовать, когда мы надевали балахоны. По сравнению со сверкающим шедевром кузнечного ремесла, облегавшего правительницу, кольчуги святых сестер казались корявыми поделками подмастерьев. Оружием царице служил меч на перевязи – похоже, тот же, что и тронном зале, но в других ножнах. На них не было никакой инкрустации и, тем более, позолоты. Простые деревянные ножны, обшитые кожей. Правда, как мне по-прежнему кажется, внутри прятался стальной клинок, узкий и длинный, но это станет известно лишь в обстоятельствах, мечтать о которых не стоило.
Мне оружия не дали. Понимаю. Однако, если отправимся за реку – потребую снабдить хоть чем-нибудь, иначе не смогу выполнить задачи, которые поставят. Вместо них думать буду о выживании. Невероятно, насколько я привык к оружию. Без него – как без рук.
Допускаю, что оружия мне и на том берегу не дадут. Кто я такой, чтобы мне верить? За рекой я почти везде бывал и все знаю. Сбежать могу в любой момент, и снабдить меня средствами для этого – самоубийство. В похожей ситуации я и сам думал бы так о любом другом человеке.
Перед глазами проплыли лица близких мне людей. Зарина. Шурик. Дядя Люсик. Я не смогу спасти себя ценой их жизней. Именно поэтому царице нужен был я – предсказуемый и управляемый. Она заранее победила. Я никуда не денусь и сделаю все, что скажут. В данном случае, она – террорист, захвативший заложников. Угрожая им, она выдвигает условия, и я – ратующий за отказ от переговоров с любыми террористами, поскольку в перспективе это всегда ведет к еще большим жертвам и повторению террора в большем масштабе – послушно скрещиваю передние лапки в позе «Слушаю и повинуюсь». «Возлюби ближнего своего» я воспринял слишком буквально и теперь мучаюсь от последствий. На моей любви можно играть, вызывая нужную мелодию, и мне ничего не останется, как подпевать. Я готов пожертвовать собой ради близких. Но так же я готов пожертвовать близкими ради других людей – если, например, большую кровь можно будет остановить малой. Я люблю людей и не хочу им зла. Получается, «Возлюби ближнего» – опасный принцип. Тем, для кого любовь – пустой звук, он позволяет управлять теми, кто любит. Но если посмотреть на это с другой стороны… Тот, для кого любовь – средство в достижении целей, никогда не будет счастлив. Взять ту же царицу. Ну, добьется она с моей помощью мира с крестоносцами или еще чего-то, столь же мимолетного и умозрительного, если смотреть на это сверху. Я, вернувшись к Зарине и освободив Шурика с дядей Люсиком, буду счастлив, а царица погрязнет в новых заботах с той же гадостью на душе. Все же, любовь должна быть целью а не средством, и тогда у всех все будет хорошо. Как бы донести эту мысль до других?
Когда редкая растительность сменилась лесами, отряд свернул с дороги. Там, на поляне среди дремучей чащи, нас ждал подготовленный палаточный лагерь с разведенным костром. Два царбера, охранявшие пустой лагерь, сдали его нашему отряду и ускакали в наступившую ночь. Главным среди нас они считали десятника, на бойников не обратили внимания. Скорее всего, выехавшие вперед гонцы тоже не знают, для кого они стараются. Просто делают свою работу. Меньше знаешь – крепче спишь.
Интересно, часто ли царица убегает из крепости таким образом? Система, как сразу видно, отлажена, и, думаю, что подобное уже бывало. Этакий Гарун аль Рашид страны башен. Познавать жизнь подданных изнутри – правильно и похвально, если это не навредит стране в случае непредвиденной ситуации. А в жизни, как известно, бывает все. Особенно плохое и неожиданное. Причем, одновременно. И надолго. И что тогда?
Такие лагеря в лесу, как у нас сейчас, устраивали рыкцари. Со стороны нас не видно, а желающих в поисках приключений гулять по ночам в стране башен не осталось. Правда, неведомые крестоносцы, которых ждали всюду, при желании могли бы добраться сюда для разведки боем…
Это и был гигантский минус такого размещения: при случайном обнаружении лагеря его скрытная уединенность играла на руку врагу, на нас могли внезапно напасть из леса или окружить, если противника много.
Скорее всего, у царицы все просчитано. Мы спим здесь и ничего не боимся – значит бояться нечего, враг далеко. Или, что тоже допускаю, враг даже не помышляет о высадке на этой стороне реки, а все приготовления ведутся впрок.
Не ради меня же это все – слухи о вторжении, чтобы целая страна повсеместно искала сбежавшего невестора сорвавшей джек-пот бывшей цариссы.
А если – ради меня?!..
Не верилось. Вернее, я старался гнать такие мысли – глупые и невообразимые. Однако, интуиция, сволочь такая, была под дых: царице нужен был именно я, никто другой ее не устраивал. Меня – преступника, которого следовало вздернуть на ближайшем суку – привезли, и уже прогретая машина событий завертелась. Выезд, к которому все было готово, состоялся незамедлительно. Ради меня пощадили привезенных в крепость Зарину, Шурика и дядю Люсика, которым, согласно местным законам, тоже предстояло болтаться на соседних сучьях. Однако…
Однако.
От этих фактов бросало в дрожь. Патрули, просеки, вышки, ополчение – и все это ради поимки меня?
Нет.
Стоп. Почему, собственно, нет? Хороший понт дороже денег – так говорили в моем мире. И если я пришел к выводу, что цель не оправдывает средства, то ведь не сразу же я к нему пришел, сначала пришлось проплутать в дебрях и тупиках других возможностей. Для Томы, например, цель оправдывает средства. Почему у Верховной царицы, которая выбрала преемницей именно Тому, должно быть не так?
За рекой я узнаю правду. Если враг далеко, и все слухи о нем – всего лишь слухи, то…
Думать об этом рано. Нет, думать никогда не рано и, тем более, никогда не поздно. Думать надо всегда. Но для конкретных выводов сейчас у меня не хватало информации. Лишь один из таких выводов, подкинутый интуицией, ныл под сердцем: если, как сказала царица, «без этого человека экспедиция потеряет смысл», то проводником и советником мои роли за рекой не ограничатся. От меня потребуется что-то несусветное, что могу выполнить именно я – вот такой, со всеми своими умениями и непохожими на других тараканами в голове.
Хотелось поговорить об этом. Не получалось. Царица была рядом, но ее все время отвлекали, и я оставался наедине с дикими мыслями. Даже хотелось, чтобы могучий неизвестный враг оказался как можно ближе, то есть, чтобы версия о нем оказалась правдой. Потому что иначе…
Не знаю, смогу ли я сегодня уснуть.
Накрапывал дождь. После быстро приготовленного и еще быстрее съеденного ужина половина царберов осталась на посту, остальные и я с царицей отправились спать. Меня роль оберегаемого объекта устраивала: охраняют, кормят, на часах стоять не надо. Не жизнь, а сказка. И если бы не тягостные мысли…
Как же трудно жить, когда чего-то не понимаешь и, главное, знаешь об этом. Лучше не знать. Так счастливы многие супруги, не знающие об изменах своих вторых половинок – если, конечно, изменщики достойны великого звания половинок. Я бы таких «половинок» еще раз половинил, чтобы не позорили слово.
Вот какой я кровожадный на словах. А когда доходит до дела, всегда хочется, чтобы все были живы, здоровы и счастливы. Интересно, как научно называется это мое психическое расстройство?
Не знаю. Как не знаю очень многого. И хорошо, что не знаю, если верить библейским мудрецам. «Во многой мудрости много печали» – это приписывают Соломону, мудрейшему из мудрых всех времен и народов. А продолжение у сказанного еще круче: «Кто умножает познания, умножает скорбь». Как говорится, начали за здравие, кончили за упокой. Обидно, что сказано-то логично и предельно правдоподобно, не придерешься, как бы ни хотелось. А душа протестует.
Хочу все знать и быть счастливым. Вот. Это моя мечта.
Интересно, как научно называется и такое психическое расстройство?
Из пяти установленных в лесу палаток меня разместили в средней, вместе с двумя солдатами. Они легли по бокам от меня, их оружие осталось снаружи. Опять же – для перестраховки. Боятся, что я чего-нибудь отчебучу.
Не отчебучу. Не смогу, даже если позволят обстоятельства. Потому что от моих дел зависят чужие жизни.
Кстати, спать меня увели самым первым, чтобы не видел, в какую из палаток отправилась царица. С точки зрения безопасности все правильно. С точки зрения доверия – показательно, это говорит, что до настоящего доверия еще как Сизифу до премии за результативность. Человек, который допускает предательство ближних как средство для достижения цели, никогда не поверит, что кто-то не сможет предать физически, потому что организм не позволит языку сказать опасное слово или ноге сделать шаг в пропасть себялюбия. Так многие не понимают Гастелло, Матросова и тысячи… нет, миллионы других, большей частью безвестных защитников чужих жизней ценой своей. Для кого-то закрыть амбразуру грудью нормально и единственно правильно, для других – неприемлемо и, соответственно, ненормально. Не буду судить, кто здесь ненормален, я свой выбор сделал. Точнее, что-то внутри меня сделало его. Наверное, этим, что внутри, мы, ненормальные и нормальные, и отличаемся.
Царица меня не понимала, но умело использовала. Потому она и царица. Вот и еще один довод, что хреновый из меня вышел бы царь, выбери я во время судьбоносного совещания другую дорогу. Играть чужими жизнями – не мое.
Башни, цекады, храмы и деревеньки мы проезжали не останавливаясь, все необходимое было с собой, а места отдыха для нас готовили высланные вперед гонцы. Три следующих дня дул пронизывающий ветер, периодически моросил дождик. Настоящая гроза, на которую пару раз намекало небо, так и не состоялась, но балахон на мне промок насквозь, и я впервые оценил и на себе ощутил не только его плюсы, но и минусы. Ткань липла к телу, ехать было некомфортно. Ночью я снимал балахон для просушки. Царберы рядом со мной спали в доспехах. Постоянно сравнивая их с роботами, я ничуть не кривил душой. Пусть у них под латами надеты вещи из ткани и стеганая подкладка, но я, наверное, не выдержал бы жизни в таких условиях. А они чувствовали себя нормально. Человек, как известно из расхожей народной мудрости, ко всему привыкает. Вот еще один пример нормальности и ненормальности. Оказывается, все дело – в привычке. Как тебя с детства воспитают или каким себя сделаешь – таким и будешь, а все, кто не такие, покажутся ненормальными.
Мы ехали быстро, коней периодически меняли, как на ямских станциях в старые времена – в пути нас всегда ждали готовый обед и свежие лошади, и если бы не спасительные ночевки, то из меня, думавшего, что поездки верхом – дело привычное, душу бы вытрясло.
Разговоры и вопросы в пути не поощрялись. Иными словами, они грубо обрывались, и мои вопросы (например, где мы едем) остались без ответов. Проезжаемые места и башни мне были незнакомы, цвета флагов – неизвестны.
Единственный нормальный разговор, не связанный с дорогой и размещением, когда мне что-то говорили, и я покорно исполнял, коснулся цели экспедиции. Затянутое тучами небо посветлело, скошенные поля вдоль дороги раскинулись едва ли не до горизонта, видимость позволяла не бояться засад, которые негде было организовать. Для безопасности в приоритете оказалось наблюдение за тем, что находится далеко впереди и прикрытие тылов. Новые условия заставили до того скученно двигавшийся отряд растянуться на сотни метров.
У меня на языке висели десятки вопросов, но Верховная царица, как видно, не желала обсуждать что-либо в присутствии солдат. Сейчас появилась возможность поговорить практически наедине, без лишних ушей.
– Мне хотелось бы узнать о крестоносцах как можно больше, – сказал я. – Пока едем, я обдумал бы информацию и, возможно, вспомнил бы что-то оттолкнувшись от какой-то новой подробности или по аналогии.
Звук моего голоса напряг царберов, они направили коней ближе к нам. Царица властным жестом вернула их обратно.