<p>
Живот несчастного агронома совсем свело и внутри желудка даже, кажется, что-то с явным неудовольствием завозилось. И тут Федор Григорьевич к своей радости вспомнил о небольшом сверточке с провизией, который дала ему сегодня утром в дорогу заботливая и любящая Дашутка Отморозова.</p>
<p>
Алиенко дошел до окраины деревни, свернул к реке, где как нельзя кстати обнаружил огромных размеров деревянную колоду. Эта колода валялась на песчаной отмели возле самой воды еще с лета прошлого года, когда председателю Навознюку неожиданно приспичило спилить самые старые деревья около реки, чтобы, - как он на одном дыхании выразился на общем собрании колхозного актива, - "улучшить у приезжающих из района руководителей общее благоприятное впечатление от посещения деревни Бутылкино". Мысленно поблагодарив председателя за своевременно проявленную заботу о привлекательном имидже районного центра, Федор Григорьевич присел на колоду и достал из глубокого кармана своего плаща завернутый в полиэтилен сверток. Руки его даже несколько подрагивали от нетерпения, когда он развязывал узелки розовой ленточки, которой Дашутка Отморозова любовно перевязала сверточек с провизией.</p>
<p>
Содержимое свертка превзошло самые радужные ожидания Федора Григорьевича. Во-первых, внутри оказалось несколько скибок свежего хлеба, прикрытого толстыми аппетитными ломтями хорошо просоленного сала. А во-вторых, рядом с бутербродами обнаружилась наполненная по самое горлышко двухсотграммовая "чикушечка". Отвинтив пробку, Федор Григорьевич поднес горлышко бутылки к носу и вдохнул. Чутье не обмануло его. Внутри "чикушки" находилась прославленная на всю округу перцовка, изготовляемая Дашуткой Отморозовой по специальной, тщательно скрываемой от многочисленных конкурентов технологии.</p>
<p>
Федор Григорьевич энергично потер руки, довольно хохотнул и тут же, что называется в один присест, принял на грудь все содержимое бутылочки. Отбросив в сторону теперь уже совершенно бесполезную стеклянную тару, Алиенко удовлетворенно крякнул и стал наминать, почти не разжевывая, бутерброды с салом. Так у небольшой речки Поганихи, на прелой деревянной колоде и свершилось событие, сыгравшее немаловажную роль в истории страны, в которой жил агроном Алиенко.</p>
<p>
Здесь следует сделать небольшое отступление от текста нашего рассказа и отметить, что контакт двух цивилизаций всегда является деянием абсолютно непредсказуемым. Проверенные и отточенные в тысячах миров за миллионы лет схемы летят под откос при соприкосновении с совершенно незначительными на первый взгляд факторами. В нашем случае именно порция перцовки, обильно закушенная салом, и стала тем фактором, который опрокинул стандартную схему проникновения космических монстров на очередную обитаемую планету.</p>
<p>
Ко времени, когда Федор Григорьевич принял на грудь двести граммов обжигающей горло жидкости, эмбрион внутри его пищевода уже успел сформироваться в небольшую, но вполне жизнеспособную тварь. Тварь отчаянно хотела есть, передавая это свое ощущение через нервную систему прямо в мозг агронома Алиенко. После получения пищи тварь намеревалась немного вздремнуть, чтобы подкопить силенок, а потом разорвать изнутри грудную клетку несчастного Федора Григорьевича и отправиться бродить по окрестным селам для самостоятельного удовлетворения своих пищевых потребностей. Но не тут-то было.</p>
<p>
Ни тварь, ни ее многочисленные родственники по материнской линии никогда и нигде за время своих миллионолетних странствий не потребляли спиртных напитков. Тем более, разумеется, не пивали они огненной перцовки, созданной народным гением Дашуткой Отморозовой по собственным секретным рецептам. Стоит ли после этого удивляться, что совершенно наперсточная для любого опытного землянина доза в двести миллилитров, произвела в голове твари настоящую революцию? Проще говоря, возросший внутри Федора Григорьевича эмбрион космического монстра уже через пару минут после принятия сельским агрономом даже столь незначительного объема перцовки был абсолютно и очевидно пьян.</p>
<p>
А тут еще в пищевод Федора Григорьевича подоспела и закуска в виде просоленного ароматного сала. Тварь, чьи родственники, конечно же, никогда не едали ничего подобного ни в Туманности Андромеды, ни на широких просторах Млечного Пути, проглатывала кусок за куском и получала абсолютно ни с чем не сравнимое удовольствие. Когда последний кусочек жирного, белого, в меру просоленного вещества был уже съеден, тварь в полном блаженстве и удовлетворении устроилась в желудке Федора Григорьевича и предалась размышлениям о своей нелегкой доле.</p>
<p>
"Ну и что дальше? - думала она, сидя в пищеводе сельского агронома. - Вот сейчас отлежусь, посплю - и все, конец моему санаторию: придется выходить наружу".</p>
<p>
Она представила, как снаружи холодно и слякотно, с какой жестокостью и охотничьим азартом аборигены начнут за ней охотиться, и содрогнулась. Теплый, уютный и сытый мир внутри пищевода агронома Алиенко нравился ей много больше, чем таящие опасности просторы этой планеты.</p>
<p>
"А какого черта, собственно, я должна выходить наружу? - забрела вдруг в голову твари случайная шальная мысль. - Это какой еще там авторитет мне такое приказывает?"</p>
<p>
Не откладывая дела в долгий ящик, она тут же покопалась в залежах своей генетической памяти и не обнаружила искомого авторитета. Более того на самом дне фамильных родовых мозгов отыскалось требование максимальной адаптации к окружающей среде.</p>
<p>
"Баста! Хватит! - поразмыслив, тварь приняла революционное решение. - Никуда я не выхожу! Мне и здесь хорошо!"</p>
<p>
Придя к этому выводу, тварь тут же намертво вросла в организм агронома Алиенко. Мозг ее соединился с мозгом Федора Григорьевича, а яйцеклад вытянулся вдоль его прямой кишки.</p>
<p>
Все эти революционно - эволюционные изменения внешне совершенно никак не отразились на здоровье и личности колхозного агронома Алиенко. Единственное, что отметили бдительные односельчане, так это сильно возросший интерес Федора Григорьевича к обжигающей желудок перцовке и подсоленному аппетитному салу. Впрочем, односельчанам, конечно, и в голову не пришло связать этот интерес с проблемой контакта с инопланетными цивилизациями.</p>
<p>
С тех пор и стали мирно жить в одном общем организме колхозный агроном Федор Григорьевич Алиенко и прилетевшая из глубин космоса неизвестная науке кровожадная тварь. И продолжалась эта идиллия как раз до того времени, пока тварь не вступила в период полового созревания.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
IV</p>
<p>
</p>
<p>
С некоторых пор прижившаяся внутри пищевода Федора Григорьевича тварь стала ощущать заметный дискомфорт. Нет, слава Богу, еды и питья ей вполне хватало. Федор Григорьевич теперь ел за троих, немало удивляя проснувшимся вдруг аппетитом и жену, и друзей. С точки зрения физиологии все было в полном порядке в этом спонтанно образовавшемся благодаря перцовке и салу симбиозе человеческого организма и космической твари. А вот с точки зрения духовной...</p>
<p>
Тварь хотя и была тварью, однако с определенного возраста начала вдруг испытывать острое желание пообщаться с себе подобными. После сытного обеда, переваривая очередную порцию сала с перцовкой, она любила понежиться и помечтать о таких же, как и она сама тварях. В общем-то, для процесса деторождения себе подобные существа были ей не особенно и нужны, поскольку размножалась тварь бесполым почкованием. Но духовный голод все-таки требовал своего удовлетворения. Ну, хотя бы иногда. Ну, хотя бы по мелочам.</p>
<p>
Вот тут-то как раз и подоспело важное политическое событие в обычно скучной и размеренной жизни Бутылкинского колхоза. В гости к своему закадычному другу председателю Навознюку заехал погостить на денек - другой сам первый секретарь Главной Оппозиционной Партии Петр Николаевич Мисоненко. Тот самый, которого продажные буржуазные писаки - журналисты часто ошибочно называли Мисюненко, а враги - "дерьмократы" прозвали Писюненко за постоянное и неуемное стремление Петра Николаевича охаивать все и вся по любому поводу и на каждом удобном углу. Знающая толк в политических веяниях в парламенте и в администрации президента бабка Табачниха, по прозвищу "наша Глоба", жившая у околицы деревни Бутылкино, тут же поведала сельской общественности, взволнованной визитом столь высокопоставленного партийного лица, что прибыл к ним известный всей стране персек не просто так, с Навознюком водочки попить, а для плодотворного решения важнейшей внутрипартийной проблемы. Дело в том, что в скором времени в стране предстояли очередные парламентские выборы и товарищ Мисоненко на скорую руку сколачивал избирательный блок своей ГОП - партии, особо рассчитывая на голоса совершенно обедневших при нынешнем режиме рабочих и крестьян. Вот, вещала сельская Глоба, полузгивая семечки, и возникла у Петра Николаевича проблема с представителем от трудового крестьянства - таким, чтобы и особо рот не раскрывал, и голосовал так, как нужно руководству ГОП - партии. А в особых случаях - на практике, впрочем, не так уж и редких, - мог бы активно поддержать и любую застольно - политическую компанию. Основательно порывшись в своей памяти, разбухшей в последние годы как старая записная книжка от неисчислимого множества имен и фамилий партийных соратников и соратниц, товарищ Мисоненко и обнаружил вполне приемлемую кандидатуру в лице своего старого, еще со школьной скамьи друга Митрофана Демьяновича Навознюка.</p>
<p>
К приезду персека Мисоненко сельчан собрали в срочно отремонтированном по такому случаю и протопленном, - чтобы не простудить высокого гостя, - колхозном клубе. Выйдя на трибуну, на которую ради такого торжественного случая впервые за последние десять лет даже водрузили стеклянный графинчик с водой и маленьким стаканчиком на макушке, Петр Николаевич произнес стандартную зажигательную речь о его с товарищами - гоппартийцами непримиримой борьбе с антинародным режимом, ответил на заранее заготовленные и накануне под контролем председателя заученные назубок немногочисленные вопросы слушателей и мирно уселся на свое место в президиуме.</p>
<p>
Следующим слово взял сам Митрофан Демьянович Навознюк. Хотя председатель и посверкивал весьма красноречивым и проникновенным взглядом на ставших уже подремывать сельчан и периодически в такт своим словам долбил по трибуне пудовым кулачком, от чего вышеупомянутый графинчик с водой под нежное дребезжание маленького стаканчика совершал героические попытки преодолеть земное тяготение, в целом его выступление отличалось от речи высокого партийного гостя только обилием словесных конструкций типа "значить" и "твою мать", которые председатель ухитрялся вставлять в самых неожиданных местах. Поскольку включение председателя Навознюка в предвыборный список ГОП-партии по просьбе сельчан было уже практически предрешено, на этой жизнеутверждающей ноте партийная тусовка в глухом селе Бутылкино и могла бы благополучно завершиться. Но именно в этот момент у сидящей в животе у агронома Алиенко твари не на шутку разыгрались гормоны, отвечающие за общение с себе подобными.</p>
<p>
Нужно сказать, что за несколько месяцев жизни в кишках Федора Григорьевича космическая тварь вполне сносно успела изучить основы человеческого языка. Поэтому при первых же словах уважаемого Петра Николаевича о необходимости отнять, разорвать на части и уничтожить до конца, произнесенных с трибуны в сельском клубе, тварь сразу же интуитивно почувствовала в товарище Мисоненко родственную душу и навострила свои уши.</p>
<p>
И представьте себе удивление Митрофана Демьяновича, который после своего ответного слова уже совсем было собрался закрыть внеочередную сельскую сходку, когда в зале вдруг поднялась рука желающего выступить, и тут же к трибуне широкими шагами направился колхозный агроном Алиенко. Поскольку Федор Григорьевич никогда не отличался особой речистостью и на производственных планерках, и на канувших в небытие партийных собраниях никогда больше одного предложения вслух не произносил, его добровольное появление на сцене зала произвело на односельчан эффект разорвавшейся бомбы.</p>
<p>
К тому моменту, когда Федор Григорьевич открыл рот и произнес с трибуны свое первое слово в качестве публичного политика, внутриутробная тварь уже успела полностью подчинить себе мозг сельского агронома. Поэтому в своей десятиминутной речи агроном Алиенко подробно поделился с жителями Бутылкино своими мыслями о том, как именно нужно поступать с пособниками антинародного режима и представителями компрадорской буржуазии. Речь изобиловала таким количеством живописных подробностей и была произнесена таким простым, доходчивым и глубоко народным языком, что по окончании вызвала невиданную ранее под сводами сельского клуба бурю аплодисментов.</p>