Менестрель шагнул в третью залу и облегчённо вздохнул: она была пуста. Однако радость его продлилась недолго. Пол последней залы почти полностью состоял из позолоченных плит. Спасительные белые плиты сиротливо белели, расположенные в шахматном порядке, на расстоянии двух с половиной футов одна от другой. Прыгнув на первую плиту, певец заметил в дальнем углу залы большое крапчатое яйцо. Когда он миновал ещё две плиты, яйцо дрогнуло. Стараясь не отвлекаться на пустяки, Менестрель прыгнул на следующую плиту. Котомка с Камнем больно шлёпнула его по спине. Яйцо подскочило вверх и лопнуло в воздухе. На пол плюхнулось небольшое существо, похожее на жабу, только тело его было менее толстым, и более гибким, на спине торчали два нелепых отростка, длинный хвост с шишкой на конце стучал по мрамору. Существо стало быстро расти, и прыжки Менестреля сделались менее ловкими и уверенными. Нелепые отростки превратились в кожистые крылья, стали видны присоски на лапах. Через несколько мгновений певец увидел ползущее к нему чудовище. Выпуклые глаза плотоядно смотрели на Менестреля. Огромная жабья пасть приоткрылась, и он увидел язык. Скользкий и тонкий, язык чудовища казался белёсой свёрнутой лентой. Тело диковинного существа было покрыто шевелящейся шерстью. Когда чудовище подползло ближе, певец с ужасом понял, что это вовсе не шерсть, а множество щупалец, каждое из которых заканчивалось крошечной змеиной головкой. Перепрыгивая на следующую белую плиту, Менестрель оступился и упал. Поднимаясь, он едва не выронил котомку с Камнем и нечаянно ступил на позолоченную плиту. Плита скрипнула и стала плавно опускаться. С трудом преодолевая чувство паники, Менестрель посмотрел вниз. Под ним сиял перевёрнутый купол неба. Через несколько мгновений небо заволокли свинцовые облака. Плита продолжала медленно опускаться. Казалось, невесомая облачная масса, словно трясина, засасывала певца. Дрожащими руками он вынул из котомки Солнечный камень. «Вверх!» — пронеслось в его голове, и Менестрель подбросил артефакт на ладони. Камень сверкнул и превратился в сгусток жёлтого света, который через мгновение стал разматывающимся клубком золотых нитей. Со звуком бечёвки, рассекающей воздух, нити стремительно сплелись в жгут, который обмотался вокруг руки и потащил его вверх, к потолку залы. Чудовище взмахнуло крыльями, взлетело и перевернулось. Присоски на лапах чавкнули, и крылатое существо повисло на потолке вниз головой, поджидая Менестреля.
Длинный жгут стал раскачивать его из стороны в сторону, намереваясь забросить в следующую залу. Чудовище было слишком неуклюжим для того, чтобы летать за певцом, раскачивающимся, словно маятник, поэтому оно опустилось на пол, загородив сквозной проход. Тонкий язык мгновенно развернулся и, словно стрела, пронзил воздух, едва не задев сапоги Менестреля. Если бы золотой жгут не поднял его к самому полотку, язык непременно попал бы в аппетитную мишень. Белёсая лента мгновенно исчезла в жабьей пасти и снова ударила воздух у самого носа раскачивающегося под потолком певца.
Жгут, спасавший Менестреля от языка чудовища, раскачивал его всё сильнее. Певец то опускался к самому полу, то взлетал к потолку. Крылатое существо сидело неподвижно, и липкий, скользкий язык, преследуя певца, всякий раз ударял мимо цели.
Наконец, увидев, что золотой жгут несёт его прямо в пасть уродливого стража залы, Менестрель в ужасе закричал. В следующее мгновение, присоски сдавили его тело, а сотни змеиных головок, разорвав рубаху, впились в кожу. Заалела кровь… В тот же миг золотой жгут ужом скользнул в ноздрю чудовища. Присоски тут же ослабли, щупальца со змеиными головками безжизненно повисли, и Менестрель упал, раскинув руки. Обмякшее тело чудовища повалилось на пол и забилось в предсмертной агонии, камень выкатился из раскрытой пасти…
Солнечный луч, проникший в залу сквозь цветное стекло витража, коснулся прозрачного артефакта и замерцал внутри него. Пройдя сквозь Камень, луч упал на окровавленное тело Менестреля, распростёртое на полу. Лохмотья срослись и снова стали рубахой. Багровые пятна поблекли и исчезли. Певец открыл глаза и приподнялся, потирая макушку. Он вздрогнул, осмотрел своё тело и снова осознал, что не чувствует ничего, кроме боли от ушибов. От ран не осталось и следа.
Огромная пасть побеждённого чудовища была раскрыта, застывшие глаза, полные свирепости и злобы, смотрели верх, отражая позолоту колонн и цветные орнаменты витражей. Лапы бессильно сжимали воздух, перепончатые крылья распростёрлись на полу, и лишь бесчисленные тонкие щупальца со змеиными головками продолжали слабо шевелиться.
Далёкие детские воспоминания нахлынули волной. Менестрель снова почувствовал резкий аромат свежей краски и услышал мальчишеский голос: «Закрой глаза! А теперь открывай…» Увидев на непросохшем холсте раскрытую жабью пасть с изогнутыми клыками, он бросился наутёк. Кто-то подставил ему ножку, и перепуганный мальчишка под дружный хохот растянулся на полу.
Отогнав воспоминания, словно назойливых мух, певец оглянулся вокруг. Позади поблёскивали позолоченные плиты. Камень лукаво мерцал рядом с застывшим телом чудовища. Вдруг оно побелело, расплылось, словно воск, и превратилось в нагромождение прозрачных шаров. Один из шаров, словно мыльный пузырь, поплыл вверх. Его тонкая перламутровая поверхность упруго дрожала. Шары, один за другим, стали плавно разлетаться. Они кружились и лопались, ударяясь друг о друга… Менестрель поднял Камень и положил в котомку. Близость цели опьяняла певца.
Четвёртая зала была самой большой и роскошной. Потолок украшала великолепная круглая роспись. В центре круга блестела хрустальная люстра. Роспись изображала девушку в зелёном одеянии и трёх животных: волка, змею и ворона. Узкие стрельчатые окна были украшены витражами, орнаменты которых поражали своей изысканностью. Самым великолепным из них был золотисто-оранжевый цветок с двенадцатью острыми лепестками. Обрамлённый тончайшим каменным кружевом, он сиял под потолком и, пропуская сквозь себя сноп ярких лучей, казался земным воплощением солнца. В углу залы забрезжил нежный золотистый свет. Ликуя, Менестрель устремился к постаменту.
========== Корона, скипетр и трон ==========
Подойдя ближе, Менестрель смог рассмотреть тонкие лапки и изящную шею птицы. Сокол резко повернул точёную головку. Глаза — две чёрных жемчужины, недобро взглянули на певца, но он не заметил этого. Он уже видел себя, восседающим на золотом троне, усыпанном драгоценными камнями. Корона, подобная ослепляющему застывшему кружеву, венчала его голову, чёрные кудри изящно спускались на плечи. Взгляд молодого монарха был полон надменной благосклонности, и хорошенькие фрейлины в расшитых золотом одеждах не смели поднять на него глаза, а те, кто совсем недавно гнал и презирал безродного бродягу, теперь покорно склонялись перед ним, мечтая попасть в число его приближённых…
Но едва Менестрель коснулся клетки, дверца распахнулась, сокол ринулся вверх и завертелся вихрем золотого песка. Вскоре золотые песчинки стали осыпаться и, не успев коснуться мраморных плит, растаяли. Крылья рассыпались, полёт прервался.
В широко раскрытых глазах Менестреля отразились удивление и боль, на смену которым вскоре пришла ярость. Стиснув зубы, он схватил пустую клетку и хотел швырнуть её на пол, но самый великолепный золотисто-оранжевый витраж вдруг брызнул осколками. Хлынувшая сквозь него струя воды наполнила залу. Вода подступила к ногам певца, стоявшего на лестнице, перед опустевшим постаментом. Осколки взвились стайкой золотых рыбок. На дне озера появился искрящийся белый песок, из которого выросли ленты водорослей, колеблющиеся при малейшем движении воды. Менестрель и оглянуться не успел, как мраморный пол превратился в один из зелёных берегов. Над водой поднялся зыбкий туман. Среди водорослей певец заметил крупную рыбу со сверкающей изумрудной чешуей и чёрными прозрачными плавниками. Рыба то поднималась, стремясь к поверхности, то с быстротой молнии ныряла вглубь, то неподвижно замирала. Вдруг она со всплеском выпрыгнула из воды и застыла в воздухе. Рыба взмахнула плавниками, и они превратились в крылья, а чешуя стала блестящим оперением. Через несколько мгновений изумрудно-зелёная птица облетела вокруг озера и села на берег.
Коснувшись земли, она начала вытягиваться и расти. Перья стали великолепным зелёным одеянием, крылья превратились в изящные белые руки и через несколько мгновений перед пораженным менестрелем предстала девушка с длинными иссиня-чёрными волосами. На её голове причудливым переплетением тонких стебельков поблёскивала серебряная диадема, бледное лицо было бесстрастно. Острые скулы, прямой нос и тонкие губы казались выточенными из мрамора. Голубые, очень светлые глаза смотрели с холодной проницательностью. Девушка коснулась тумана, струящегося над озером, зачерпнула его ладонью и скатала в клубок. Затем она подбросила клубок вверх и на плечи волшебницы опустилась невесомая, облачная мантия. Цепь завораживающих превращений всколыхнула в душе Менестреля множество противоречивых чувств, но водоворот восторга, удивления и благоговейного страха не смог увлечь и потопить корабль упрямой целеустремлённости.
Постепенно обретая дар речи, Менестрель прикидывал, какая из его ролей подойдёт для того, чтобы завоевать расположение, а, может быть, и благосклонность волшебницы.
В конечном итоге он решил отбросить маску красивого страдальца и создать образ слегка влюблённого, в меру покорного слуги. Несмотря на то, что по телу пробежала лёгкая дрожь, мысли, посетившие голову певца, сложились в стихи:
Пред тобою и солнце померкнет,
Обжигает твоя красота,
Никому не откроешь ты дверку
В замок тот, где душа заперта.
Однако вслух он произнёс:
— Всемогущая Моргана! — Певец изящно поклонился, приложив руку к груди. — Прости недостойного смертного, переступившего порог твоего замка!
Едва уловимая усмешка тронула тонкие губы Морганы.
— Недурно, — низким, бархатным голосом произнесла она, — давно мне не посвящали баллад.
— А…О… — Менестрель смутился. — Разве я говорил вслух?
— Неважно, — ответила волшебница, — не стоит терять время. Ты, должно быть, огорчён исчезновением Золотого сокола?
Певец смущенно опустил голову, Моргана взглянула на него. В её глазах промелькнул лукавый огонёк.
— Я могу тебя утешить.
Хозяйка замка взмахнула рукой, и озеро исчезло. Вместо него появились два золотых трона, украшенных причудливыми узорами. На одном из них лежали корона, скипетр и мантия. Моргана протянула руку и корона, усыпанная драгоценными камнями, опустилась на её ладонь.
— Эта корона для тебя, — тихо произнесла она, — возьми её. Мой замок ждал избранного. Ты прошёл все испытания. Значит, избранный — ты.
Менестрель удивлённо поднял брови и медленно подошёл к волшебнице. Та отступила на шаг.
— А что… Что же взамен? — робко спросил он.
— О, ты догадлив. Взамен сущий пустяк. Твой Камень.
Она протянула руку. Менестрель нерешительно развязал котомку.
— Почему ты медлишь? — с улыбкой произнесла волшебница.
— Камень в обмен на корону.
Она подняла руку с короной, затем руку, протянутую для дара О́дина, изображая весы. Певец медленно вынул Камень из котомки и взглянул на него. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь витраж, коснулись ладони. Игра золотого света внутри прозрачного артефакта была настолько завораживающей, что Менестрелю захотелось поднести Камень к глазам и взглянуть сквозь него на волшебный интерьер замка. Стены роскошной залы заволокло туманом, через него вскоре проступили неясные очертания стрельчатых окон и колонн. В замке царил полумрак. Стёкла витражей утратили свои яркие краски и приобрели грязно-жёлтый оттенок. В тусклом свете Менестрель различил колонны со стекающей по ним бурой слизью. С поблёкшей росписи скалились человеческие скелеты, оседлавшие крылатых чудовищ.
— До чего же вы, смертные, наивны! — усмехнулась волшебница. — Вы думаете, что сможете подчинить себе мой замок и увидеть его истинную сущность. Но это вам не под силу, ведь у моего творения множество сущностей, и каждый смертный, попав сюда, увеличивает их число.
Певец взглянул сквозь Камень на Моргану. Витраж за её спиной сразу поблёк. На золоте каждого трона появился отвратительный зелёный налет. Оба трона были затянуты паутиной, на полу под ними копошились белые черви. Перед мысленным взором Менестреля промелькнули витиеватые буквы: «Блеск золота станет добычей червей». Сжимая в дрожащей руке Камень, певец ждал жуткого перевоплощения волшебницы, но бледное, точёное лицо Морганы осталось таким же прекрасным. Луч солнца коснулся иссиня-чёрных волос и холодно блеснул в её светлых, похожих на льдинки, глазах.
— Камень обманывает тебя, возьми корону, — тихо проговорила Моргана, — разве зря ты прошёл все испытания?
Едва не выронив дар О́дина, певец направил его на пол. У своих ног Менестрель увидел катающийся череп, из его пустой глазницы показалась треугольная змеиная голова. Певец вскрикнул, попытался отскочить и кубарем скатился с лестницы. Он в ужасе бросился к выходу. Когда он выбежал из залы, двери с треском захлопнулись за спиной, коридор погрузился во мрак. Впереди Менестрель увидел неяркий свет. Он бежал, прижимая к груди котомку с Камнем. В полумраке мелькали колонны и арки. Золотистые стебли диковинных растений, выросшие из светящихся отверстий в потолке, словно щупальца, тянулись к нему. Коридор казался бесконечным. Вскоре Менестрель выбился из сил и, задыхаясь, рухнул на каменный пол. Отдышавшись, певец снова бросился бежать к выходу, который не приближался, а, напротив, становился всё дальше. Вдруг Менестрель оступился и упал, артефакт выкатился из развязавшейся котомки. Запыхавшийся певец протянул руку и нечаянно толкнул Камень. Артефакт, словно прозрачный, сверкающий мячик, покатился назад. Менестрель попытался подняться, но не смог, он часто дышал, воздух обжигал грудь изнутри, сердце бешено колотилось. Он полз за Камнем, который катился всё быстрее. Наконец, ему удалось сделать усилие над собой и встать. Певец снова устремился за катившимся даром О́дина. Внезапно артефакт остановился. Менестрель поднял его и оглянулся: выход из замка стал ближе. «Значит, — подумал он, — я должен идти в обратную сторону?» Камень на его ладони снова засиял золотистым светом. Певец двинулся обратно, к захлопнувшимся дверям, и чем медленнее он шёл, тем быстрее приближался выход. Менестрель уже отчётливо видел арочный проём с голубым лоскутком неба. Длинный коридор заканчивался. Певец немного задержался у выхода, вдыхая чистый, живительный воздух.
Менестрель ступил на дорожку, вымощенную разноцветными камешками. Он поднял голову в ожидании увидеть небо и в ужасе отпрянул. Солнечные лучи издевательски поблёскивали в позолоченных рельефах и, проникая сквозь цветные стёкла витражей, освещали опустевший постамент с раскрытой клеткой. На одном из тронов, покачивая скипетром, сидела Моргана.
— У нас с тобой одна цель, — тихо произнесла волшебница, — ты хочешь стать королём, а я — вырвать власть из недостойных рук моего брата. Для достижения цели мне недостаёт лишь одного — твоего Камня.
Она встала и медленно пошла навстречу Менестрелю. «Бросить…» — пронеслось в его голове. Певец дрожащими руками вынул Камень из котомки и спрятал его за спину.
— Неужели ты такой же, как другие смертные? — лукаво проговорила Моргана. — Они искали здесь удовлетворения своих амбиций, а нашли свою смерть. Вспомни, как была несправедлива к тебе жизнь.
Волшебница медленно шла к нему.
— У нас похожие судьбы. Мой отец, ненавидевший магов, отрёкся от дочери-волшебницы, а жених предпочел мне более удачливую наследницу престола.
Хозяйка замка подходила всё ближе, её лицо оставалось бесстрастным.
— Дар О́дина удесятерит мою силу, — продолжала Моргана, — ведь в Камне соединяются две враждующих стихии: вода и огонь, ведь дар небесного властелина состоит из магического льда и управляет солнечными лучами. Королевство, отвергнувшее меня, падёт к моим ногам, иначе я превращу его в пепел или разрушу потоком воды. Мы будем править вместе, ты получишь половину моего волшебного дара…
Менестрель не отрываясь смотрел на Моргану. Нищета и боль прошлого, честолюбивые мечты о будущем и завораживающий ужас настоящего закружились в бешеном водовороте, увлекая его за собой. Но безумную пляску мыслей и чувств затмевал ослепительный образ волшебницы, чей голос, отдающийся эхом в роскошной зале, казался ему чарующей музыкой. Она подошла совсем близко. В её взгляде затеплилась нежность, льдисто-голубые глаза, словно тая, подёрнулись влагой. Моргана медленно провела ладонью по лицу Менестреля. Нежное тепло руки спорило с её неприступной красотой, такой холодной, и в то же время обжигающей.