Маленькая, но боеспособная литовская армия выступила в поход, и операции ее были настолько согласованы с операциями Карахана, что можно было предположить, что она состояла под его командованием. По мере развития наступления красных литовская армия продвигалась к Вильно, городу, отторгнутому у Литвы в 1920 году.
Литва, порожденная Версальским договором и чувствовавшая себя в кругу остальных государств пасынком, решила самостоятельно отомстить за нанесенную ей польским соседом рану.
Пилсудский обратился с призывом к остальным государствам Малой Антанты: к Чехословакии, к Румынии и Югославии.
В соответствии с существовавшим договором, за которым скрывалась Франция, в Бухаресте, Праге и Белграде была объявлена мобилизация.
– Я раздобыл последнее сообщение неприятельского радио, – объявил Бойер, входя ко мне с листком бумаги. – Малая Антанта собралась на совещание в Праге и решила выступить на помощь Польше. Теперь игра начинается всерьез. Карточный домик Европы заколебался.
Я тут же заказал разговор с Москвой и сообщил Марго полученные сведения.
В ответ Марго объявила мне, что в Москве состоялись бурные демонстрации в пользу войны.
– По улицам проходят огромные массы народа. Демонстранты поют интернационал и носят портреты Карахана. Мобилизация, объявленная в государствах Малой Антанты, будет истолкована как дальнейший шаг капиталистического мира, направленный против Москвы.
Я повесил трубку и обратился к Бойеру:
– Что дальше?
– Ваш аэроплан находится здесь. (Мы находились в польском городке в Тарнополе). Мы сейчас вылетаем с главнокомандующим на юг.
На следующий день мы вылетели следом за аэропланом Карахана и полетели вдоль линии фронта на юг до Одессы и затем снова поднялись обратно. Ответ, данный Караханом на присоединение к польской армии румынских, югославских и чешских сил, последовал очень быстро и превосходил быстротой даже быстроту наступления на Польшу.
На протяжении трехсотверстной полосы от Тирасполя до Каменец-Подольска азиатская конница Карахана переправилась через Днестр и перешла в наступление.
Маленькие румынские гарнизоны на западном берегу реки тщетно пытались организовать сопротивление. Восставшие бессарабские крестьяне встретили наступавших, как избавителей, и еще более затруднили оборону страны.
Наступление красных развивалось с быстротой лесного пожара. Красные войска, поддержанные воздушными силами Карахана, двигались вглубь неприятельской страны, развертывая наступление вдоль железных дорог и шоссе. На севере войска Карахана завяли Черновины, главный город Буковины, на юге в Добрудже подняли восстание болгары и, выбросив красный флаг, заставили румын перенести часть войск на этот новый фронт.
Марго сообщила Биннею по телефону о том, что случилось в последние часы в Москве. Малая Антанта обратилась к Франции и Англии с призывом выслать в Черное море эскадру. В ответ на это Москва обнародовала соглашение, заключенное ей с Кемаль-пашой: Дарданеллы были минированы и проход иностранным судам закрыт.
Главным союзником Карахана была погода. Дороги были засыпаны снегом, затруднявшим передвижение французских грузовых автомобилей, тогда как красная кавалерия преодолевала это препятствие без труда.
В Румынии климат был мягче, но там на помощь наступавшим пришли бессарабские крестьяне и слабая организация румынской армии.
На десятый день после начала войны войска Карахана заняли столицу Румынии – Бухарест. Бойер и я немедленно же выехали в штабном автомобиле в занятую столицу и прибыли туда вслед за занявшей город кавалерией. Город так же, как и во времена мировой войны, когда его занял Макензен, сдался без боя.
В отеле „Афины“ мы должны были встретиться с Марго, которая должна была прилететь вместе со Спидом из Москвы.
Еще до их прибытия я имел возможность отправить сообщение в две тысячи слов о разгроме румынской армии и падении Бухареста. Мне это удалось сделать ври помощи радиостанцию Бухареста, потому что румыны в панике отступления не успели ее разрушить.
После обеда мы вылетели в Варшаву. Марго сидела рядом со Спидом за рулем, а я с Бойером склонился в кабинке аэроплана над картами. Неожиданно, к вящему своему изумлению, мы увидели рядом с вами Бинеея. Аэроплан летел на высоте тысячи пятисот метров.
– Господи! – воскликнул Бойер, – кто же управляет аэропланом?
– Марго, – ответил улыбаясь Бинней. – Я успел по дороге из Москвы в Бухарест обучить ее авиационному искусству. Она еще не умеет подыматься и опускаться, но на такой высоте может без особой опаски управлять машиной. Я назначил ее своим заместителем.
Я отослал Биннея обратно к рулю. Мы продолжали лететь в северном направлении и миновали захваченные нами города Львов и Черновицы, – красные войска развивали свое наступление в направлении Карпат.
Пролетая над Галицией, я вспомнил о сотнях тысяч австрийцев и русских, павших в мировую войну под Перемышлем, и обратил внимание Бойера на то, что Карахан развивает свое наступление в том же направлении, в каком развивалось оно в 1914 и 1915 году.
– Но царской армии не удалось добиться успеха, – заметил Бойер. – Карахан идет по стопам полководца, значительно более крупного, чем генералы Романова. Первым полководцем, проложившим себе путь через горы, был человек желтой расы.
– Кто?
– Примерно, семьсот лет тому назад и также в январе месяце, – если мне не изменяет память, – это было в 1241 году, – Чингиз-Хан выслал сюда одного из своих полководцев, Сабутая, который перешел Карпаты и спустился в венгерскую равнину. Вам, должно быть, известно, что Карахан очень внимательно изучал походы Чингиз-Хана. Очень возможно, что вам суждено увидеть в ближайшие недели многое, напоминающее походы великого полководца прошлого. – И Бойер многозначительно улыбнулся.
На следующее утро мы снизились в Праге, в правобережном предместье Варшавы. В течение ночи поляки очистили Варшаву, и в половине одиннадцатого утра с балкона гостиницы „Бристоль“ мы были свидетелями триумфального въезда, Карахана во главе своей конницы в город.
Несмотря на то, что в течение последних двух недель Карахан продвинулся со своими армиями на четыреста километров, несмотря на то, что фронт красных войск растянулся на тысячу сто километров и был вдвое длиннее западного фронта в мировую войну четырнадцатого года, несмотря на то, что он завял две неприятельских столицы и разбил польскую и румынскую армии, – Карахан не дал своим войскам даже самой краткой передышки.
На юге от Варшавы на следующий день пал очень важный в стратегическом отношении пункт – Краков, открывавший доступ в венгерскую раввину. Отныне правое крыло зажима красных находилось там. Левое крыло надвигалось со стороны Бухареста, охватывало Трансильванские Альпы и двигалось на Белград.
Центр наступления красных развивался во львовском направлении. Этот сложный и требовавший больших сил план был выполним только потому, что Карахан располагал несметным количеством войск.
Но гораздо большее значение, чем численность войск, имели эластичность и подвижность всей организации Карахана и порой нечеловеческая выносливость его людей.
Серьезное сопротивление наступлению красных было оказано в Восточной Пруссии, где против полчищ Карахана выступил германский экс-кронпринц с сорокатысячным отрядом немецких националистов. Бои в Восточной Пруссии окончились победой красных под Алленштейном.
Взрыв мины, заложенной красными в Альтгаузском туннеле, стоил жизни двум сотням солдат 283 колониального полка французской армии и предал гласности тот факт, что Франция, вопреки возражениям радикальной части правительства, оказывала втайне поддержку отступающим полякам.
На переброску французских и итальянских войск в Европу последовал новый, более сильный нажим восставших в Северной Африке. Фанатики-туареги изгнали французов из Бискры и заняли сад Аллаха. Египтяне продвинулись на линии между Каиром и Александрией. Марокканцы снова заняли Фец.
Судьба центральной Европы решилась на Прессбургской равнине. Два дня длился ожесточенный бой, начавшийся утром 20 января и закончившийся победой красных над силами Малой Антанты. Из трехсот тысяч свежих войск, участвовавших в этом сражении, две трети составляла сербская армия.
В ночь на 31 января я продиктовал сообщение об исходе боя Марго, находившейся в Варшаве. Бинней вылетел за ней и за всеми материалами нашего бюро – мы знали, что следующим нашим этапом отныне будет Вена.
Маленькая Австрия, беспомощный остаток некогда могущественной двуединой монархии, не оказала красным варварам никакого сопротивления.
Хоть правительство этой ослабленной годами голода и унижения страны и осталось консервативным, управление города перешло к более левым социалистическим кругам. Вена, некогда самый веселый город, стала самым красным городом Европы.
Ганс Брейтяер, венский диктатор, выехал навстречу Карахану и сопровождал его при торжественном въезде в город. Бойер и я следовали за ними в одном из штабных автомобилей.
Когда мы выехали на Ринг, мы увидели, что венские полицейские по-прежнему несли свою службу и регулировали уличное движение. Но теперь каждый из них стоял на посту под охраной одного всадника и одного пехотинца Карахана.
Мы расположились в Гранд-отеле, и Бойер тут же позвонил в Гофбург, некогда бывший резиденцией Франца-Иосифа, а ныне ставший штаб-квартирой Карахана.
– Скорей берите шляпу и собирайтесь в путь, – крикнул он мне, вешая трубку. – В Гофбурге происходит нечто, чего мы не должны прозевать.
Мы поспешили вниз и, когда заняли места в автомобиле, Бойер объяснил мне, что австрийское правительство во главе с монсиньором Игнатием Зейпелем и президентом Гайнишом арестовано и доставлено в Гофбург.
В числе арестованных находился и доктор Думба, бывший австро-венгерский посол в Вашингтоне.
– Карахан убьет их всех, – еказал Бойер.
У меня перехватило дыхание. Троих из числа обреченных Караханом на смерть я знал лично. Пять лет тому назад я опубликовал интервью с ними. Эти люди повсеместно пользовались симпатиями, и только благодаря их неусыпным стараниям Австрия снова приобрела некоторую устойчивость.
– Но почему? – вырвалось у меня, когда мы проехали под сводами ворот в Гофбург. – Ведь эти люди не борцы, они ничем не провинились перед Караханом. Австрия не оказала вам сопротивления. Население ведет себя очень лояльно, и в стране царит покой. Это – бессмысленноѳ убийство.
– Все то, что вы говорите, соответствует истине, за исключением одного, – ответил Бойер. – Карахан ничего бессмысленного не делает. Эти казни являются частицей общей политики террора. А террор – необходимое явление во время войны. Примерно, то же самое немцы проделали в Бельгии, но они считали необходимым всячески отрицать это. Англичане, примерно, так же действовали в Египте и в Индии. Французы применяли подобные меры в Африке и так же считали необходимым отрицать их. А разве вы, американцы, на Филиппинах и на Гаити действовали иначе? Политика Карахана состоит в том, чтобы лишить жизни несколько десятков реакционных главарей страны, и эта политика гораздо мягче и менее жестока, чем если бы он вздумал для достижения той же цели лишить жизни несколько сот ничтожеств из числа рядового населения.
– Но ведь это восстановит против вас весь мир! – вскричал я. – Неужели вам мало казней в Варшаве и в Бухаресте? Эти люди пользуются уважением во всем мире, и расправа с ними вызовет возмущение против вас.
– Совершенно верно, – согласился со мной Бойер, – это вызовет возмущение и пробудит страх перед Караханом, заставит считаться с ним. Непосредственным результатом этой меры явится то, что повсюду консервативные группы ослабеют и усилится влияние радикальных кругов. А разве это не стоит десятка жизней?
Воспоминание о том, что мне суждено было увидеть в этот день, будет живо во мне всегда.
Казни произошли во внутреннем дворике Гофбурга. Бойер подвел меня к окну, – мы находились во втором этаже, и я увидел в небольшом отдалении от себя лица осужденных. Справа от меня находился балкон, с которого Карахан взирал на эту возмутительную расправу.
Он высился на балконе во весь свой роет, и лицо его было по обыкновению неподвижно и непроницаемо. За ним стояло несколько штабных офицеров.
Несчастных вывели на двор со связанными на спине руками, и взвод китайских солдат подвел их к стене. Над головами солдат, которым суждено было прикончить их, они могли видеть жестокую желтую маску того, по чьему приказу их обрекли на смерть.
В тот момент, когда я приблизился к окну, раздался залп, и один из приговоренных к смерти упал. Убитого вынесли на носилках, и затем наступила очередь президента австрийской республики.
Встав у стены, он запрокинул голову и, не дрогнув, встретил смерть.
Следующей жертвой был доктор Зейпель. На нем была длинная черная сутана, присвоенная его ордену, и четырехугольный берет. На губах его змеилась тонкая улыбка. Он встретил смерть спокойно, с верой в Бога.
Потом мне суждено было присутствовать при смерти несчастного доктора Думба. Он умер столь же достойно, как и жил.
Тщетно обратил я к Карахану молящий взгляд, – лицо его было по-прежнему строго и непроницаемо. Мольба была бесполезной. Глаза его пристально смотрели на несчастных – он был воплощением безжалостной жестокости.
– Это ужасно, – прошептал я, обращаясь к Бойеру. – Я должен уйти отсюда, – я не могу вынести этого. Ведь эти люди были моими друзьями. Это самое ужасное, что мне когда-либо суждено было пережить.
Мы возвратились в отель. Я подбодрил себя несколькими глотками алкоголя и засел за работу, пытаясь изложить на бумаге виденное. Бойер сказал мне, что моя корреспонденция о бессудных казнях будет пропущена. Я вправе сообщить газетам все, чему был свидетелем.
– Сообщите все, – сказал он. – Пусть мир знает, какая сила пробудилась на востоке.
После обеда весь мир с трепетом читал мою телеграмму в четыре тысячи слов, в которой описывалась смерть членов австрийского правительства. Незачем говорить, что сообщение мое произвело на всех ужасное впечатление. Весь мир содрогнулся при вести об этой жестокости.
Позднее я узнал, что в Чикаго мое сообщение вызвало сильные опасения за мою судьбу. В редакции предположили, что меня за мое откровенное сообщение ожидает участь бедных австрийцев.
Там не представляли себе, что в намерения Карахана входило вселить ужас в весь мир, и что он намеренно дал мне возможность рассказать о том, чему мне суждено было быть свидетелем.
После обеда в Вену прибыли Спид Бинней и Марго Дениссон. Мы занялись устройством бюро в отеле, и Спид рассказал мне, что моя светловолосая секретарша в течение всего пути самостоятельно управляла аэропланом.
– Если война не прекратится столь же неожиданно, как началась, то Марго научится и подъему и спуску, – добавил Спид.
– Об этом вам нечего беспокоиться, – заметил Бойер. – Вам суждено еще сегодня быть свидетелем дальнейшего развертывания событий. Имею честь довести до вашего сведения, что перед нами теперь новый враг – первый в Европе, достаточно смелый для того, чтобы бросить вызов Карахану. Итальянская армия перешла через Бреннер и наступает на Инсбрук. Одновременно итальянские войска наступают вдоль железнодорожных линий Триест-Лайбах и Фиуме-Аграм.
– Трижды „ура“ в честь старины Муссолини! – закричал Бинней.
– Скоро ему придется призадуматься над тем, на что он решился. Наши войска спешно перебрасываются в юго-западном направлении. Воздушные силы уже вступили в бой с неприятелем, и вскоре мы войдем в соприкосновение с ним и на земле. Выступление Муссолини как нельзя более соответствует планам Карахана. Для австрийцев это удобный случай отомстить за все унижения и угрозы, раздававшиеся по адресу Австрии со стороны южного соседа. Все население Австрии станет под знамена Карахана.
В ту же ночь итальянцы дали знать о себе в тылу красных. Огромная неприятельская воздушная эскадра появилась над Веной и подвергла город отчаянной воздушной бомбардировке.